Владимир Кунин - На основании статьи…
Но если отмотать еще на несколько лет назад, когда продрогший на мусульманском захоронении Ново-Волковского кладбища, у могилы тети Фариды, Рафик поехал на вокзал и купил себе билет на поезд Ленинград — Котлас, то в ожидании подачи состава к перрону он пошел на вокзальную почту. По междугороднему телефону он позвонил в свою бывшую колонию подполковнику Хачикяну.
Это был последний номер телефона, куда он мог бы позвонить.
Слышимость была отвратительной. В трубке стоял несмолкаемый треск, русский народный хор — «Валенки, валенки — не подшиты, стареньки…», и голос Хачикяна прерывался на чем-то самом главном… а потом опять треск, опять хор, мат Хачикяна и…
— Приезжай! — наконец крикнул оттуда Хачикян.
— Еду, — тихо сказал Рафик и заплакал, стоя в телефонной будке.
Полковник Хачикян Гамлет Степанович тогда за один день ему там и паспорт «сделал», и прописку.
Милиция, исполком с райкомом — все были прикормлены. Даже местное КГБ. Для Хачикяна — в лепешку! Еще и «спасибо» ему говорили. А как же?! Городское УВД, того и глядишь, завалится от старости. А денег — кот наплакал. Область выделила на ремонт какие-то копейки, да и те спиз… В смысле — куда-то делись.
В исполкоме потолки текут, штукатурка сыплется. В райкоме партии стали портреты членов Политбюро вешать — чуть стенки не рухнули…
Последняя надежда — полковник Хачикян Гамлет Степанович, начальник колонии. Один звонок, и на тебе — хоть сотня заключенных! На собственном транспорте. С конвоем при автоматах — все честь по чести.
И не какие-то деревенские «шабашники», а строители высочайшей квалификации! У него там по любому профилю, и доценты, и кандидаты наук чалятся. Есть даже один реставратор из самого Эрмитажа!
Заслал Гамлету Степановичу ящик армянского коньяка «КВВК»: на следующий же день — у тебя и техника, и люди, и матерьялы!
Но и ты, будь здоров, не кашляй. И ухо не заваливай. Позвонил Хачикян, попросил о какой-то безделице — паспорт кому-то, прописку… Закрыть дело, открыть дело… На цырлах и без лишних вопросов! И чтоб немедленно!!!
Нет состава преступления — придумай его! Не получается — сажай в камеру, расколи любым способом до самой задницы, вешай его за яйца, он тебе сам «состав» нарисует!
А если дана команда «Закрыть дело!», забудь все доказательства предварительного следствия. Хачикян сказал же, что фигурант «не участвовал» и «невиновен», так чего же ты там еще выеживаешься?..
Хочешь из теплого следовательского кабинетика — в мороз, в «наружку», в патрульно-постовую службу? Так Хачикян тебе это в два счета устроит. Один звонок, и тебя нету!
Сами обгадились, больше некуда — скоммуниздили кровельное железо по своим домашним норкам, а в исполкомовском архиве и следственном изоляторе УВД воды по колено!
К кому теперь за железом и кровельщиками обращаться? К полковнику Хачикяну. К Гамлету Степановичу.
— Ребята! Давайте жить дружно…
Кот ЛеопольдКарьера (теперь это слово — нестыдное) вольнонаемного Рифката Алимханова складывалась относительно поэтапно. Сначала он был зачислен на должность личного водителя двух автомобилей начальника колонии, полковника внутренних войск Г. С. Хачикяна.
«ГАЗ-21» «Волга». Представительский автомобиль — для деловых выездов в близлежащие города области. Для сбора дани и решения ряда очень важных взаимоудовлетворяющих вопросов.
Одновременно Рифкат Шаяхметович являлся и водителем военного полноприводного, легкового вездехода «УАЗ-469», экипированного по последнему слову автомобильной техники начала семидесятых и деталями пока еще не наступившего светлого будущего.
Эта могучая машина была необходима для передвижения по огромной промерзшей или раскисшей территории зоны (все зависело от времени года) и за пределами зоны — в места приложения преступных сил заключенных на благо советского общества.
А так как колония полковника Хачикяна была ориентирована на рытье глубоких и широких траншей для прокладки в них трубопровода — то ли для газа, то ли еще для чего, то маршруты инспекционных поездок начальника колонии простирались на десятки километров.
Следует заметить, что оснащение серийного «УАЗа» было личной заслугой его водителя. Рафик смонтировал там и рацию, и радиотелефон с фиксированными номерами первоочередной необходимости, кофеварку и наглухо затонировал почти все стекла, кроме лобового.
Даже механизм сидений он переконструировал так, что при внезапно нахлынувшем мужском желании полковника обладать какой-нибудь случайной дамой автомобильные сиденья мгновенно превращались в широкую и удобную постель. А переднее стекло занавешивалось специальной шторкой…
В последнее время это происходило почти всегда в одном и том же месте — в обезлюдевшем бывшем райцентре, стоящем вдоль трассы прокладки газопровода.
Там объектом неукротимого полового влечения Гамлета Степановича была второй секретарь райкома партии. Горластая молодуха-разведенка из комсомольских выдвиженцев, она обладала двумя неоспоримыми женскими достоинствами: невероятным объемом бедер и грудью, на которой (без лифчика!) медаль «За трудовую доблесть» лежала строго горизонтально.
Рафик оставлял ритмично покачивающуюся машину, вспухавшую от любви и страсти, и уходил по своим делам минимум часа на полтора…
Чаще всего в районную библиотеку этого странного местечка — бывшего центра кипучего и многолюдного, «градообразующего» лесоповала.
Потом там всю тайгу вырубили, а райцентр остался, как говорится, в чистом поле. С пеньками и всеми атрибутами местной власти, только почти без людей. Но зато с библиотекой.
Заведовала этим еле тлеющим «очагом культурного досуга» нежилого, пустынного райцентра выпускница Сыктывкарского педагогического института Коми АССР двадцатичетырехлетняя Ниночка Озерова. Для редких посетителей библиотеки — Нина Владимировна.
— Рифкат! — строго сказал полковник Хачикян, когда они ехали вдоль трассы трубопровода. — У меня к тебе есть замечание.
На холмах вырытой из траншеи мерзлой земли стояли конвойные автоматчики, сверху посматривали на заключенных — сварщиков и укладчиков труб. Неподалеку ждали конца смены крытые грузовики для перевозки зэков в зону. Шофера — расконвоированные заключенные — грелись в кабинах.
— Слушаю вас, Гамлет Степанович.
— Я, когда в библиотеку за тобой заходил, заметил: почему разрешаешь девочке-библиотекарше говорить тебе — Рафик? У тебя есть твое гордое имя Рифкат. Национальное. Зачем — Рафик? Что это такое?
— Видите ли, Гамлет Степанович… Я — ленинградец. Там родился и вырос. И все мои родные, хоть и не русские, были ленинградцами. Блокадники. И там это не имеет значения. Рафик и Рафик. Может, им так проще меня называть? А то — Рифкат… Как-то уж очень торжественно.
— Ты не прав, Рифкат Шаяхметович. Я тоже не русский. Но у меня есть мое многозначительное чисто армянское имя — Гамлет! И я им должен гордиться! Папа с мамой сказали — Гамлет, и я никому не могу разрешить называть себя как-то иначе. Одна очень солидная областная дама, большой ответственный работник, в один интимный момент сказала мне: «Я тебя буду по-русски называть — Гриша. «Нет! — говорю. — Никогда!» А она говорит: «Нет, Гриша! Мне так удобнее…» Но мужчина, Рифкат, должен всегда оставаться мужчиной. Я знаешь что сделал? А она, заметь, уже в постели, без ничего, в одних чулках лежала! Ты только представь себе теперь, от чего я отказался!.. На что я пошел ради нашей мужской национальной гордости?! Я с кровати встал и сказал: «Или — Гамлет, или — одевайся и уходи!»
Больших трудов стоило Рафику правильно оценить все величие этой ситуации, но он собрал всю свою волю в кулак и, с трудом объезжая огромную лужу по глубоким дорожным рытвинам, серьезно сказал:
— Очень… Очень мужественный поступок.
На мгновение Гамлету Степановичу показалось, что Рафик сказал это с тщательно скрытой иронией, но взглянув на него искоса, увидел всего лишь серьезный, сосредоточенный профиль своего водителя. И повторил для убедительности:
— Мужчина всегда должен оставаться мужчиной.
«Кулибин с воли вернулся…» — уважительно и удивленно шелестело по баракам зоны.
«Кто его тронет — дня не проживет!» — сказали паханы и «законники».
«Рафик приехал!» — шептались и вздыхали девочки в Котласе, Сольвычегодске и окрестностях.
Даже юные жены некоторых младших офицеров охраны…
Эти дамы вообще — особ статья!
Комнатка, отведенная новому сотруднику колонии товарищу Алимханову Р. Ш., находилась всего в ста метрах за пределами зоны, почти под угловой дозорной вышкой с прожектором и автоматчиком, в двухэтажном служебном бараке для вольнонаемной обслуги и младшего офицерского состава. Как раз в одном коридоре с общим туалетом и убогими лейтенантскими квартирками, увешанными вечно сохнущими пеленками и подгузниками.
