Гайто Газданов - Полёт
– Милая такая мама – и вдруг замуж за чужого человека! Нелепо, Лиза.
– Я тоже думаю, что нелепо.
– Я ей сегодня же напишу письмо, – сказал Сережа. – Она, наверное, обо мне тоже думает. Я ей напишу, что все равно я ее так же буду любить, как раньше, она моя мать, и это самое главное. Она такая очаровательная, Лиза, правда?
Лизе было не по себе, у нее было нечто вроде тревожного предчувствия, причина которого была ясна: предстояло уехать отсюда, столкнуться вплотную со всеми, в сущности, почти непреодолимыми препятствиями, которые ее ожидали в Париже, оказаться сильнее всего этого и устроить так, чтобы и в дальнейшем они остались вдвоем с Сережей.
– Теперь так, Сережа, – сказала она, наконец. – Мы приедем в Париж, потом ты отправишься в Лондон. Я останусь там на месяц приблизительно, затем тоже приеду в Англию, и мы опять будем с тобой вдвоем. Понимаешь?
– Понимаю, Лиза, а почему целый месяц?
– Так будет лучше, Сереженька. Дальше: ты понимаешь, что об этом никто не должен знать?
– Хорошо, Лиза. И так всю жизнь?
– Может быть, всю жизнь, Сережа. Ты считаешь, что это не стоит?..
– O, si (напротив (фр.)), десять жизней, если нужно.
– Ну, вот. А по правде сказать, мне не хочется ни в Париж, ни в Англию. Я бы хотела остаться с тобой здесь, мой мальчик.
– Это, к сожалению, нельзя устроить, я думаю.
– Совершенно невозможно. Хорошо, что хоть другое возможно. А теперь закроем глаза, забудем, что существуют Париж и Лондон, и будем жить, как раньше, эти несколько дней. Это наши последние дни на юге, – сказала она с невольной грустью в голосе.
– В этом году – конечно, что будет дальше – мы не знаем.
***Они приехали в Париж утром, двадцать пятого сентября; Лиза не хотела, чтобы Сережа оставался больше, чем несколько дней, вместе с ней и Сергеем Сергеевичем в Париже. Так как Сергей Сергеевич не был предупрежден, то никто их не встречал, и они доехали до дому на такси. В квартире они нашли только Слетова, который им сказал, что Сергей Сергеевич вернется поздно вечером, его вызвали в провинцию. В Париже Сережа тотчас же ощутил невыносимую разницу между той атмосферой, которая была на юге, и ледяной неуютностью, которая царила здесь. Он никогда не думал, что его дом покажется ему таким чужим и неприветливым. За весь день он только один раз поцеловал Лизу, войдя к ней в комнату. И он, и Лиза – несмотря на свой возраст и опыт, – преувеличивали опасность скомпрометировать себя и потому держались по отношению друг к другу с неестественной отдаленностью, так что даже Слетов спросил Сережу:
– Ты что, поссорился с теткой, что ли?
– Да, немного, – сказал Сережа, покраснев. Вечером позвонил Сергей Сергеевич, сообщивший, что он задержался и вернется завтра утром. Тогда Лиза позвала Сережу к себе.
– Сережа, – сказала она почти задыхающимся голосом – он никогда не видел ее в таком состоянии, – я сейчас уйду, а ты уйди через полчаса. Вот тебе ключ. Приезжай на rue Boileau, сорок четвертый номер, второй этаж налево. Я буду тебя ждать. Иди.
– А там что? – растерянно спросил Сережа.
– Увидишь, – быстро сказала она. – Иди, иди. Когда Сережа приехал туда, он нашел Лизу, которая с той стороны у двери ждала его. Она была в том же любимом халате с вышитыми птицами: Сережа подумал об этом и удивился, каким образом халат, который должен был еще находиться в чемодане, очутился здесь.
– Второй, Сереженька, – улыбаясь, сказала Лиза. – Это моя квартира, – объяснила она, – наша, если хочешь. Ты не знал, что у меня есть квартира?
– Нет, – удивленно сказал он, – зачем она тебе?
– Каждому хочется иметь свой собственный дом, – уклончиво сказала она. Если бы на месте Сережи был другой человек, она бы так не поступила; но Сережа слепо верил всему, что говорила Лиза, и находил замечательным все, что она делала. И все-гаки его не следовало посвящать в это, но Лиза не могла поступить иначе, ее желание остаться с Сережей наедине было сильнее всех других соображений. Поздно вечером они вышли вдвоем; в прохладном воздухе Лиза ощутила печаль, которой не было на юге. Она отправила Сережу домой, а сама вернулась только через час – он уже спал крепким сном в это время. Все было тихо в доме, только в комнате Слетова был свет; Слетов читал мемуары Казановы и пожимал плечами – он очень неодобрительно относился к этому человеку, и ему казалось непонятным, как можно потратить всю жизнь на то, чтобы чуть ли не ежедневно менять любовниц: Слетов искренне этого не понимал.
На следующее утро Сережа, поговорив с отцом четверть часа о незначительных вещах и таким тоном, точно он расстался с ним только на днях – так всегда получалось с Сергеем Сергеевичем неизвестно почему, – узнал у него номер телефона Ольги Александровны и позвонил ей. Прерывающимся от радости голосом она попросила его тотчас же приехать, встретила его долгими объятиями и поцелуями, так, как будто ему удалось спастись от смертельной опасности и он чудом остался жив. – Мой маленький, мой миленький, такой большой, такой хороший, Сереженька! Ты не забыл маму?
В ее словах и интонациях было столько любви и нежности, что у Сережи появились слезы на глазах. Он подумал тогда же, что эту женщину, что бы ни случилось, он будет любить всегда самой лучшей любовью, и вдруг тот факт, что она выходит замуж, показался ему совершенно неважным и случайным. Точно угадывая его мысль, Ольга Александровна спросила:
– Ты не перестанешь любить свою старую маму за то, что она себя не так ведет, как нужно?
– Нет, мамочка, – целуя ее теплую руку, сказал Сережа, – нет, никогда не перестану любить, ты у меня одна, другой мамы нет.
– Мы с тобой будем часто видеться, будем вместе гулять и разговаривать, ты мне будешь все рассказывать, правда, Сереженька? Ты уезжаешь в Лондон? Буду к тебе ездить, ты у меня тоже только один, но зато такой хороший. Ты уж большой, ты скоро начнешь понастоящему жить, и мы с тобой будем говорить обо всем.
– Вот, мамочка, знаешь, – сказал Сережа, сидя на ручке ее кресла и обнимая ее шею рукой, – я очень много понял за последнее время.
– Что же ты понял, Сереженька?
– Очень важные вещи, очень важные. И знаешь, как странно, – вот мы с тобой сейчас поговорим об этом. Ты никуда не торопишься?
– Нет, нет, говори.
– Вот, есть вещи, о которых мы, казалось бы, никогда не думаем, никогда мы их не обсуждали; а когда приходится, казалось бы, впервые с ними сталкиваться, выясняется, что мы имеем о них уже совершенно готовое представление.
– Ну, например?
– Вот, например, отношение к матери. Вот я тебя очень люблю и твердо знаю, что что бы ни случилось, все равно буду любить. Никакого другого человека, а именно тебя. Это, с одной стороны, конечно, чувство, но ему соответствует и теоретическое убеждение, непоколебимое, что это хорошо и так нужно.
– У, какие мы умные! – сказала Ольга Александровна. – Ну, так и быть, я тебе тоже сделаю признание. Ты знаешь, что я выхожу замуж? -Да.
– Ну, так вот, мне совершенно безразлично, что об этом подумают. Если кто-нибудь огорчится, очень жаль – но что мне делать? И вот, единственное, что меня волновало, это как ты отнесешься. Смешно, правда? Ты еще ребенок, мальчик, ты, Сереженька, сосунок, и вот, когда ты не обращаешь на себя внимания и не важничаешь с другими и сам с собой, то и мордочка у тебя, как у сосунка. И вот, поди же, мне важно, чтобы именно этот сосунок меня не перестал любить.
– Этого ты можешь не бояться, мамочка.
– Я теперь не боюсь, я знаю, – сказала Ольга Александровна. – А я тебе соврала только что; мне надо уходить, но уж очень жалко расставаться с тобой. Мы пойдем вместе, ты меня проводишь, хорошо?
– Хорошо. Я завтра уезжаю, ты знаешь? Еду в Лондон.
– В котором часу?
– Утром, кажется.
– Тогда я с тобой попрощаюсь, я только через недельку приеду к тебе. До свидания, мой мальчик, – сказала она, поцеловав его несколько раз. Потом она перекрестила его тремя быстрыми крестами, повторяя: – Храни тебя Христос, Сереженька, учись, будь умницей.
– Ты со мной, как с ребенком, – сказал Сережа.
– Да нет, миленький, а неловко тебя на улице целовать и крестить.
Когда они расстались, у обоих было хорошо на сердце: Сережа был рад тому, что его мать нисколько не изменила его всегдашнему представлению о ней; у Ольги Александровны после разговора с Сережей отпала единственная неприятная мысль, которая появлялась у нее в последнее время и которая была о том, что ее новый брак может повлиять на отношение к ней Сережи.
***В канун отъезда Сережи и Сергея Сергеевича в Лондон обед прошел бы в молчании, если бы не разговоры Сергея Сергеевича, который рассказывал о своих летних поездках, о том, что он видел за это время множество милейших людей; как всегда, все эти милейшие люди выходили совершенными идиотами, вопреки явно абсурдной их оценке Сергеем Сергеевичем. Сергей Сергеевич с особенным удовольствием описывал одного из своих бухгалтеров, работавшего в Норвегии и который был, по его словам, необыкновенным человеком.
