Н. Денисов - В чистом поле: очерки, рассказы, стихи
Нет мне необходимости в подробностях рассуждать на эту тему. О сионистских свойствах данных «товарищей», в частности, и потере ими «чувства меры», аргументировано говорит на страницах своей книги известный русский поэт и огненный публицист Станислав Юрьевич Куняев. Его книга «Жрецы и жертвы холокоста» яркий бестселлер 2011 года. (Москва, издательство «Алгоритм»).
Рассуждая о писателях и поэтах этого определенного круга, Ст. Куняев вспоминает Исаака Бабеля: «…Круг его интересов был широк и даже изыскан. Однажды во время посещения Зимнего дворца он позволил себе завалиться в альков императрицы, не сняв сапоги. Демонстративно. Мало того что зверски убили императора и жену, и детей, и слуг, но надо было еще с мстительным сладострастием покощунствовать! Ну добро бы такое совершил какой- нибудь пьяный матрос, несовершеннолетний умом и душою! Но интеллигент, писатель, «языки знает»…
Когда вознесся красный флагПод небом северной столицы.Писатель Бабель ИсаакЗалез в альков императрицы,Прилег, не снявши сапоги,Чтоб возвратить в одно мгновеньеВсем соплеменникам долгиЗа слабость и уничиженье.Но ровно через двадцать лет,Из революционной чашиДопив до дна, обрел ночлегНа нарах. Около параши…Урок не впрок. Один актер,Недавно Сталина играя,В его постель залез, как вор…Но это – серия вторая.
Это стихотворения написано Ст. Куняевым в 1991 году.
«Нормальных пацанов» хватает, конечно, во всякой нации. Вспоминаю о работе в «Ишимской правде» в 60-х, где порядочными и нормальными среди нас, русских, были и Миша Шамис, и Изяслав Штейн, и Костя Яковлев… И как-то не задумывались мы тогда – кто они по крови, по происхождению. (Собственно, и они тогда «не выставлялись»). Плотно друживший с Изяславом Самуиловичем Штейном Володя Нечволода, рассказывал, что у Штейна была вся грудь в орденах. В войну он был в заградотрядах НКВД. Сила эта тоже нужная, направлена была против паникеров, дезертиров, вражеских диверсантов. Но если послушать нынче «неподкупных историков» сванидзей, пивоваровых, млечиных, то вообще вся война с фашистами выиграна за счет заградительных отрядов. Впереди, мол, паникующие, трусливые русские регулярные части, а позади – заградотрядчики с пулеметами, которые гнали красноармейцев в атаки. Это к слову.
Также к слову, необходимо заметить, что в перестроечные времена Изяслав Штейн, оказавшись почему-то в самой «демократской» на тот период газете «Тюменские известия» (своеобразной преемнице ликвидированного «комсомольца»), за патриотическую позицию нашей «Тюмени литературной» (больше не за что!) перестал здороваться со мной, её редактором. Вынужденно отвечал и я тем же. В Израиль уехал бывший мой приятель Костя Яковлев. Наверно, сильно «настрадался» в России, а там ему лучше. О Мише Шамисе скажу так: много лет назад встречались мы на «оленьем празднике» (сезонный забой олешек) в ямальском поселке Яр-Сале, где он работал тогда в районной газете. Расстались дружески….
Пора вспомнить о депутатах. После перерыва на обед Райков предложил проголосовать: «Кто за то, чтобы… а кто против?» «За то, чтобы» набралось восемьдесят голосов, около двухсот – «против». «Вопрос снимается с повестки дня!» – заключил Райков. И, сказывали мне потом, добавил: «У нас – демократия».
Как-то вечером жду свой маршрутный автобус на остановке у городского сада. Рядом пестрая толпа поджидающих. И вдруг с противоположной стороны улицы летит десяток нордического облика молодцов. Первый пытается вырвать у меня дипломат с материалами для очередного номера «Тюмени литературной», следующий сбивает с ног, остальные, поочередно, вбивают в мои бока носы и каблуки кованых ботинок. И, не сбавляя темпа, бегут дальше.
Разноцветный электорат на остановке, при портфелях, с торчащими из них желтыми когтями лап пышминских цыплят-бройлеров, и ухом не повел, не шелохнулся. И это потомки тех – кто в белых рубахах бился на поле Куликовом супротив Мамая? Кто в 41 -м отстоял Москву? Кто горел в аввакумовских срубах – за веру Православную? Нет, это были мои современники, голосующие на выборах «за батюшку Ельцина».
Спустя пару дней, местный телевизорный вещатель Кологривов, от экранных выходок которого обыватель, привыкший к строгим и чинным советским дикторам, впадал в кому, а перестроенные тюменские девушки в восторгах писали керосином, так вот Кологривов в своей развязной манере (нравившейся новому руководству телевидения!) сообщил городу и окрестностям: «Битте-дритте, чао-какао, господа! Недавно неизвестные побили известною поэта Николая Денисова!.. Поэтов бы надо знать в лицо!»
«Не знали», прицельно выщелкнув из толпы!
«Отхожу» от побоев дома, читаю Гоголя. Как и прежде, нахожу у любимого классика созвучное текущему за окном времени:
«Но и у последнего подлюжки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства: проснется оно когда-нибудь, – и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело».
Не многие спешили «муками искупить позорное дело».
Новый ответственный секретарь писательской организации Сергей Шумский собрал вдруг «странное» собрание, в основном – чинов от местной журналистики, затеял разговор «о судьбе «Тюмени литературной»: «Знаете, ходят о газете всякие нехорошие разговоры…»
«Эх, брат, врет ты, да еще и сильно!» – сказал бы Гоголь. А я, решительно и тотчас воспылал по-своему: «Понимаю, кто-то из вас хочет завладеть изданием? Так? Но газету я вам не отдам! Желаете печататься в ней? Милости прошу…»
Шумский, не решаясь на прямой разговор, пряча глаза, забухтел в свою бородку, как он умел это делать, – невнятное. Чины переглядывались. Потом дружно взялись за картузы, покинули присутственное место. Заколебались? «Закатать меня в асфальт», как намечали, наверное, вчерашние партбилетчики КПСС, не получилось. Но – ухо надо держать востро!
Милиция, будущие полицай-полицейские, не колеблясь, «стояла на страже». Вечерами прохаживался возле подъезда моего дома патрульный наряд при коротких автоматах, облаченный в мышиного цвета новую форму – гибрид французской и австрийской. Еще – при немецкой овчарке, обученной рвать человеческое мясо. Успели уж забыться времена, когда эти «дяди-Стёпы» носили в пустых кобурах пачки «Беломора» иль бутерброды с колбасой по два двадцать. И ловчил я, стараясь незаметней проникнуть в подъезд своего дома.
Колебался вместе с колеблющейся «линией партии» – Лагунов. Константин Яковлевич опрометчивости раньше не допускал, умел все взвесить наперед, проанализировать последствия сказанного или напечатанного. А гут поразил честной народ растерянностью. На одной из первых страниц своей новой книги «Перед Богом и людьми», которую поспешно, видимо, старался «попасть в струю», издал в Шадринске, он написал: «…Почему, строя коммунизм, мы строили коммунофашизм?.. Не щадя живота, воздвигали храм всеобщего благоденствия, а сотворили гнездо нищеты и печали?»
Каково?! Мы «строили»? Не строили мы фашизм. Мы, как говорят, просто жили, учились, работали, мечтали, гордились Родиной, Великой Победой наших отцов в кровопролитной войне с фашизмом всей Европы… Прости их, Господи, вчера еще твердокаменных большевиков!
Вскоре Константин Яковлевич ободрил меня – предложил для публикации статью «Промедление – гибель!» Описав поездку в Москву, нарисовав «картинки» арбатско-столичной жизни, где беспредел происходящего в стране особенно был налицо, писатель наш воскликнул: «Страна катится под откос, а большинство равнодушно молчит! Где московские большевики? Где партийные политруки и комиссары? Почему не дают отпор сеятелям смуты, клеветникам и хулителям?… Где тысячи академиков, докторов и кандидатов, кормившихся на толковании учения Маркса и Ленина? Где несметные полчища пропагандистов, лекторов и агитаторов всех рангов? Где они? Почему отмалчиваются? Приспела пора защитить идеи и идеалы, которые всю жизнь кормили и поили «марксистских идеологов». Жизнь зовет их на баррикаду. Вместе с ЦК. Вслед за ЦК. И промедление тут, воистину, смерти подобно!.. Промедление – суть гибели…»
Верно. И все же – глас к москвичам! Своих задевать – страшно!?
Не все мы могли разглядеть, что задумали, готовили и уже внедряли в действительность московские и иные перестройщики эти яковлевы, коротичи, гроссманы и герберы всех мастей. А нацелены они были на главное – на захват власти, госимущества, финансов, средств массового зомбирования и дезинформации.
Раздувая кампанию лжи вокруг Сталина, при котором русское государство по могуществу стало второй Державой мира, демократы подкладывали нам, «неразумным», своих вождей, типа уничтоженных в 30-х годах «врагов народа». Вот он вождистский букет, о котором со слезами на глазах, с восторгом и с любовью писал литератор Гроссман: «Блестящий …бурный, великолепный…почти гениальный Троцкий… Наделенный проникновенным даром обобщателя и теоретика, обаятельный Бухарин… Наиболее близкий народному, крестьянскому и рабочему интересу, практик государственного дела волоокий Рыков… Способный к любому многосложному сражению в конвенте, изощренный в государственном руководстве, образованный и уверенный Каменев… Знаток международного рабочего движения полем ист-дуэлянт международного класса Зиновьев…»
