Давид Шраер-Петров - История моей возлюбленной или Винтовая лестница
Как бы я ни относился к Ксении Арнольдовне, справедливости ради надо заметить, что дело сдвинулось с ее приездом. Каким-то профессиональным чутьем она узнала ходы-выходы к театральным кассам необозримой Москвы, и деньги начали поступать в казну Кооперативного театра. Предполагалось давать «Короткое счастье» в помещении Дома культуры общества слепых месяца два, не больше, а затем перейти к представлениям «Попрыгуньи» по Чехову. Так что я сидел, как раб на галерах, на Патриарших прудах и расписывал по ролям чеховский рассказ. Да, с приездом Ксении Арнольдовны наши встречи с Ирочкой свелись к служебным отношениям. Она вечно была в бегах по делам, связанным с шитьем костюмов, монтажом декораций, обсуждениями технических проблем с инженером Дома культуры или репетировала до самозабвения со слепыми актерами. Это была какая-то чуть ли не сверхъестественная доминанта для Ирочки: научить кружковцев двигаться по сцене так же легко и естественно, как если бы они были зрячими актерами. Да и директор Дома культуры подливал масла в огонь, чередуя чрезмерные похвалы ее постановочному искусству с моментами сомнений. Вполне понятно, что режиссер Баркос и актеры Железнов и Зверев были редкими гостями на репетициях «Короткого счастья». Они знали свои роли еще со времени представлений в Театре, располагавшемся на Малой Бронной улице, а Баркос ничего не менял по сравнению с прежней постановкой.
Да, как я слышал мельком от Ирочки, билеты были проданы не только на премьеру «Короткого счастья», но и на все спектакли в течение двух последующих месяцев. То есть, дела наши развивались вполне благополучно, если одним из важнейших показателей считать кассовый успех. Профессор Вадим Алексеевич Рогов все чаще и чаще появлялся в театре. Я, как правило, не принимал участия в финансовых разговорах между Ирочкой, Вадимом Роговым и Ксенией Арнольдовной, но, поскольку мы все крутились на довольно тесном пятачке в центре зрительного/репетиционного зала или в крохотной комнате за кулисами, где едва помещался стол Ирочки, а напротив — мой секретер с пишущей машинкой (купленной для Театра в дополнение к моей домашней «Олимпии»), я знал, что даже после выплаты государству налогов — определенного процента от продажи билетов — накапливалась немалая сумма. Иногда триумвират (Ирочка, ее мать и Рогов) переходил на шепот, или я сам, под предлогом «покурить», уходил из зала или из комнаты. Но бывало, что я слышал нечто, настораживающее меня. Ведь, согласившись стать завлитом театра, я искренне думал о таланте Ирочки, при помощи которого мы будем завоевывать зрителей, и о том, что этот успех даст нам возможность ставить новые пьесы и зарабатывать приличные деньги. Почему же ко мне с самого начала подкрадывались сомнения? Я старался отмахиваться от них, объясняя свою настороженность неприязнью к Ксении Арнольдовне, которая предпочитала игнорировать меня. Объясняя настороженность неприязнью к матери Ирочки или ревностью к Рогову. С приездом Ксении Арнольдовны я перестал бывать у Ирочки дома. Это бесило меня, потому что безо всяких с моей стороны видимых причин период безмятежного счастья сменился полным Ирочкиным охлаждением ко мне. Более того, знаменитый экономист профессор Вадим Алексеевич Рогов полностью завладел вниманием Ирочки. Самое обидное для меня было абсолютное и несомненное приятие остальными нашими компанейцами доминирования Рогова. «Мой тоскующий ангел» (по выражению Ирочки) Васенька Рубинштейн, получивший должность ведущего инженера-конструктора в институте Министерства среднего машиностроения, окончательно поселился с семьей в Москве. Римма устроилась в гомеопатической аптеке на улице Герцена, в двух шагах от Консерватории, куда Асенька мечтала поступить по классу виолончели. Глебушка Карелин и Юрочка Димов вполне утешились взаимной дружбой, потому что не может быть теснее союза между двумя артистами, повенчанными страстью и ревностью к одной музе — Ирочке. Капитан Лебедев ни разу еще не появлялся в Доме культуры общества слепых.
Премьера «Короткого счастья» прошла при переполненном зале. Режиссера Баркоса и актеров Железнова и Зверева вызывали не менее десятка раз. Особенный успех достался Ирочке. Ее засыпали цветами. Ирочка подходила к слепым актерам, обнимая и благодаря за прекрасную игру. Под конец вызвали и меня (автора инсценировки) на сцену, что не обошлось без некоторого замешательства и напомнило чтение мальчиком Пушкиным стихотворения «Воспоминания в Царском селе» перед великим Державиным. Замешательство было связано с тем, что мы вчетвером (Юрочка Димов, Глебушка Карелин, Васенька Рубинштейн и ваш слуга покорный) выскользнули из зрительного зала за кулисы и начали праздновать успех премьеры (не дожидаясь банкета), пустив по кругу фляжку с коньяком, добытую из внутреннего кармана нашего музыкального руководителя. В этот момент меня и вызвали на сцену. Впрочем, глоток коньяка помог мне преодолеть проявляющуюся в таких ситуациях природную робость. На банкете а ля фуршет, который был организован директором в фойе Дома культуры вскоре после того, как зрители разошлись, Ирочка, как художественный руководитель Кооперативного театра, поблагодарила меня «за отличную инсценировку рассказа гениального Хемингуэя и, в особенности, за сцену, полностью написанную вновь и вполне в стиле прогрессивного американского писателя и друга нашей страны». Конечно же, Ирочка упомянула Васеньку, Димочку и Глебушку, без которых «невозможно было бы осуществить технического, художественного и музыкального оформления спектакля». Капитан Лебедев промелькнул среди публики, проникнув за кулисы, чтобы лично поздравить Ирочку и других актеров, однако на банкет не остался.
В столичных газетах «Социалистическая культура», «Вечерняя столица» и «Московская юность» были напечатаны весьма положительные рецензии на спектакль «Короткое счастье». Во всех рецензиях главным достижением художественного руководителя И.Ф. Князевой было представлено «новаторское в театральной педагогике привлечение на сцену талантливых слепых актеров».
Я сидел над инсценировкой чеховского рассказа «Попрыгунья». Предполагалось, что спектакль будет состоять из двух отделений. В первом — нарастает любовный катарсис между Ольгой Ивановной и художником Рябовским. Во втором — охлаждение Рябовского к Ольге Ивановне, ее горькое разочарование в возлюбленном и — смерть мужа, доктора Дымова, как наказание за ее грехи. Ирочка играла Ольгу Ивановну Дымову. На роль художника Рябовского согласился актер М.М. Железнов, а мужа Ольги Ивановны, доктора Дымова, играл актер Л.Я. Зверев. На роли гостей в доме Дымовых (актер, виолончелист, поэт), художников, сопровождающих Рябовского и Ольгу Ивановну в поездке на Волгу, и коллег доктора Дымова — Коростелева и Шрека, решено было пригласить студентов театральных училищ и студий. Ирочке моя инсценировка понравилась. Я распечатал экземпляры пьесы для ведущих актеров и страницы эпизодов, где появлялись исполнители сопровождающего состава. Курьер развез распечатки по актерам. Ирочка назначила первую репетицию.
До сих пор не могу понять, что явилось причиной начинающегося обвала. Я имею в виду не в прямом смысле крах нашего Кооперативного театра (до краха было еще далеко); не крах, а коллективное охлаждение театральной среды к Ирочке и ее идеям. Теперь уже, задним числом, я начинаю предполагать, что не обошлось без давления идеологических верхов, в недрах которых шла непримиримая борьба за влияние и власть. Наверняка капитан Лебедев и профессор Рогов относились к тому течению, которое стремилось модернизировать и даже заменить важнейшие узлы закостеневшей пирамиды тоталитарной власти. Что-то у них не получилось с Ирочкиным театром. Если и получалось поначалу, то с огромным сопротивлением. Первым Ирочке позвонил Михаил Михайлович Железнов. Оказывается, он не предполагал, что будет приглашен на съемки нового фильма. Хорошо, что надо пробыть на Одесской киностудии не дольше месяца. Иначе сорвалась бы премьера спектакля в театре, расположенном на Малой Бронной улице, где он играет с Селезневой. Потом позвонил Лев Яковлевич Зверев, чтобы отказаться от участия в спектаклях нашего театра, правда, по каким-то другим, но не менее уважительным причинам. Камушки посыпались, когда один за другим начали отказываться от предложений сыграть в нашем спектакле студенты-выпускники театральных вузов. Сначала Ирочка пыталась разгадать причину единодушных отказов. Но потом поняла, что лучше не докапываться, а не то можно докопаться до такого ущелья, из которого вовсе не выберешься.
Казалось бы, мы стоим на самом краю. После начального успеха хемингуэевского «Короткого счастья» билеты стали продаваться все хуже и хуже, и Ксении Арнольдовне приходилось на такси кружить по всей Москве и собирать в театральных кассах непроданные билеты. Надо было отчитываться перед финансовой инспекцией. Директор Дома культуры общества слепых тоже постепенно переменился к Ирочке и нашему Театру. Тому могло быть множество причин, из которых две, по крайней мере, легко угадывались: неосуществленные виды на Ирочку и давление тайных сил, противодействующих нашим эстетическим и экономическим новациям.
