Александр Грог - Время своих войн 3-4
На последней пристрелке один из автоматов здорово наподдает в плечо, подпрыгивает, и скрывает Сашку горелым облаком. Глаза продирает, рожа лоснится, руки. Что за хрень? По всем признакам — масла был полный ствол, закрыто пыжиками, а сейчас выбило.
— Чей автомат?
Сверяют номер, получается, что Сашкин… Как так? Сашка выпадением памяти не страдает. Откуда пыж, да масло в стволе оказались? Чистил и забыл?
— Разгильдяй!
Если бы один раз, а то и на ночных.
Офицер подскакивает — орет: что там у тебя?
— Не идет патрон…
— На исходную — бегом!!
На исходной осматривает, разбирает. Шомполом выпихивает накрепко забитый кусок тряпки…
— Опять — чистил — забыл?! Разгильдяй!
Сашке такое слышать обидно. Сашка знает, что не его рук дело. А чьих — не знает и знать не хочет…
Не сложились отношения…
— Пока все не расстреляете — спать не пойдете!
Бывает и такое… Это же не стрелковые подразделения пехоты, где, хорошо, если раз в два месяца отстреляться выведут, и не стройбат, про который шутят, что они там настолько страшны, что даже автоматов не дают. У стрелков ВДВ, пусть самых обычных рот, есть определенные нормы, которые надо выполнять. Нормы отпущены на все: на бег, лыжи, парашютные прыжки, «полевые выходы», кинофильмы, политинформацию… Отпущены и на стрельбы (в том числе и ночные). Иногда, хоть как время не растягивай, а не укладывается все это в графы ежеквартального отчета, через какое–то время выясняется — опять недобрали по стрельбе, Тогда всех срочно гонят в «поле» — на стрельбище. Иногда (случается же такое!) совпадает с тем, что выходят сроки хранения боеприпасов — их надо срочно «расстрелять». Не в воздух же? Тогда и появляется такой дурной приказ, даже не приказ, а намек — «патронов не жалеть!», и стрелковые упражнения — для специалистов ли, не специалистов — как хочешь, а надо проходить по несколько раз. Сперва занятно, но потом превращается в работу, в мутотень.
С какой–то серии уже никто не обращает внимания, что стрелки берут с собой уже по четыре рожка. Смотрят в упор, но не видят, что некоторые умельцы и больше пихают под ремни… Но тут, как не крутись, а всякая стрельба в зачет, от этого не отвертишься. Сложно это. Надо так отстреляться, чтобы последнюю мишень завалить последними патронами. Упали мишени, закончилось время на их отстрел — отбой — больше стрелять не смей, с контрольной вышки заметят.
На Сашку опять сердятся. Пихают четыре рожка, а возвращается — три полные. Свои мишени повалил и чужие, но опять так быстро, что «соседи» не успели собственный припас «расстрелять» (пусть даже и в воздух). Значит, опять придется идти, накапливается очередные серии, и дневные стрельбы обязательно в перейдут в ночные. А потом еще чистка оружия. Это когда спать ляжем? Тошнит уже от этих стрельб!
Сашка тоже чувствует, что озлобился, кто–то, вроде бы случайно, двинул локтем на раздаче патронов, когда вскрывали очередной цинк, рвали коричневую бумагу, набивая рожки, кто–то сказал обидное словцо… Сашке опять идти — стрелять за себя и других. Всякая стрельба зачетная — на оценку идет роте. А потом снова. Наверное, всю службу так и будет. И кажется ему, что «его инвалиды» сейчас смотрят на него с неодобрением…
Сашка на направление выходит злой. Валит «гнезда», «поясные», «ростовые парные» («бегунков») и самую дальнюю непутевую поднимающуюся мишень под названием «вертолет», уже навскидку — своих валит и чужих, без разбора — не давая никому сообразить — что к чему. Только показались, уже и падают. На каждый показ по два патрона, что делает всегда, поскольку с автомата требуют непременно очередями, а сколько именно должно вылетать не оговаривается — все, что больше одного вылетело, считается очередью, а палец Сашки на этот счет очень чуткий. Все, как требуют: «лежа», «с колена» после пробежки, на ходу… Перезаряжается — за руками не уследить, и на второй показ «бегунков» не отдает никому, и пулеметные гнезда — все четыре, так и валит, не дает «проморгаться», и «вертолеты». Кто–то с досады палит в пустоту, лишь потом соображая, что–то смешно получилось, с запозданием немаленьким…
Майор из тех, кто мало обращает внимания на подполковников и даже некоторых полковников, знающий, что на всю жизнь застрял в майорах и нисколько этим не печалившийся, находящий в этом какой–то особый понятный только ему шик, майор того возраста, когда положено на собственном огородике грязь месить, а не на стрельбище, заглянувший «на огонек» скорее по привычке, чем в надежде накопать для своего «родного» подразделения нечто интересное, не может оторвать глаз от окуляров, и только едва слышно нашептывает себе под нос:
— Бляха муха, что творит, что творит!..
Сашка возвращается на начальный рубеж, ни на кого не смотрит, хотя взгляды на себе чувствует. Всякие взгляды, в том числе и растерянные.
Не успевают штатное: «Оружие к осмотру!», как с вышки своя команда — злая:
— Последней четверке прибыть на командный пункт стрельбища!
И в досыл вечное–подхлестывающее:
— Бегом!!
При Сашке впервые такое — чтобы не оценки объявили, а потребовали к себе самих стрелков.
Притрусили… Стали по ранжиру в месте, где дежурный с повязкой указал. Спустился майор в возрасте, прошелся, заглядывая каждому в глаза, приказал:
— Разойдись!
И новую команду:
— Стать по направлениям — кто как стрелял!
Сашка становится третьим, как и был. Майор опять проходится вдоль, останавливается напротив Сашки, начинает давить взглядом в лобную кость, занятно переваливаясь с носков на пятки — должно быть, имеет такую привычку размышлять.
— Фамилия?
— Сорокин!
— На месте. Остальным в подразделение. Бе–гом!
Все, кроме Сашки, срываются с облегчением. Майор, как все непонятное, умеет «страха наводить». Сашка остается, только вытягивается еще больше, стараясь дышать мелко, незаметно.
— Призыв?
Сашка называет месяц и год — получается, что еще и полгода не прослужил.
— Раньше из автомата стрелял?
Сашка так понимает, что спрашивают про допризывное время.
— Нет.
— Из чего стрелял?
— Винтовка. Мелкокалиберная. В детстве.
— Секция?
— Нет. Учителя — практики.
— Кто?
— С Отечественной. Умерли уже… Давно! — добавляет Сашка, для которого пять–семь лет очень давно, а для майора — «совсем недавно».
— Согласен служить Разведке?
— Да! — говорит Сашка, не раздумывая.
— Личные вещи в казарме есть?
— Нет.
— С ротой прощаться будешь?
— Нет.
— Чего так? — живо интересуется майор.
— Поймут.
— Ну, раз так… Ждать здесь до особого. Стемнеет, попробуем парные — посмотрим, что за гусь у нас Сорокин…
Сашка молчит — это чужие рассуждения.
— Стрелять, вижу, умеешь? Так?
Сашка пожимает плечами.
— А отстреливаться?
Сашка смотрит подозрительно, но у спрашивающего глаза — серьезней некуда. Соображает, о чем спрашивают. В бою часто определяет не то, как лежишь и стреляешь, а как под огнем себя ведешь — стреляешь ли в ответ? Стреляешь ли, когда пульки рядом чпокают, продуманно — прицельно? Меняешь ли позиции, чтобы под перекрестный не попасть? Под минометный?
— Пока не стемнело, сделаем так. Ты по мишеням, я — по тебе…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
ВАШИНГТОН, 18 июня. Департамент национальной безопасности США привлек к сотрудничеству писателей и философов для разработки возможных сценариев, которыми могут воспользоваться террористы.
«Мы хотим просчитать четыре–пять шагов, которые помогли бы нам проникнуть в сознание наших противников», — сказал в интервью «Вашингтон пост» директор аналитической программы «Красная комната» Департамента национальной безопасности США Джон Новик.
По данным газеты, «мозговые штурмы» представителей американской творческой интеллигенции с представителями спецслужб проходят в Вашингтоне. Они пытаются ответить на вопросы: «Если бы вы были террористом, как бы вы осуществили атаку на саммит «большой восьмерки»?» или «Почему террористы не нанесли удары по Америке после 11 сентября?»
Газета сообщает, что представители спецслужб не афишировали своих контактов с творческим сообществом и рассказали о семинарах журналистам, чтобы предотвратить нагнетание слухов вокруг проекта.
По данным «Вашингтон пост», в рамках программы «Красная комната» было подготовлено уже 10 различных сценариев возможных террористических атак.
Участием в семинарах «Красной комнаты» заинтересовался и проживающий в США российский писатель Эдуард Тополь. Писатель рассказал РИА «Новости», что в 1987 году, когда он писал свой роман «Завтра в России», где предсказал события августа 1991 года, он обсуждал возможное развитие сюжета с представителем Пентагона.
