Катерина Шпиллер - Дочка, не пиши!
Аида:
Дамочке в Израиле скучно, вот она и решила поразвлекаться.
Самый Русский:
Я сейчас просто развлекаюсь…
Поразвлекаюсь – и пойду поработаю.
Татьяна:
А, так вы развлекались… Ну вот, а говорили, что руководствуетесь благими целями, защищаете доброе имя любимой писательницы. Грустно ей, наверное, было бы узнать, что ее защитники развлекаются за ее счет? Вам не кажется?
Странно, что после смерти Галины Щербаковой ее преданные поклонники выглядят как неотесанные хамы. Неужели других не было? Или они предпочли промолчать? Почему никто из них не в состоянии нормально дискутировать?
Во Какая:
Беда каждого в том, что он считает людей такими же, как он сам. Это и к тебе, Шпиллериха, относится. Слишком часто ты пишешь про зависть к тебе.
Элл:
Катя, вы – редкостная дрянь.
Соня:
Если эту книгу издадут в печати, я буду советовать не только ее не покупать, но и не прикасаться к ней – сплошная черная энергетика. Элл, я согласна с вами.
Елена:
Катя, побойтесь бога. Абсолютно отвратительно читать, открыла только потому, что нравятся книги вашей талантливой матери. На дочери талант отдохнул. И не только талант. Мне вас жаль.
Ilagri:
Знаете, если мне не нравится какая-то книга, какой-то автор, то я промолчу, никогда не пишу. Но здесь… Читая вашу книгу, как будто купаешься в дерьме. Ваше вечное нытье, недовольство, выворачивание себя наизнанку, чтобы показать, какая вы хорошая и какое дерьмо ваша семья. Мадам, вы больны на голову. Вам нужен психиатр, хотя не думаю, что он вам поможет. Вы – дерьмо. Вы можете забанить мой коммент, я сама сюда больше не приду, потому что, общаясь с вами, вдыхаешь ваши миазмы канализации. И я считаю, что вы ответственны за смерть Галины Щербаковой, которую наше поколение очень любило.
Мне всегда «нравились» люди, которые брали на себя смелость выступать от имени целого поколения. Если так, то это поколение неравнодушно к грязным мыслям и словам «дерьмо», «миазмы», «канализация». Закрадывается подозрение о месте, в котором это поколение произрастало.
Ирина:
Не нужно много ума, чтобы осудить, тряхнуть чьим-то грязным бельем. У меня возникло чувство брезгливости по отношению к автору после прочтения этого опуса. На драму не тянет, на трагедию – тем более. А уж отрывки о «нездоровой женщине» – это какой-то фарс. А просто работать не пробовали? Видимо, тут пытались сделать имя на подноготной известной писательницы. Ни жалости, ни сочувствия. Просто смешно!
По мнению кликуш и горе-моралистов, нельзя анализировать и критиковать поступки: мамы, учителя, начальника, власти. Чтобы это выглядело не так унизительно, омерзительно и ничтожно, придумали целую систему «оправданий» душевного рабства: власть – от бога, учительница – вторая мама, ну, а мать – святая. Задумайтесь, как это удобно для аморальных неприкасаемых. А сами униженные, обиженные, рабы – хороши ли они? О, нет! Такие всегда поддержат сильного, с удовольствием пнут, а то и добьют уже битого. Либо для того, чтобы выслужиться перед «хозяином», чтобы получить подачку, либо из «любви к искусству», чтобы всячески подчеркнуть свою принадлежность к большинству, к коллективному «Ату! Распни! Добей! Мы знаем, как надо! А ты не высовывайся!». Не зря в них взращивали рабскую натуру, очень даже получилось. Вывели-таки «нового человека»…
Мне скажут: в конце жизни твоя мать уже не была сильной. Это не так. Обвиняя, что я «набросилась» на старенькую, больную, немощную мать, мои критики совершают подмену. Она действительно была стара и больна, но ее общественные потенции отнюдь не стали слабее. Ее книги издавали и переиздавали, ее мнением интересовались средства массовой информации, она все время была на виду и на слуху. И без зазрения совести использовала эту, отнюдь не уменьшившуюся силу для нападок на меня и дорогих мне людей. Уже упоминавшуюся пресловутую «Эдду» она творила в самом что ни на есть конце жизни. Судя по количеству яда, которым пропитано это произведение, сил у нее хватало на десятерых. И если бы я не написала свою книгу, то так и осталась бы в памяти людей, чье мнение мне не безразлично, прототипом гнуснейшего персонажа – дочерью, от рождения ненавидевшей свою мать, а заодно и все светлое, что есть в человечестве. А уж если собрать вместе аналогичные персонажи многих последних книг Щербаковой, то мой портрет, как, впрочем, и портреты моей дочери и мужа, получаются ужасающими. Она была слабой? О, нет, до конца она была ох как сильна в своей ненависти!
Когда количество ядовитых стрел, выпущенных матерью в меня, превысило все мыслимые пределы моего терпения, я позволила себе впервые в жизни ответить адекватно. Я воспользовалась ее же оружием – словом. Конечно, я не писатель, а всего лишь журналист, но грамотно излагать свои мысли умею. И единственный упрек, который я готова принять, это обвинение в том, что намеренно ударила в самое больное место своей родни: написала ПРАВДУ! Я знала, что больше смерти они всегда боялись огласки своего неприглядного поведения. Их всегда пугала даже мысль о том, что кто-то усомнится в их непорочности, разглядит за маской либеральной интеллигентности лицемерно-ханжеские мины.
Вот почему для них моя книга оказалась самым страшным оружием, от которого они не знали защиты. Случилось то, чего они всегда боялись – о них узнали нелицеприятную правду. Это их обеспокоило больше всего. Не болезнь дочери, не ее страдания, не проблемы внучки, не осознание дел, что они понавытворяли за свою жизнь. Нет, огласка!
Да, я ударила. Мне не оставили выбора. Я ударила один раз – в ответ на все их прежние удары. Было ли это неожиданностью для родни? Уверена, что да. Ведь они знали меня другой – слабой, болезненной, безвольной, не способной постоять за себя, такой, которую можно всегда бить безнаказанно. Кончилось это время, господа хорошие, кончилось и больше не наступит никогда!
Понимание того, что удар был точен, меня радовало. Но еще больше помогали почувствовать, что я все делаю правильно, письма читателей, которые я продолжала получать ежедневно.
Анна:
Какую важную тему вы не побоялись открыть.
После кончины вашей матери на вас накинулись гиены, которые нападают только стаей. Они счастливы от предоставленной возможности пнуть в спину. Но не о них речь. Я вот что хотела сказать. Екатерина, вы не должны чувствовать сейчас себя виноватой. Все мы смертны, все там будем. А то, что вы нашли в себе силы вернуться к жизни, абсолютно не имеет никакого отношения к ее смерти!
Желаю вам совершенно искренне всего самого наилучшего.
Да, и не нужно отвечать. Эмоции, даже положительные, порой так выматывают, а в ответы вы вкладываете душу.
Алла:
Последние несколько дней я (по «наводке» подруги) читала вашу книгу, которая очень мне понравилась, и хотела бы присоединиться к тем, кто просил не убирать текст из Интернета. Конечно, не все части книги я оцениваю одинаково, но были места, на которых я останавливалась и «медитировала», так как они написаны словно обо мне и моей матери. Видно, что-то в нашем воспитании было общее (я имею в виду не только нас с вами, а «нас» – родившихся в определенную эпоху в определенной стране). Что касается того, что не очень понравилось, – то все равно понимаю, почему было необходимо это написать. И я полностью верю написанному, потому что у меня была возможность познакомиться с подобными типажами (и среди моих родственников они тоже были). А многие ваши критики, среди которых есть люди в возрасте наших родителей, а есть наши сверстники, некритично перенявшие у прежнего поколения манеру мыслить и манеру воспитывать, этого никогда не поймут, просто неспособны понять…
Раньше я пыталась объясниться на эту тему со своей мамой и своими подругами, но ничего хорошего из этого не вышло. Поняв, что худой мир лучше доброй ссоры, я предпочла с некоторых пор просто не разговаривать на эти темы с непонимающими. Тем не менее я уважаю тех, кто смелее меня и не молчит (раньше я знала только Павла Санаева, теперь знаю и вас).
Тем временем борцы за доброе имя писательницы Г. Щербаковой трудились, не покладая рук. Знакомая уже нам Брунгильда разразилась на СИ статьей, посвященной моей скромной персоне. И этим она добилась того, чего не могла достичь ранее, публикуя на этом сайте десятки, если не сотни своих сочинений. Наконец-то у нее случилась «посещаемость»! Сразу густо пошли комментарии, открылся форум, на который слетелась не стая воронов, а кое-кто похуже. Бывало, конечно, заходили «на огонек» и вполне достойные люди. Они пытались ввести разговор в некую цивилизованную колею. Однако эти попытки быстро пресекались хозяйкой форума Брунгильдой, которая, ни на секунду не забывая свое главное предназначение в этой жизни, т. е. графоманию, уводила дискуссию в дебри собственной неуемной фантазии. Недаром же она поднаторела на графоманских фэнтези. После этого нормальные люди из форума исчезали, а оставшаяся стая продолжала свою обычную скучную брань по поводу Шпиллерихи, перемежаемую причудливыми выдумками Брунгильды. Это если деликатно выражаться. А на самом деле даму просто несло, из нее лились потоки лжи, за которую она надеется остаться безнаказанной. Ведь она живет в России и знает местные порядки – на этой территории редко кто отвечает за свою ложь. А Брунгильда из тех, кто огульно порочит незнакомых людей, не краснея, когда ее ловят на вранье. Она из тех своих соотечественников, кто давно разучился краснеть, я заметила это давно… Вот несколько комментов с форума Брунгильды о моей книге и обо мне.
