Майкл Каннингем - Начинается ночь
— Здрасьте, Питер, — говорит она, улыбаясь ему той особенной улыбкой, которую в начале их знакомства Питер ошибочно принимал за плотоядную, тогда как на самом деле это была улыбка "члена клуба", потому что хотя Питера приглашают на ужины и на станции его встречает Гас, на самом деле он точно такой же обслуживающий персонал, как и она.
— Привет, Свенка. Итан.
— Здрасьте, Итан. Пожалуйста, заходите.
Прихожая дома Поттеров, как и все остальное, — идеальная имитация самой себя. Первое, на что натыкается ваш взгляд — это низкий китайский шкафчик из черного лакированного дерева. Питер не большой знаток китайских древностей, но и без специальной подготовки ясно, что это старинная вещь эпохи какой-нибудь уважаемой династии. И стоит она дай боже. На шкафчике — пара коренастых французских канделябров (бронзовых или латунных) начала двадцатого века, запатинированных до глубокого темно-коричневого тона, и розвилльская керамическая ваза без орнамента цвета густых сливок, в которой всегда стоят цветы из здешнего сада — сегодня охапка белых роз. Таков, заявленный с самого начала, стиль дома: эклектичный, но при этом начисто лишенный случайных элементов, дорогой, но без кричащей пестроты (никакого золота). Его прозрачная красота, возможно, очарует вас и в том случае, если вы вовсе не разбираетесь в мебели и изобразительном искусстве, а ценителей — просто ослепит.
Следуя за Свенкой в жилые комнаты, Питер искоса поглядывает на Миззи, чтобы понять, как он все это воспринимает. Но Миззино лицо остается непроницаемым, и Питеру приходит в голову, что, возможно, Миззи чувствует себя здесь так, словно он вернулся домой — не исключено, что давно уже порог этого дома не переступал никто, столь же утонченный и "безупречно сделанный", как и предметы внутри.
Тем не менее Питеру любопытно, восхищен или раздражен Миззи всем этим скромным великолепием. Разумеется, если бы Миззи испытал раздражение, в Питеровых глазах он бы только вырос (то есть, конечно, все это поразительно, вот сейчас они проходят мимо Раймана — слева от китайского шкафчика — одной из жемчужин Поттеровой коллекции, настолько прекрасной, что сердце замирает… Но вместе с тем эта удручающая дороговизна, эта фантасмагорическая ценность всего и вся…). И все-таки Питер надеется, что Миззи впечатлен. Хотя бы слегка. Миззи, это мой мир, я практически ежедневно имею дело с людьми, обладающими властью и огромными деньгами, и, если тебе это хотя бы немного интересно, может быть, тебе интересен и я… А если тебе кажется, что все это нелепо… хм, означает ли это, что и я нелеп? В конце концов, это просто работа. Я еще могу скакать на залитой луной лужайке, я еще могу танцевать под чарующий напев флейты.
И вот они входят в гостиную.
Это потрясающая комната, в которую, возможно, следует входить под туш или музыку Баха, да, что-то небольшое, но гениальное и бессмертное вроде Баха. Весь дом — само совершенство, иногда даже несколько пугающее, но гостиная настолько великолепна, что превосходит все мыслимые представления о великолепии: стеклянные французские двери открываются на островок травы, обсаженный кустами роз, за которыми открывается панорама пролива Лонг-Айленд, словно сама природа (во всяком случае, природа в ее лучших образцах) — это анфилада комнат с голубовато-зелеными напольными коврами, потолочными облаками Микеланджело и цветущими темно-зелеными стенами, не так уж сильно не похожих на ту, в которой вы в данный момент находитесь. А по эту сторону стеклянных дверей саду отвечают два дивана-близнеца Жана-Мишеля Франка, обитых бархатом оловянного цвета и стол работы Диего Джакометти, которому пристало бы находиться в музее, а еще лампы, массивные или, наоборот, тонкие как паутинки, и старое, затуманенное зеркало в деревянной раме (никакого золота — золото тут запрещено), причем не висящее, а просто прислоненное к стене, на аскетичной каминной столешнице; а на стене без окон — сама Агнес Мартин, царящая над комнатой как сошедшее божество, каковым она и является, и благосклонно (как кажется) принимающая все эти подношения в виде диванов и столов, созданных гениями, а также книги, стайку деревянных святых со стеклянными глазами, японские вазы с розами (здесь, в гостиной — желтые); полки, уставленные разными коллекциями (керамические панно, деревянные скульптуры догонов, чугунные копилки) и гигантская чаша из эбенового дерева (сегодня с хурмой). В этой комнате даже при дневном свете возникает иллюзия, что где-то на границе зрения мерцают свечи. Пахнет — на самом деле это спрей — лавандой.
— Я смотрю, мои ребята уже здесь, — говорит Питер.
— Да, они сейчас устанавливают вазу.
По чуть заметному напряжению кожи в районе ее подбородка Питер догадывается, что Свенке это не очень нравится. Ей что, не пришлась по вкусу ваза Гроффа или разонравилось искусство как таковое? А может быть, все дело в том, что ты, Питер, только что пытался (безуспешно) втюхать ее работодательнице шар из гудрона и волос за кругленькую сумму? Свенка, могу ли я тебя в чем-то обвинять?
— Я скажу Кэрол, что вы приехали, — бросает Свенка и выходит.
— Красивая комната, — говорит Миззи, когда они с Питером остаются одни.
Это что — ирония? Вроде бы нет. Питер просто слишком привык к тому, что все вокруг постоянно иронизируют.
— Если Поттеры за что-то берутся, они делают это хорошо.
— А чем, собственно, они занимаются?
— Ну, в сущности, их главное занятие — быть Поттерами. Деньги поступают от прачечных и химчисток, но Кэрол с мужем не имеют с ними никаких дел — только получают чеки.
Появляется Кэрол (о, Господи, неужели она слышала?) с традиционными извинениями, которые она, как всегда, произносит как бы слегка запыхавшись. Питер уже понял, что это один из ее тактических приемов. Она никогда не выходит к вам сразу, даже если вы прибыли ровно к назначенному часу. Свенка или какой-нибудь другой "член семьи" проводит гостя в эту потрясающую гостиную, где он должен сидеть и ждать, пусть недолго, появления Кэрол (о, как часто Питеру приходится сидеть вот так и ждать, пока к нему выйдут). Насколько Питер может судить, Кэрол делает это по нескольким причинам, во-первых, для создания театрального эффекта: а вот и хозяйка дома! Ну и, конечно, тем самым вам дается понять, что она очень занята и с трудом выкраивает время даже для званых гостей.
— Здравствуйте, Питер, простите, я была в саду. Смотрела, как ваши люди устанавливают вазу.
Кэрол — бледная, веснушчатая, часто моргающая женщина. Кажется, что она всегда держит во рту какой-то маленький чудесный предмет: круглый камешек с Гималаев или жемчужину. Это чуть-чуть мешает ей внятно говорить, но в то же время чувствуется, что она охотно и радостно пожертвовала идеальным произношением ради этой драгоценной вещицы, покоящейся у нее под языком. Она питает слабость к белым кофточкам с рюшами (она и сейчас одета именно так), а-ля Барбара Стэнвик. Чего, честно говоря, не ждешь от владелицы такого дома, таких картин и диванов.
Питер пожимает ей руку.
— Я рад, что они ее уже привезли. Что скажете?
— Мне нравится. Может быть, даже очень нравится. Бинго!
— Кэрол, это брат моей жены — Итан. Подумывает о том, чтобы заняться семейным бизнесом. Благослови его Господь!
— Приятно познакомиться, Итан. Спасибо, что приехали.
С той же царственной псевдоискренностью Кэрол приветствовала бы любого, включая иранского шаха. Таков этикет.
— Надеюсь, я не очень помешаю, — говорит Миззи, — на самом деле, я просто увязался за Питером.
— А Питер, — говорит Кэрол, — вероятно, хотел продемонстрировать вам одну из последних живых американок, покупающих предметы искусства. Она перед вами.
Кэрол делает быстрый поворот на триста шестьдесят градусов. Да, эта женщина умеет быть очаровательной, ничего не скажешь. На ногах у нее резиновые сапожки, в которых она, вероятно, обычно работает в саду.
— Та-да, — выпевает Миззи, и они прыскают со смеху. Питер тоже, но на долю секунды позже. Он видит, что Миззи ничуть не смущен. Пусть Кэрол — королева в своей стране, но и он, Миззи, тоже принц в своей, может быть, в настоящее время несколько обедневшей, но имеющей богатую и славную историю.
— Хотите чаю или кофе? Или газированной воды? — спрашивает Кэрол.
— Может быть, немного попозже, — отвечает Питер. — Мне не терпится взглянуть на вазу в вашем саду.
— Человек с миссией, — говорит Кэрол. (Неужели она заговорщически подмигнула Миззи?) — Что ж, пойдемте.
Они снова выходят на улицу, пересекают вымощенную булыжниками подъездную дорожку и направляются к английскому саду. По дороге Кэрол обращается исключительно к Миззи. Что это: проявление гостеприимства или она ослеплена Миззиной красотой? Вероятно, и то, и другое.
— Питер наверняка уже вам рассказал, — сообщает она Миззи, — что у меня не хватило духу на последнюю вещь, которую я у него купила. Надеюсь, впоследствии он познакомит вас с кем-нибудь посмелее.
