Валерий Попов - Третье дыхание
– Иди посмотри, – Настя все же скомандовала. Тем более, что голосок
Нонны оборвался вдруг. Убежала? Но тут – бывают же сладостные звуки
– ключ зашкрябал в замке! Вошла веселая, разрумянившаяся.
И что б потом ни случилось… Был такой счастливый момент! Правда, измотала она всех ближних, но это уже пустяк.
– О, Настя! – сказала она радостно. – Ты приехала? Как я рада-то!
Батя сокрушенно головой покачал. Сочувствует? Сделал бы что-то!
Настя сурово на меня глянула: ты понял, отец? Ничего не помнит. Ни в коем случае нельзя ее отпускать!.. Характер бойцовский, отцовский: непременно ее воля соблюдаться должна!
Я подмигнул ей лихо: мол, все о’кей. Но такое легкомысленное пренебрежение разъярило ее – в глазу засветился мстительный, торжествующий огонек:
– Да, /кстати,/ отец: тебе снова звонил /твой/ Боб! Ты что, денег должен ему?
– Да, кажется. Никто больше не звонил? – Я пытался увести разговор в сторону. Опять рухнет хрупкое счастье!
– Спрашивал, – продолжила Настя упрямо. – Что, у вас окна из пуленепробиваемого стекла?
Тишина повисла. И общий ужас. А ведь только что счастье было!
Неужели нельзя было его поддержать? Я один должен стараться?
– Кто это – Боб? – проговорила Нонна надменно. Королева контролирует своего дворецкого!
– Это твой скорее Боб! – ответил я в ярости. – Из-за тебя он возник – деньги на твое лечение нужны были! Пора отдавать!
– Но я же не знала, Веч! – проговорила Нонна испуганно.
Моей ярости испугалась – или Боба? Хотелось бы, чтобы моей ярости.
– Теперь пулю жду из-за этого!
– И что ж делать, Веч?
Спохватилась!
– Работать на него заставляет! Дерьмо воспевать.
– Тебя?! – воскликнула Нонна.
– Да, представь себе. Меня. Бывшего певца тонких материй! Заставляют теперь воспевать дерьмо… Материал, наиболее трудный для воспевания. Вот так!
– Ну нет уж! – Нонна твердо губы сомкнула. Засверкали глаза. Можно подумать – на баррикады пойдет! Или по крайней мере – на работу. Или
– последняя надежда – в кладовку не пойдет.
Ничего! И это утопчем!
…Аппарат зазвонил. Настя раньше меня трубку схватила. Молодость, азарт!
– …Ясно, – сказала. – Иду!
Поцеловала нас, умчалась. Есть в жизни счастье!
Телефон вскоре опять зазвонил. Это уже счастье мое – Боб, брателло, к ответу требует – за то, что я его сучьями торгую на стороне. Ну что же, по всем делам – выстрел в упор из сицилийской двуствольной
“луппары” положен мне. Но – бывают же радости!
– Страф-стфуй, Фалерий!
Кайза, финская подруга моя. Обычно она каждым летом на месяц квартиру снимала у нас, набирала тут материал для научной книги о стрессах. Но этим летом – не приехала. У нее у самой случился стресс: ее квартира сгорела. Однако звонит.
– Слу-ушай меня! Тут в Петерпург е-едет отин профессор… ты не знаешь его. Я хочу тень-ги с ним перета-ать, за арен-ту твоей кфартиры!
Вот это кстати. Обрадовался:
– Это… за будущий год?
– Я еще не знаю про пу-утушый кот. За проше-етший!
– Какой прошедший, Кайза! Ты же не жила?
– Но тем не менее я ан-ка-широ-вала ее! Ты никому ее не става-ал!
– …Нет, Кайза! Нет.
– Ну спасипо, Фалерий!
– Целуем тебя!
Трубку повесил. И вдруг – счастье почувствовал. Оказывается, я что-то еще могу! На Нонну поглядел.
– Правильно, Венчик! – она произнесла.
Раз живы души у нас – не погибнем!.. Стала сладко зевать Нонна.
Увел ее. Глубокий, освежающий сон!
Получился, впрочем, не очень глубокий… Лежал вспоминал. Голоса слушал в нашем дворе. Какие-то странные… Может, из прошлого? Или, напротив, – из будущего? Задремал.
Снова скрип какой-то с кухни донесся. Пошел. Та-ак! Заняла позицию.
Против /того/ окошка стоит! /Это/ она вспомнила! Нет бы хорошее,
/реальное/ вспомнить что-нибудь. Или хотя бы придумать что-то толковое. Нет! Дымок поднимается над ее головой. Что-то есть в ее голове, кроме дыма?
Подошел. Погладил ее по темечку. Обернулась.
– Ну чего смотришь? – я сказал. – Нет там ничего! Пусто. Тьма.
Виновато улыбнулась:
– Так это еще страшнее, Веч!
Чем-нибудь, конечно, наполним… Чем?
Слышал во сне – опять половицы заскрипели. Туда? Открыл глаза – койка пуста. На посту стоит. Смотрит. Нет – не спасемся мы!
О! Вот и Анжелка появилась, рыбка моя! Голенькая, но бедра полотенцем повязаны.
Да-а. Мой бред не лучше прежнего оказался. Б. У. Бред Улучшенный?
Наоборот! Бред Ухудшенный! Разучился бредить.
Анжелка пальчиком поманила.
Это конец. Интересно – что это я сочинил? Мультик? Боевик?
Мелодраму? Сам не пойму. “Мыльную оперу”, в ста шестнадцати сериях?
Столько не потянуть!
– Тебя, кажется, там зовут? – поворачиваясь ко мне, Нонна проговорила.
– Меня? – я произнес удивленно. – А может – тебя?
– Иди! – закричала она. Дрожащей рукой стала срывать с гвоздя декоративный узбекский нож в ножнах. Как я любил его! Долго вешал, место искал. Погибну за свой дизайн! Когда ждал ее, трусливо петельку ножен к гвоздику веревочкой привязал. Совсем убирать – не хотел. Красиво! Вот и получи. Зря только пальчик ломал. С целым бы лучше смотрелся в гробу. Анжела машет. Но хоть погибну за свой сюжет. “В связи с профессиональной деятельностью” – лучшая смерть.
Но ей ее “деятельность” дорого встанет – если зарежет меня. И тут о ней должен заботиться?
– Уйди! – дрожала она. – Очень тебя прошу! Не доводи до греха. Тебе там лучше. Иди!
Мне там замечательно. Но тянуть без конца эту “мыльную оперу” не намерен. Силы уже не те. И пальцев не напасусь. На мой грязный бинт не глянула даже! Тщетны усилия. Вытащил нож, протянул ей:
– Бей!
Отличная развязка. И “моральный вес” сохраню. Нож в тонкой ее ручонке заходил ходуном. И хочется вдарить – и что-то удерживает ее.
Надо было к маменьке ее отправить!.. Но поздно уже.
– Ой!.. А кто это? – она вдруг произнесла.
А мне и самому интересно. Вторая голова! Задвигалась в том окошке, как поплавок… О! Вот он-то все и устроит! Боб.
За то, что я предал его, – пуля положена мне. Вот и ладушки! И Нонна на свободе. Некстати возликовал. А может, воспеть все-таки кизяки?
Что мне стоит? Стал махать ему ручонкой: мол, погоди. Все же мой бред лучше, чем ее. Выбор есть.
– Так это ж Боб! – сказал я небрежно. – Что из больницы нас вез.
– Который убить тебя хочет? – еще сильней затряслась.
– Ну что ж… я, пожалуй, пойду.
Хоть стекла он не разобьет – целы на зиму будут. Останется обо мне такая хрупкая память. Даже курточку не надел. Минута осталась мне? И одеваться не стоит… Момент!
– Вен-чик! – донесся отчаянный крик. Поняла?! Да поздно!
Боевик, выходит, сложился. Новый для меня жанр. Перебежал двор.
Поднялся по лестнице. Предстал.
– Не понял! – развалившись в роскошном кресле, Боб произнес. – Ты как вообще ситуацию расцениваешь? Соскок?
Я молчал.
– …Брезгуешь, значит?
Ну разве чуть-чуть. Боб за барсеткой на столе потянулся.
– Я вообще-то не против, – уныло я произнес.
Анжелка, сонно глядя в стекло, губки подкрашивала, словно все происходящее не касалось ее. Какие-то квелые отношения у них. Зато у нас в семье отношения отличные!
– Не смей, Венчик! – раздался крик, и Нонна явилась. Мою высокую репутацию лишь она, выходит, хранит?
– Отвали ты! – Боб маленькой своей ладошкой взмахнул.
– …Я?! – проговорила она.
И не успели мы ахнуть, как ее маленький синенький кулачок в рыхлый нос Боба влепился. Кровь хлынула на его свитер. Это знакомо мне!
– Ты что? Новая вещь-то! – Боб забормотал. Забегал по комнате, голову закинув, пытаясь нащупать что-то… соль, например. Анжелка краситься продолжала. Нонна бегала повсюду за ним, выставив челюсть и кулачки, и еще бы влепила, если б голова не была закинута его. Еле скрутил ее, оттащил. С “новым русским” разобрались. Его кровью смыл свой позор. Их напор пресловутый против нашего бешенства – ноль.
– Извини! – я Бобу сказал. Он стоял, голову закинув, удерживая кровь. Для бегства лучший момент. Вытащил Нонну – сначала на лестницу, через двор – и домой.
– Ве-еч! Я правильно сделала? – поинтересовалась она.
– Правильно, правильно. Но, – перехватил ее руку, – свет лучше не зажигать!.. И давай ляжем-ка…
Чтоб площадь обстрела уменьшить.
– Я понимаю, Веч!
Полночи я думал, что это мы от страха дрожим. В половину четвертого усомнился в этом. К батарее подполз. Так точно! Побулькали – и отключили. Сейчас бы печь с кизяками! Размечтался. Нонна этому положила конец. Будем гордо дрожать! Впрочем… по-пластунски до кладовки дополз и, толкая перед собой электропечку, как щит, обратно вернулся. Включил. Дорого! Но как быть? Услышал, что батя за спиной тоже дырки в розетке вилкой нашаривает. Согревшись, уснули.
Глава 18
Проснулся – и сразу зажмурился: солнце свесило во двор грязную ногу.
Осенью не часто выпадает такой день. Заслужил?
