Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира
— Но сперва, — продолжил я свою мысль вслух, — попробую еще разок карри.
Глава семнадцатая
В списке славных достоинств Брэдфорда я забыл упомянуть заведения, где подают карри, и это — ужасное упущение. Возможно, Брэдфорд лишился шерстодельных предприятий, зато обзавелся сотнями отличных индийских ресторанов — обмен, на мой взгляд, выгодный, потому что мои потребности в кипах шерсти весьма ограниченны, зато индийских блюд я способен проглотить, сколько дадут.
Старейший из брэдфордских ресторанов карри — как мне сказали, лучший и самый дешевый из них — наверняка «Кашмир», на той же улице, что «Альгамбра», только чуть дальше. Наверху настоящий ресторан с белыми скатертями, сверкающим столовым серебром и картинными услужливыми официантами, но aficionados[26] спускаются в подвальчик, где вы сидите бок о бок с незнакомцами за длинным столом, покрытым пластиком.
Здесь так ценят аромат подлинности, что не утруждают себя подачей ложек. Вы просто подхватываете еду куском лепешки и жирными пальцами. За три фунта я купил себе целый пир, сытный, вкусный и такой горячий, что внутри все защипало.
После, раздувшийся и довольный, с животом, бурлящим, как колба в фильме о сумасшедшем ученом, я вышел в брэдфордский вечер и задумался, куда себя девать. Было всего шесть часов субботы, но город словно вымер.
Я с острым беспокойством ощутил, что мой дом и милая семья ждут за ближней грядой холмов. Не знаю, почему я вбил себе в голову, что было бы жульничеством заехать домой, не закончив путешествия, но тут подумал: «Провались оно все. Я замерз и одинок и не собираюсь ночевать в отеле всего за 20 миль от собственного дома». И я отправился на вокзал Фостер-сквер, сел в пустой лязгающий поезд до Скиптона, потом взял такси до маленькой деревушки в долине, где я живу, и попросил водителя высадить меня на дороге, чтобы пешком подойти к дому.
Как хорошо подходить в темноте к уютному дому с гостеприимно светящимися окошками и знать, что он твой, и в нем — твоя семья. Я прошел по дорожке, заглянул в кухонное окно и увидел всех за кухонным столом. Они играли в «монополию», благослови, Боже, их маленькие радости! Я целую вечность глядел на них, купаясь в сиянии любви и восхищения и чувствуя себя Джимми Стюартом из «Этой удивительной жизни», которому приходится шпионить за самим собой. А потом я вошел. Ну, писать о таких вещах, не впадая в лирические излияния Айзека Уолтона, я не способен, так что предпочту отвлечь ваше внимание от согревающей сердце сцены воссоединения на йоркширской кухне и расскажу истинную, но не имеющую отношения к делу историю.
В начале 1980-х годов я, чтобы подзаработать, в свободное время много писал для разных изданий, особенно для журналов авиакомпаний. Мне пришло в голову написать очерк о достопримечательных совпадениях, и я послал проект в одно из тех изданий, где моей идеей всерьез заинтересовались и обещали в случае публикации заплатить 550 фунтов — сумма, которая мне бы очень пригодилась. Но когда пришло время сочинять статью, я понял, что, прочитав множество научных исследований о вероятности совпадений, не могу припомнить достаточно примеров, чтобы оживить статью и набрать 1500 слов. Поэтому я написал в журнал письмо с предупреждением, что не смогу выполнить заказ, и оставил его на пишущей машинке, чтобы отправить на следующий день. Потом я оделся поприличнее и поехал на службу в «Таймс».
В те дни Филип Говард, добрейший литературный редактор (я бы, конечно, в любом случае должен был так о нем отозваться ввиду занимаемой им должности, но он и вправду стоящий парень), завел обычай пару раз в год проводить для сотрудников распродажу книг: сигнальные экземпляры настолько заполняли его кабинет, что он не мог разыскать собственный стол. Эти распродажи всегда вызывали ажиотаж, потому что порой удавалось получить целую пачку книг практически даром. Он запрашивал что-то около 25 центов за книгу в твердом переплете и 19 пенсов за бумажные обложки, а прибыль передавал в «Фонд циррозов» или еще в какую-то благотворительную организацию, близкую сердцу журналиста. В тот самый день, прибыв на службу, я увидел объявление о распродаже, начинавшейся ровно в четыре. Было без пяти четыре, и я, сбросив пальто на свой стол, рванулся к кабинету Филипа. Там уже полно было разного люда. Я замешался в толпу; и что же за книгу первой выхватил мой взгляд? Это был томик в бумажной обложке под названием «Замечательные совпадения»! Ну не замечательное ли это совпадение? И вот что подозрительно: открыв книжку, я обнаружил, что она не только приводит весь нужный мне материал, так еще и первое описанное совпадение случилось с человеком по имени Брайсон!
Я много лет рассказывал эту историю в пабах, и каждый раз мои собеседники, дослушав до конца, некоторое время задумчиво кивали, а потом, обернувшись к соседу, начинали:
— Знаете, мне вспомнился еще один способ попасть в Барнсли, минуя М62. Вам знаком поворот к «Счастливому едоку» в Гвизли? Так вот, на втором повороте оттуда…
Одним словом, я провел дома три дня, окунулся в хаос семейной жизни и был счастлив, как щенок, — буянил с малышами, предавался несдержанным изъявлениям любви, слонялся за женой из комнаты в комнату, свил гнездышко на куче газет в углу кухни. Я вычистил свой рюкзак, разобрал почту, по-хозяйски обошел садик и блаженствовал, просыпаясь каждое утро в собственной постели.
Однако я не мог смириться с перспективой скорого отъезда и, чтобы оттянуть время, решил совершить пару однодневных походов. Вот почему на третье утро я прихватил своего доброго друга и соседа, добродушного талантливого художника Дэвида Кука и отправился с ним бродить по его родным местам, Солтеру и Бингли. Ужасно приятно было для разнообразия обзавестись спутником и очень интересно посмотреть на эти глухие уголки Йоркшира глазами человека, который здесь вырос.
Я никогда до тех пор толком не бывал в Солтере, и какой же роскошный сюрприз меня ждал! Солтер, на случай, если вы не знаете, — образцовый фабричный городок, построенный Титусом Солтом между 1851 и 1876 годами. Не так легко решить, что сказать о старом Титусе. С одной стороны, он принадлежал к малопривлекательной породе трезвых, расчетливых, самоуверенных, богобоязненных промышленников, на которых, кажется, специализировался девятнадцатый век; он хотел не просто нанимать рабочих, но владеть ими. Рабочие его фабрики должны были Жить в его домах, молиться в его церкви и до последней буквы разделять его взгляды. Он не допускал в своем поселке пабов, а местный парк задушил суровыми предписаниями, воспрещающими шум, курение, игры и другие непристойные действия. Рабочим дозволялось кататься на лодках по реке — но только почему-то требовали, чтобы на воде одновременно было не больше четырех лодок. Короче, волей-неволей приходилось быть трезвыми, трудолюбивыми и смирными.
С другой стороны, Солт проявлял на редкость передовые взгляды в области социального обеспечения, и его работники, несомненно, вели более опрятную, здоровую и удобную жизнь, чем промышленные рабочие того времени в любой другой точке мира.
Солтер, пускай его ныне поглотили распространившиеся пригороды Лидса и Брэдфорда, построен был в чистой, открытой сельской местности — большое отличие от нездоровых трущоб центрального Брэдфорда, где в пятидесятых годах девятнадцатого века борделей было больше, чем церквей, а закрытой канализации — ни единого ярда. Из бесцветных грязных домишек, стоявших стена к стене, рабочие Солта переезжали в просторные светлые домики, каждый со своим двориком, газоснабжением и по меньшей мере двумя спальнями. Должно быть, им чудилось, будто они попали в Эдем.
На отлогом участке над рекой Эйр с видом на Лидско-Ливерпульский канал Солт возвел тяжеловесное фабричное здание, известное как Дворец индустрии, — в его время это была самая большая из европейских фабрик, она занимала 9 акров и щеголяла башенками в итальянском стиле, скопированными с церкви Сайта Мария Глориозо в Венеции. Кроме того, он разбил парк, выстроил церковь, «институт отдыха, бесед и просвещения», больницу, школу и 850 аккуратных нарядных каменных коттеджей вдоль мощеных улиц, носивших имена жены Солта и одиннадцати его детей. Возможно, наиболее примечательным из этих учреждений был институт. Созданный в надежде отвратить рабочих от опасностей алкоголя, институт имел гимнастический зал, лабораторию, бильярдную, библиотеку, читальню, лекционный и концертный залы. Никогда еще работники ручного труда не получали более щедрой возможности для самоусовершенствования, и многие из них с энтузиазмом за нее ухватились. Некий Джеймс Уоддингтон из невежественного чесальщика шерсти стал мировым авторитетом в лингвистике и светочем «Фонетического общества Великобритании и Ирландии».
По сей день Солтер выглядит на удивление цельным, хотя фабрика давно уже ничего не производит, а дома перешли в частную собственность. Один этаж фабрики отдан удивительной — и бесплатной — постоянной выставке работ Дэвида Хокни, а остальное пространство занято торговыми павильонами, выставляющими на продажу поразительное разнообразие оригинальных тканей, стильной и роскошной домашней утвари, книг и художественных открыток. Просто чудо — обнаружить такое место, рай молодого профессионала, в забытом углу Брэдфорда. Тем не менее он по всем признакам процветает.
