Валентин Черных - Женская собственность. Сборник
В Москве все больше появлялось «мерседесов», «фольксвагенов», «опелей». Это потом южные корейцы заполнили российский автомобильный рынок.
Он понимал, что кооперативные мастерские превратятся в частные, а механики, всю жизнь ремонтировавшие «Волги», на которых стояли не слишком модернизированные «фордовские» моторы пятидесятилетней давности, быстро не переналадятся. Он решил, что перепрофилирует гараж на ремонт иномарок.
Три месяца он работал на станции технического обслуживания «мерседесов» во вторую смену по договоренности с немецким механиком, пока подошло время развода. Сразу после развода он подал заявление о получении жилищной площади в профком министерства и через полгода получил комнату в коммунальной квартире в Крестовском переулке рядом с Рижским вокзалом.
За эти полгода у него возник только один роман. Женщина лет тридцати с хорошей спортивной фигурой. На «Мерседесе-190» она приехала почти к закрытию мастерской. Слух, что в гараже качественно ремонтируют иномарки, уже распространился и без рекламных объявлений. Все слесари торопились домой и предложили женщине приехать завтра. Он отпустил слесарей и начал менять шаровую опору.
— Почему все отказались, а вы согласились? — спросила она.
— Все торопятся домой, а я не тороплюсь.
— Почему?
— Я живу один.
— Вы не женаты?
— Я разведен. К тому же вы моя соседка. Я живу в первом корпусе, а вы во втором.
— Вы давно живете здесь?
— Три месяца.
— И запомнили меня?
— Вы запоминающаяся женщина.
Он запомнил «мерседес», который появился у соседнего дома недавно, немецкие номера еще не успели снять.
— Или вы, как профессиональный механик, заметили, что возле дома появилась новая машина?
Умна и наблюдательна, отметил он тогда. И хотя самые умные женщины клюют на самую грубую лесть, он внес коррективы в свой окончательный ответ:
— Вначале я заметил вас, потом «мерседес», а сейчас совместил вас и машину в единое целое.
— И как вы расцениваете единое целое?
— Вы в великолепной форме, с автомобилем у вас будут проблемы.
— Я к ним готова.
Она подвезла его и сказала:
— Я могу предложить вам легкий ужин.
— С удовольствием соглашусь.
Большую часть ее однокомнатной квартиры занимала огромная тахта.
Они поужинали на кухне холодной курицей и овощным салатом, он выпил водки, она немного вина. Все произошло, как происходило всегда потом, с небольшими вариациями. Пока он сидел и рассматривал журналы «Плейбой» трехлетней давности, предназначенные, вероятно, для гостей-мужчин, она вышла из ванной в легком халате и сказала ему:
— Ваше полотенце крайнее слева желтого цвета.
Когда он вышел из ванной, тахта была расстелена. Он был нежен и отметил ее опытность. И все-таки, занимаясь с ней любовью, он вспоминал Татьяну и Марину. Потом у него будут другие женщины и даже одновременно сразу три любовницы, но ни одной похожей на Татьяну или Марину.
Однажды он в метро встретил женщину, похожую на Марину, и, хотя не умел и не любил знакомиться в транспорте и на улице, заговорил с нею. Женщина возвращалась с дня рождения подруги, явно выпила чуть больше и, может быть, поэтому была легкомысленна и раскованна. Он проводил до ее дома, напросился на чашку кофе. Это была замечательная безумная ночь, и он решил, что добьется, чтобы она ушла от мужа. Она не скрывала, что замужем и муж лечится в санатории, а сын в деревне у бабушки. Утром она сказала ему:
— Я тебе благодарна за это безумие. Женщине такое безумие иногда необходимо. Но никакого продолжения не будет. Я люблю мужа и не хочу его потерять.
Она не сказала ему номер своего телефона. Несколько вечеров он сидел возле ее подъезда и наконец увидел ее. Она возвращалась с мужчиной, по-видимому мужем, тридцатилетним, белобрысым, щуплым, такими могут быть только мужья. Она заметила его. Он был уверен, что она посмотрит из окна квартиры, убедится, что он по-прежнему ждет, и найдет повод выйти.
Она вышла и говорила так жестко, что он понял: у него нет никакой надежды.
И в этот же вечер позвонил отец и сказал, что в деревню вернулась Марина с дочерью и что она уже два года как разведена с мужем.
На следующий день он начал искать повод для командировки. И через сутки выехал в Псков.
ВТОРАЯ ЖЕНА
Хотя, как ему показалось, никто не видел губернаторскую «Волгу», но его приезд все-таки заметили и тут же передали отцу, который косил вблизи деревни.
Отец подъехал на велосипеде, снял с рамы косу, ополоснул руки из таза возле колодца и только тогда вошел в дом. Они обнялись. Отец за те два года, что они не виделись, еще больше подсох. Надо бы показать врачам в Москве, не подтачивает ли какая-нибудь болезнь.
Мать принесла из погреба окрошку. Они выпили с отцом водки, как и положено при встрече. Мать тоже налила себе.
— Тебе хватит, — сказал отец.
— Я не пила, только пригубила, — начала оправдываться мать. — Сын ведь приехал!
— Помолчи, — оборвал ее отец и разлил ее водку себе и ему. И он понял, что порядок в доме прежний. — В отпуск? — спросил отец.
— В командировку.
— С Татьяной не помирились?
— А мы и не ссорились.
— Может, так оно и лучше. — И отец вздохнул, как ему показалось, с облегчением. И мать, и отец приезжали к нему в Москву. И боялись, что он приедет в деревню с Татьяной, Ольгой и ее негром. С тем, что Татьяна старше его, и намного, они бы смирились, Татьяна им нравилась, но появление негра в деревне — это обсуждение на несколько лет. Когда Мишель сказал, что он хотел бы побывать в нормальной русской деревне и пожить в деревянной избе, мать замолчала и, чтобы не увидели, вышла в коридор и перекрестилась, не приведи господь такое.
Он спросил мать:
— А если бы я женился на негритянке и у тебя были бы внуки-негритята?
— А ничего, — ответила мать. — Свыклись бы. Там же и твоя кровь, значит, и наша. А так женился на женщине, которая старше тебя, да еще и с замужней дочкой, да муж у нее негр. Перебор. А в деревне не любят, когда с перебором.
— Угол снимаешь? — спросил отец.
— Через министерство дали комнату в коммунальной квартире, подселением это называется.
— В министерстве платят так же мало?
— Так же мало.
— А я заглотнул больше, чем могу проглотить.
Он понял и не стал уточнять. Отец писал ему в Москву, что колхоз распался, землю раздали по паям. Многие пенсионеры сдали свои паи в аренду, сил обрабатывать уже нет, а продавать землю еще не разрешали. Отец к своему паю взял в аренду еще несколько паев.
— Вдвоем мы с тобой развернулись бы, — сказал отец.
Он снова промолчал. Конечно, развернулись бы. Он поездил по стране и убедился, что лучшими фермерами стали механизаторы, а самыми преуспевающими — семьи, где муж и жена были с высшим сельскохозяйственным образованием: он инженер, она агроном или зоотехник. В деревнях, в отличие от городов, сотни тысяч инженеров не сидели без работы.
— На сколько приехал? — спросил отец.
— У меня неделя от прошлого отпуска осталась.
Отец молчал, наверное, прикидывал, что он может успеть за неделю.
— Когда ты телеграмму дал, что приезжаешь, я Марине сказал об этом.
— И что она тебе ответила?
— Что будет рада увидеть. Она еще красивее стала.
Значит, отец не между прочим сообщил, что в деревню вернулась Марина с сыном и что, по слухам, она разошлась с мужем. Отец выстраивал свою комбинацию.
— Но скандал намечается, — продолжил отец. — Витька Васильев к ней по вечерам в открытую заходит.
— Поганец, — сказала мать. — У него же трое детей!
— Бросит. Он парень бедовый, — сказал отец и посмотрел на него.
И опять, как и много лет назад, против него был Витька Васильев. Он вспомнил их первую драку. Витька никогда не отступал, не отступит и сейчас.
Он по письмам отца знал, что Васильев, отслужив в армии два года, вернулся в деревню, был бригадиром, председателем колхоза и, как только начали создаваться фермы, первым в деревне взял землю, построил первый и пока единственный в деревне двухэтажный дом с гаражом внизу.
Отец разлил остатки водки. Они выпили.
— Пойдем в магазин, — предложил отец. — Одной мы не обойдемся.
— У тебя нет запаса?
— Сейчас и запасаться не надо. До ночи торгуют. И хорошая водка есть, в нос не шибает. Это мать все дешевку покупает. А мне нравится шведский «Абсолют». Пошли купим.
— Пошли, — согласился он.
Такого прохода по деревне он ждал несколько лет. За эти годы никто из деревни не закрепился ни в Москве, ни в Петербурге, который по-прежнему все называли Ленинградом. И никто из деревни, из района и даже, может быть, из области не работал в министерстве сельского хозяйства. По значимости, может быть, он не меньше даже областных начальников. Так, наверное, думали или должны были думать в деревне. И никто не знал, что его министерская должность то восстанавливалась, то упразднялась, как и управление, в котором он работал. Сейчас как раз собирались ликвидировать в очередной раз в связи с секвестированием бюджета.
