Рю Мураками - Танатос
Неожиданно прервав свой рассказ, актриса вскрикнула и стала вглядываться в открытое кафе, что располагалось наискосок от собора «Учитель!» — завопила она и бросилась бежать. Удивленный, я посмотрел в том же направлении, но не увидел никого, кто бы хоть как-нибудь походил на японца. Она вбежала в кафе, толкнув шедшего с подносом официанта, и села за столик, стоящий в стороне. «Вы сегодня отлично выглядите, — сказала она, обращаясь к пустому стулу напротив, — когда вы прилетели сюда? А Кейко когда прилетела?» Подошел официант, посмотрел на актрису, разговаривавшую с пустотой, и поинтересовался, что она желает заказать. «Ах, вы еще не заказывали?» — удивилась актриса и велела подать три «Мохитос». Глядя на эту сцену, я вспомнил историю божеств сантерии. Их генеалогия и распределение, так сказать, функций очень запутанны. Божество Чанго предположительно является сыном богини Йемайя, но в соответствии с мифом он также и ее любовник. Йемайя, возлюбленная Чанго, тем не менее позволяет другой богине, прекрасной Ошун, похитить у нее Чанго. Ошун рожает Чанго сына, которого воспитывает Йемайя. Чанго является воплощением грома и бури, Йемайя — моря и материнства, Ошун воплощает реки и озера, шепот, обольщение и эротизм. Иногда Чанго считается сыном Огун — божества войны и железа, а иногда он его соперник, тогда между ними вспыхивает сражение. Йемайя — мать Чанго, но в то же время и его любовница, а иногда — вообще приходится ему бабкой. Божество Элегуа, воплощающий перекрестки и движение по кругу, от рождения был очень уродлив. Родители бросили его на перекрестке, но богиня Ошора спасла ему жизнь и излечила от болезни. Он стал навечно ее сыном и ее любовником — также на неограниченное время. Элегуа прячется за каждой дверью и может проходить сквозь других божеств. Так, может быть, актриса, словно легендарные божества, продолжала свою бесконечную игру? Она утратила свою личность, ее гибкий и тонкий стан мог просачиваться сквозь тела других… Никто не знал, кем она была. Даже она сама…
Официант принес напитки. Она поставила два стакана, увенчанные листочками мяты, перед пустыми стульями. Может, ее больное воображение нарисовало ей образы Язаки и Кейко, а может быть, прекрасно зная, что никто перед нею не сидит, актриса просто играла свою роль. Мне кажется, она действительно видела Кейко и Язаки. То есть думала, что они сидят напротив. И улыбалась пустоте. Потом она чокнулась с тенями Кейко и Язаки. В суматохе старого города я услышал легкий звон соприкоснувшихся бокалов. Я не мог отвести глаз от ее пальцев, давивших мяту. Просто стоял и смотрел, как зеленые листочки расслаиваются и смешиваются с ромом, сахаром и водой.
