Самид Агаев - Правила одиночества

— Какие страсти ты мне рассказываешь.

— Да уж, страстями я не обделен.

— Я смотрю, Александр, ты живешь полной жизнью.

— Здесь левее, — предупредил Сенин, — еще раз налево, под мост и направо.

Теперь они ехали вдоль железнодорожной насыпи, на вершине которой мчался поезд, сопровождаемый шлейфом из разноцветной листвы.

— А ничего таратайка, — похвалил Сенин, — шустрая. Здесь вот тормози.

Ислам остановился. Сенин показал на пустырь, лежащий в стороне от дороги.

— Пошли, — предложил он, — разомнем ноги.

Указанная территория была изрядно захламлена строительным мусором, но за пустырем действительно возводились жилые дома.

— Сколько здесь? — спросил Караев.

— Больше гектара.

— Что-то мне это напоминает из мифологии.

— Из какой? — поинтересовался Сенин, любитель кроссвордов, — сейчас мы это враз установим.

— Из древнегреческой, только там два слова, первая буква А.

— Авгиевы конюшни, — выдал довольный Сенин.

— Вот именно, ты знаешь, сколько денег понадобится, чтобы вывезти весь этот мусор? Я не Геракл, да и реки поблизости не наблюдается.

— Ну бомжей нагнать сюда, — неуверенно пробормотал Сенин.

— Ты шутишь, если бы бомжи могли работать, они не были бы таковыми.

— Ну не знаю, товар, как говорится, лицом — тебе решать.

— Скидка нужна, — заявил Караев, — на уборку территорий, скидка, соизмеримая с твоей долей.

— Вопрос сформулирован, осталось довести до другой договаривающейся стороны, — констатировал Сенин, — уже кое-что.

Возвращение блудного попугая

Голос в телефонной трубке произнес:

— Здравствуйте, это Маша.

— Я узнал. Здравствуй. Как дела?

— Узнали, я очень рада, дела ничего. Можно я приеду к вам, только не задавайте глупых вопросов, типа — зачем.

— Хорошо, не буду, только ты без вопросов объясни цель своего визита.

— Я забыла у вас свои вещи, хочу забрать.

— Чтобы забрать вещи, надо их сначала привезти, что-то я не припоминаю, чтобы ты ко мне с вещами приезжала.

— Я имею в виду свою одежду: шорты, майку, я в них убиралась.

— Ну что с тобой делать, приезжай как-нибудь.

Через несколько минут после этого разговора в дверь позвонили. Удивленный Ислам отпер дверь и увидел на пороге Машу, она была накрашена, и от этого казалась вульгарной. Губы ее кривила обычная усмешка.

— Однако быстро ты обернулась, — заметил Ислам.

— Вы же сами сказали приезжай. А я снизу звонила.

— Знаешь анекдот про Насреддина, как он стоял у своей ограды и вдруг увидел проезжающего мимо всадника, который поздоровался с ним. В ответ Насреддин в лучших традициях восточного гостеприимства пригласил его спешиться и отдохнуть в его доме. Путник же, вместо того чтобы, как принято там же, на Востоке, поблагодарить и отказаться, тут же соскочил с коня и спросил: «Куда мне привязать свою лошадь?» «К моему слишком длинному языку», — ответил смущенный Насреддин.

— Намек не поняла, — заявила Маша. Она стянула с себя курточку, прошла в ванную стала мыть руки.

— Двадцать лет назад девушки были более догадливы, — сказал Караев, — и более обидчивы.

— Мне все равно, какие были девушки в ваше время, — невозмутимо произнесла Маша, — наше поколение делает что хочет, и я считаю это правильным, у нас нет комплексов.

Она вытерла руки и прижалась к Исламу.

— Кажется, мы расстались, — осторожно заметил Ислам.

— Ну и что, долгие проводы — короткие встречи.

— Ну и где же твои вещи, разрешите полюбопытствовать?

— Слушайте, не будьте занудой, у меня нет привычки разбрасываться своими вещами. Мне нужен был повод, вот и все.

Обезоруженный ее искренностью, Ислам только усмехнулся. Он мягко отстранил девушку, пошел в гостиную и сел в кресло. Маша последовала за ним.

— Ну, что скажете? — спросила она. — Я жду приговора суда.

— Повинную голову меч не сечет, — ответил Ислам.

— Знаете, какое ваше качество мне больше всего нравится? Мудрость!

— Обойдемся без лести, садись.

Маша подошла и села к нему на колени.

— Не сюда, на диван, — сказал Ислам, с трудом сдерживая улыбку.

— Вы же не уточняли, куда именно я должна сесть, — пояснила Маша. Она пересела на диван.

— Ну, — спросил Ислам, — что делать будем?

— Хотите, я вас в шахматы обыграю, — предложила Маша.

Ислам покачал головой.

— Почему?

Ислам пожал плечами.

— Боитесь?

Ислам утвердительно кивнул.

— Вот как я вас запугала, ну, а все-таки, почему не хотите?

— Текилы нет.

— А при чем здесь текила?

— Ты же сама говорила, шахматы, текила и секс. Короткая у тебя память.

— Действительно… Блин, сама не помню, что говорила. А скажите, хорошее название для фильма — «Шахматы, секс и текила». Прямо как «Карты, деньги, два ствола». Или «Хороший, плохой, злой».

— «Огонь, вода и медные трубы», — подсказал Ислам.

— А это чей фильм, че-то я не помню?

— Советский, сказка такая есть.

— Слушайте, Совдепия вам прям покоя не дает.

— Не Совдепия — память.

— Ну если про память, тогда расскажите мне, что было дальше с вашим другом и той армянкой?

— А ничего не было, они расстались.

— Ас вами было что-нибудь подобное тем летом?

— Было, но почему ты сказала — тем летом?

— Это же было последнее лето перед армией, а после армии вы сразу приехали в Москву.

— Я все время забываю, что ты экономист, дока по части расчетов. Действительно, это было последнее лето.

— Расскажете?

— Если ты придумаешь для него название.

— Интересно, откуда же я знаю, про что вы будете рассказывать, хотя что тут думать — он так и должен называться: «Последнее лето юности».

— Быть посему, — согласился Караев и немедленно приступил к рассказу.

Последнее лето юности

— Вскоре после описанных мною событий в общежитии начался ремонт. В связи с этим учебный год свернули раньше времени, а нас распустили на каникулы. Господи, какое чудное, давно забытое слово. Все разъехались по домам, а я остался, потому что должен был сдавать выпускные экзамены…

…Жил Ислам теперь в спортзале, куда переселили всех оставшихся в училище. Ему предстояло париться в жарком и пыльном городе еще неделю. В спортзале, где одновременно находилось около полусотни человек, стоял жуткий запах потных тел и грязных носков — проветривать помещение не было никакой возможности, поскольку окна, во избежание битья стекол мячами, были заколочены деревянными рейками. Вплоть до сдачи экзаменов Ислам каждое утро уезжал на винзавод и возвращался в общежитие вечером, усталый настолько, что мгновенно засыпал, уже ни на что не обращая внимания. После защиты диплома всей группой скинулись по три рубля (было их человек десять) и пошли в закусочную. Заказали шашлыки, по кружке пива и бутылку водки, одну на всех, но поскольку разливал все время Добродеев, большая часть досталась ему, ребятам он наливал символически, поэтому пришлось взять еще по одной кружке пива. Для Ислама, в частности, этого вообщем-то оказалось достаточно, чтобы реальность оказалась легкой и несколько размытой. Прощаясь, Добродеев прослезился, всех по очереди обнял и напутствовал следующими словами: «Парни, — сказал он, — вы вступаете в новую жизнь самостоятельно, а это большая ответственность. Раньше вам все до фени было: что хотели, то и делали, за все ваши родители отвечали. Теперь вы полноценные члены общества, у вас есть специальность, по которой вы можете работать и получать зарплату, а это уже, ребятки, другое совсем. Мальчик, получающий зарплату, уже не мальчик, он мужчина. Вы уже имеете полное право попить пивка после работы, да что там пивка, жениться можете и не дрочить больше. Ну и мастера не забывайте своего, с получки берете пузырь и ко мне, в ПТУ. — Добродеев радостно оскалился, показав свои крупные, редкие зубы и, хлопнув по плечу стоящего рядом старосту, добавил: — Не ссы, Васька, я шучу, имейте в виду, если будут трудности, заходите, чем смогу, помогу».

На прощание все обменялись адресами и разошлись. Шашлычная находилась в двух автобусных остановках от общежития, поэтому Ислам пошел пешком. После двух кружек пива в голове и во всем теле была приятная легкость. Он шел, беспричинно улыбаясь и поглядывая по сторонам. Вдоль дороги были высажены молодые деревца. Ислам останавливался возле них и нюхал нагретую солнцем листву. На углу, возле стены троллейбусного парка, лежала бездомная дворняга и тяжело дышала, открыв пасть и высунув длинный розовый язык. Ислам присел возле нее и погладил по голове. Псина недовольно заворчала. «Подумаешь», — обиделся Ислам, поднялся и пошел себе. Сделав несколько шагов, оглянулся. Виляя боками, собака шла за ним.