Олег Рой - Улыбка черного кота
Впрочем, теперь они вполне могли соответствовать этому не слишком симпатичному образу, потому что оба мигом заговорили, громко перебивая друг друга, стремясь высказаться и ухватить что-то главное, что еще ускользало от них и не давало покоя своей недосказанностью. Их радостные крики услышали внизу; прибежала жена доктора Сяо, и Дина знаком показала матери, чтобы та не перебивала Ло. А Антон, вновь схватившись за тяжелый том, декламировал строчки великого русского поэта.
Пожилая китаянка недаром всю жизнь была женой врача. Не сказав ни слова, она повернулась и тихо ушла, а уже через минуту в библиотеке появился сам хозяин дома. Он молча смотрел на своего пациента, который, кажется, и не заметил появления в комнате старого доктора. Жадными глазами человека, так долго искавшего и наконец нашедшего смысл существования, Антон вглядывался в буквы, в слова, во фразы, которые были ему до боли знакомы. Он жадно поглощал строку за строкой, страницу за страницей. В этот момент в его мозг поступала информация, которая считалась потерянной навечно. Старый профессор лучше других понимал: то, что происходит сейчас с памятью его приемного сына, неизбежно перевернет жизнь всей их семьи. Вздохнув, он быстро глянул на встревоженное и счастливое лицо своей дочери и решительным движением руки остановил поток непонятных ему слов из уст Ло.
Профессор Сяо знал: надо действовать очень быстро, чтобы закрепить вновь обретенные ассоциативные связи в мозгу его пациента. Он поспешил к соседнему шкафу, вынул оттуда большую папку, где хранил вырезки из газет, повествующие об авиакатастрофе, и развязал ее тесемки. Он отлично помнил, что самолет компании «Чайна лайн» летел через Москву. Но это была всего лишь промежуточная посадка, где самолет из Парижа только добирал топливо. Явно выраженная европейская внешность Ло почему-то заставляла их думать, что он летел непременно из самого Парижа – оттого-то они и ставили ему без конца французские песенки, на которые парень никак не реагировал. Но если он ухватился за Пушкина… значит – русский?!
Доктор Сяо усадил Ло рядом с собой, попросил его успокоиться. Но тот не мог усидеть на месте: его била мелкая дрожь, руки совершали бесцельные и хаотичные движения, он ходил по комнате большими шагами и говорил, говорил, говорил…
– Да, теперь я понимаю. Точнее, начинаю что-то понимать. Если я могу читать по-русски, это значит, что я вырос в этой стране, учился там в школе, изучал… Что? Что изучают в России?
– Все что угодно, – улыбнулся профессор, неотступно следя за мечущимся по комнате юношей. – Это великая страна, и науки там великие…
Он запнулся, заметив, как скривился Ло, отмахнувшись от ответа доктора.
– Не то, не то, – с отчаянием, точно он был не в себе, проговорил молодой человек. – Великие науки – это не говорит мне ни о чем. Мне нужно что-то конкретное, за что я мог бы зацепиться мыслями, памятью, инстинктом…
Профессор молчал. Он не мог помочь своему пациенту; таинственная работа мысли должна совершаться сама по себе, заржавевшие механизмы памяти ждали толчка, который мог совершить только сам Ло.
Но Цзяоцин не хотела и не могла ждать. И пересохшими губами, едва живая от волнения, она прошептала:
– Там изучают литературу. Там сильная литература. Ты должен был читать и любить русские книги… Ты помнишь имена – Толстой, Тургенев, Достоевский?
Ло на мгновение застыл в растерянности, и четкий голос доктора Сяо разорвал повисшую в комнате тишину:
– Не уходи в себя, Ло. Ответь мне: ты помнишь эти имена?
– Да… – пробормотал мужчина, и Дине показалось, что зрачки его расширенных глаз остановились, замерли, как и он сам, и повернулись внутрь, в душу, в непостижимый внутренний мир. – Да, помню. «Война и мир», «Отцы и дети», «Преступление и наказание». Я, наверное, хорошо учился в школе, раз все это помню. Через столько лет… Или я читал это и потом, после школы?
– Русские много читают, – мягко сказал доктор Сяо. Он готов был произносить любые банальности, лишь бы не дать сейчас Ло остановиться и снова уйти в себя. Работа памяти не должна прекращаться ни на минуту, ниточку нужно продолжать вытягивать из клубка – иначе она вновь запутается в себе подобных…
– А где же я жил? В городе, кажется. Да, я жил в Москве… Я помню это. Я любил арбатские улицы. Что такое Арбат? – Он вскинул глаза на Дину, но та лишь беспомощно пожала плечами. Она никогда не бывала в Москве, и слово «Арбат» ни о чем ей не говорило.
– Значит, я из России. – Ло со всего размаху бросился в кресло и застыл в нем, сцепив руки на коленях в прочный замок. Возбуждение начало проходить, и теперь он чувствовал себя так, словно по нему прошелся многотонный каток, расплющивший его силы, желания, волю.
– Погоди, Ло. Нельзя вспомнить всю жизнь сразу. Давай начнем с самого конца. Мы можем выяснить, кто ты такой, откуда, только из материалов о катастрофе лайнера. Тебе трудно, больно это вспоминать, но ничего не поделаешь. – И профессор стал вынимать из папки вырезки, которые он перебирал за эти годы множество раз. – Вот список пассажиров рейса. Смотри, среди них есть только одно русское имя, только один подданный России. Антон Житкевич. Тебе о чем-нибудь говорит это имя?
Доктор Сяо внимательно взглянул на молодого мужчину, но тот молчал. На смену нервному возбуждению пришла апатия, и сейчас Ло казалось, что, возможно, и ни к чему ворошить прошлое. Все равно они ничего не выяснят. Все равно он навсегда останется созданием доктора Сяо. И, может быть, это и к лучшему?..
– А вот и продолжение, – Дина взяла в руки хорошо ей знакомый, уже пожелтевший от времени лист газеты. – Здесь сообщается, что прилетевшие из России близкие этого пассажира – его жена Светлана Житкевич и его партнер по бизнесу Сергей Пономарев – не опознали Антона среди мужчин, оставшихся в живых. Им выдали останки того, кто предположительно мог быть их мужем и другом, и они увезли их на родину. Прах был захоронен на Кунцевском кладбище в Москве.
Лицо Ло исказила непреднамеренная и болезненная гримаса. Девушка хотела продолжить, но отец предостерегающе поднял руку, бросив на дочь короткий и строгий взгляд:
– Спокойно, Ло. Давай больше не будем углубляться в детали. Тебе нужен перерыв; ты и так потратил сегодня много сил. Но начало положено, Ло! Появилась ниточка, по ней мы можем идти дальше.
Ло вяло и безразлично кивнул, а доктор шепнул дочери:
– Дина! Вызывай на утро психолога. С Ло нужно работать аккуратно, но работать непременно, непременно… И постарайся не оставлять его одного.
А молодой человек в изнеможении сидел в кресле, закрыв глаза и не делая даже попытки вслушаться в тот тревожный шепот, которым обменивались доктор и Дина. На сердце было тяжело. Удивительно, но сегодняшнее открытие не принесло ему радости. Он вдруг разом лишился обретенного после выздоровления покоя. С этого момента в нем поселились тревога и ощущение какой-то опасности, точно его ждет капкан, или за ним кто-то охотится, или он заблудился в незнакомом лесу… Доктор Сяо был прав: профессиональный психолог был ему крайне необходим. Психика Ло была не готова к этим новым потрясениям и лишь с огромным трудом (и, возможно, немалым ущербом для здоровья) могла справиться с нахлынувшим потоком воспоминаний.
Глава 23
На следующий день, с самого утра, к Ло, который проводил эту ночь в привычном интерьере больницы, пришел доктор Сяо с молодым высоким юношей – новым штатным психологом клиники, только что вернувшимся с учебы в Америке. Доктор Сяо посчитал, что в случае с Ло нужны новые методы работы с сознанием, самые передовые методики восстановления памяти. Серьезный юноша выслушал историю Ло и сказал, что он сможет работать с пациентом только в своем собственном, специально оборудованном кабинете. И все трое, спустившись на лифте и пройдя по длинному коридору, оказались в небольшой комнате с плотно закрытыми окнами, кушеткой и креслом для врача.
Осмотрев кабинет, доктор Сяо пошел к себе, а психолог предложил Ло удобно устроиться на диванчике. Он спросил пациента, какую музыку тот предпочитает, поставил какой-то диск, и комнату заполнила тихая, приятная мелодия. Сам специалист уселся в кресло, приглушил свет настольной лампы и начал:
– Пожалуйста, успокойтесь, Ло. Расслабьтесь. Закройте глаза, представьте, что сейчас ярко светит солнце, вас овевает приятный ветерок, вам тепло и хорошо. Вы ребенок – беззаботный, смешливый, свободный…
Ло собирался было возразить ему – он никогда больше не сможет почувствовать себя беззаботным и свободным, – но, к своему изумлению, вдруг понял, что ему не хочется возражать, вдруг возникло желание прикрыть глаза и отдаться воле волн, которые несли его по мягкому и теплому морю навстречу голосу, настойчиво предлагавшему:
– Расскажите мне, что вы видите. Начинайте же, Ло!
Ло? Нет, не так. Какое-то странное, иноземное имя… Родители же зовут его совсем иначе: Антоха, Антошка. И друзья тоже. И учителя. И даже она – Светка, Светлана…
