Лев Копелев - И сотворил себе кумира...
Туган, глядя на свет через рюмочку, неторопливо говорил, что необходимо дружное товарищество, один за всех, все за одного, что они с Колей Шустовым приглядели еще несколько толковых хлопцев. Мы все должны перезнакомиться. И тогда соберемся, организуемся. Он заставит правление дома Блакитного выделить нам комнату и один день в неделю для регулярных заседаний. Есть уже «связи» в редакциях.
— Проявим себя и получим в «Харьковском пролетарии» страничку раз, а то и два в месяц. Через год можно будет и о коллективном сборнике подумать, даже о журнале. Название для организации мы с Николаем предлагаем: «Союз молодых» или «Союз Юности». Это и по-украински звучит неплохо: «Спiлка молодi».
В эти часы я внятно ощутил: вот он, вождь, за которым можно идти в литературу, в подполье, на баррикады…
Больше Туган не приглашал нас к себе. Мы встречались в доме Блакитного. Его неизменно сопровождал Коля Шустов. Либо весело говорливый «под шафе», либо унылый, с похмелья. Они познакомили нас еще с несколькими парнями, профшкольцами, безработными и молодыми рабочими. Представляли их: «поэт… прозаик… критик.» Туган при каждой встрече говорил, что в следующий раз состоится наше «учредительное собрание». Необходимо только, чтобы нас было не меньше 20 человек.
Однажды он небрежно, между прочим, сказал: «Нова Генерация» наконец-то решилась напечатать мои вирши, можете поглядеть во втором номере.»
Мне очень хотелось, чтобы стихи понравились. Они были напечатаны «лесенкой». Точь в точь, как у Маяковского, и у наших футуристов — Шурупия, Семенко.
…Знаюнеминучiкартини:Требатанкиковать.ХочунiтроглiцериномНабитисвоiслова.Побачуть в карьерi скаженномуШабельчервоный туман.Усмiшки коней Буденного,Чекiстачорний наган…Крикнув крiзьНью-Йорк,Вiдень,Париж,Стамбул,КельнСловолiвому рiдне,Косоокий монгол Ленiн…
Шустов говорил, что таких стихов на Украине еще не слыхали. «Маяковский позавидует. Тычина спрятаться может». Мне было неловко, но я никак не мог восхититься. И почему Ленин — монгол?
Прочитал я и книгу «В тени Эйфелевой башни». Рассказы оказались тусклыми. В них действовали отважнейшие коммунисты-подпольщики, ловко дурачившие полицейских и шпиков.
Но все разговаривали одинаковыми газетными словами.
Вскоре я услышал презрительные отзывы о моем вожде: «Халтурщик. Трепач. Шарлатан. И он, и его адъютант Шустов — бесстыдные брехуны». Я пытался было возражать.
— Пусть он не художник, не мастер слова, но ведь он участник революционного подполья, в книжке факты…
— Написать все можно. Там же обозначено «рассказы», значит, вполне позволяется выдумывать, что захочешь.
Оставался последний аргумент: Туган недавно приехал из-за границы и сразу получил особняк, такой, в каких у нас жили даже не все вожди, а только Петровский, Скрыпник, Косиор…
Хулители пожимали плечами.
— Ну что ж, может, имеет какие-то заслуги. Но зачем он лезет в литературу? Буденный — герой побольше, про него песни поют. Но он же в писатели не набивается.
Туган говорил о Коле Шустове:
— Пьет негодяй, но талантлив чертовски. Он, как Есенин: поэт с головы до пят. И душой и телом. Вот и пьет, как Есенин. Не дают ему ходу литературные держиморды. Союз молодых должен его поддержать; один за всех, все за одного.
Сам Коля доверительно рассказывал, что пишет поэму «Весь мир», которая должна превзойти все, что есть в русской и мировой поэзии. Ибо он намерен изложить стихами историю земли «с самого-рассамого начала» и до наших дней. Историю всей природы и всех народов. Написано уже сотни, нет, тысячи строк. Но пишется трудно. Творческие муки — это с одной стороны. А с другой — нужно еще и все время подбирать материалы, подчитывать, — то энциклопедии, то разные научные книги. «Это тебе не стихи в «Авангарде», как рыбак шаха дурил, или поэт поэтессе целку ломал».
Мы упрашивали его почитать. Он отнекивался. Но однажды в буфете удостоил.
— Вот как начинается —
Была земля и груды вод,И груды гор и глыб,Различных множество породЖивотных, птиц и рыб…
Дальше шли еще несколько строф в таком же стиле. Я с трудом выдавливал какие-то похвальные слова.
Туган все не собирал нас. Каждый раз он куда-то спешил, на прямые вопросы отвечал невразумительно: «Еще не время. Созвездия пока молчат. Еду-еду, не свищу…» И говорил, что мы должны ходить на собрания «Авангарда», чтобы «взорвать изнутри эту шайку пижонов, мещанских интеллигентиков».
При этом он ссылался на опыт немецких и французских коммунистов, которые действуют внутри «желтых» профсоюзов.
Но мы все чаще сомневались в его справедливости и мудрости. Зоря перестал ходить, уверял, что очень занят в электротехнической профшколе. Жора говорил прямо:
— Не светит мне что-то этот пан Туган. Не светит. И чего он там хочет взрывать в «Авангарде»? И как именно? Ему просто слабо писать, как они. Ему до того «Авангарда» еще сорок верст плыть. Ты все радовался: «герой!» А может, и геройство его такое, как его Коля — Есенин?
И мне становилось неприятно слушать рассуждения Тугана. О ком бы из литераторов ни зашла речь, он говорил, презрительно оттягивая книзу углы рта, что-нибудь вроде: «Графоман. Пижон. Мещанин. Петлюровец. Отца родного за копейку продаст. Воображает, что Лев Толстой, а жена ему орфографические ошибки исправляет».
Зато он чрезвычайно расхваливал неведомых нам гениев и самородков — его московских друзей, либо открытых им совсем неподалеку, но еще пребывающих в неизвестности новых Блоков и Есениных.
…Шло собрание «Авангарда». Туган и Коля сидели на столе, придвинутом к стенке. Коля был пьян и комментировал чтение стихов и речи критиков бранными репликами или назойливо спрашивал: «А ч-что автор хотел сказать этим образом? Эт-то же ж образ, или как… метафора?»
Председательствующий Меттер призывал к порядку. Туган «удерживал» приятеля, тот куражился. Кто-то заметил: «Это они взрывают изнутри».
Меттер, заключая обсуждение чьих-то стихов, сказал, как бы вскользь, что «Авангард» не боится никаких противников, никаких проходимцев, вроде Туган-Барановского.
Тот, побледнев, спрыгнул со стола, молча бросился к Меттеру. Его перехватили. Юра Корецкий почти донес его к дверям, а он только беспомощно размахивал руками. Глаза сузились в щелки. Вытеснили и Колю.
Никто за ними не пошел, хотя в тот вечер он привел с собой несколько предполагаемых членов «Союза молодых».
После заседания я спросил у Меттера:
— Почему вы назвали его проходимцем? Какие у вас основания?
— Да это за версту видно. Почитайте, что он пишет, послушайте, что он рассказывает.
После этого вечера я Тугана Барановского в Харькове уже не встречал. Одни говорили, что он арестован как шпион. Другие, со слов Коли Шустова, утверждали, что его вызвали в Москву и опять направили за границу.
Одиннадцать лет спустя, в 1939 году, в Москве на троллейбусной остановке он меня окликнул и заговорил так, словно мы расстались неделю тому назад. Сказал, что опять пришлось побывать в чужих землях. Услыхав, что я в аспирантуре, женат, есть дочка, ждем второго ребенка, предложил деловито:
— Ну, значит, тебе деньги нужны. Это мы обеспечим. Я работаю на сельскохозяйственной выставке. Заведую всем оформлением: ну там — плакаты, афиши, лозунги, транспаранты, фотомонтажи и т. д. и т. п. Без моей санкции на всей территории не поставят ни одного киоска, не повесят ни одной бумажки. Записывай телефоны. Это служебный, это домашний. На работе меня поймаешь пораньше, с утра. Будешь сочинять подтекстовки к плакатам, к таблицам, к портретам знатных колхозников, рекламы и прочее. Плачу пословно, понимаешь? А за стихотворный текст — каждое слово в 5–7 раз дороже. Например, «наши доярки доят без запарки» — пять слов двадцатку потянут. Гарантирую без натуги две тысячи в месяц. Будет детишкам на молочишко.
Ему явно хотелось еще поговорить, но я спешил на занятия. Звонить ему я не стал.
Прошло еще семь лет. В Бутырской камере номер 106 старостой был Буда-Жемчужников, правнук известного писателя, «соавтора» Козьмы Пруткова. Бывший юнкер, бывший деникинец и врангелевец, потом, эмигрант. Арестовали его в 1946 году в Западном Берлине. Он рассказывал, что его дело вел майор СМЕРШа Туган-Барановский.
— Хи-ит-ая бестия, доложу вам. Нет, никаких пыток, никаких т-этьих степеней! Очень ко-эктен. Вполне воспитан. Однако, хит-ая бестия. Сам был эмиг-антом. Все наши дела и делишки знает досконально. Обещал мне за отк-овенность, за иск-енность всяческие льготы и п-ивилегии. И, доложу вам, некото-ым об-азом выполнил свои обещания. Вот и п-ивезли меня сюда в Белокаменную, минуя су-овый Военно-полевой т-ибунал. Нап-ави-ли дело в так называемое ОСО. Майо- Туган-Ба-ановский мне это и обещал. А тут уж я надеюсь — моя специальность поможет.
