Коллектив авторов - Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

А по-моему, он пашет, как заводной. Оплата услуг сиделки, плюс дорогущие лекарства для восстановления зрения, есть-пить не только самой Оле, но и ее дочери. Ну и сам супруг тоже не воздухом питается.

Наташа постоянно строчит смс-ки под диктовку. Мужу Михаилу, конечно. Вчера Оля проснулась в шесть утра, разбудила сиделку Наташу (а заодно и всех остальных) и попросила набрать номер на мобильном. Телефон не отвечает — отключен. Она перезванивает дочери: «Галя, Галя, где Михаил? Что у него телефон выключен? Спит? Где спит? Аааа… Ну как проснется, скажи, чтобы мне перезвонил. Только обязательно! Не забудь! Это срочно! (Пауза.) Да! Как у тебя дела-то? Как в школе? Ну ладно-ладно, не ворчи. Досыпай. Пока. Так не забудь!»

— У кого-то паранойя, что ли, блядь! — Это проснулась Ира-майор. — Дай хоть до законных семи часов поспать!

— Я боюсь, он уйдет на работу, а туда нельзя звонить, — оправдывается Ольга.

Может, и паранойя… Но мне Олю очень жаль. Возможно, такая подозрительность — следствие проломленной головы… А вдруг у нее есть основания ревновать своего красавца-мужа? Она так страдает от ревности, что иногда отказывается от лекарств. Палатный врач Андрей Семенович приходит ее уговаривать:

— Как же можно отказываться от лечения! Ведь ваши лекарства редкие, их непросто было достать, неужели это непонятно? Ваш муж заплатил за них большие деньги. Вы же хотите быстрее поправиться?

— Хочу… — вяло соглашается Ольга. Ее жизнь в полуслепоте продолжается. До очередного всплеска.

Я уже довольно уверенно передвигаюсь, поэтому постепенно увеличиваю количество прогулок по длиннющему коридору. Ходить — ужасно скучно. Плакаты, графики и пособия, висящие на стенах, изучены во всех подробностях, новости обсуждены с сиделками и новой сменой медперсонала, вид из окна в торце коридора не меняется… Лежать с ноутбуком на животе гораздо интереснее, но явно менее полезно.

Илья Вениаминович останавливает меня в коридоре во время очередной прогулки.

— К сожалению (сердце — буууух!), наша лаборатория не в силах определить с точностью ваш диагноз.

— Илья Вениаминович, что же делать? Наверное, есть и другие лаборатории.

— Да. Нужно отвезти срезы в институт Бурденко. Только везти некому, надо подождать, пока мы найдем человека… Либо я сам отвезу, но позже.

— А вы можете послать кого-нибудь из моих родственников? Например, мужа?

Задумался.

— Ну хорошо. Конечно. Пусть зайдет ко мне, когда приедет, — я дам ему координаты и телефоны. Кстати, мы вынуждены перевести вас в другую палату.

Я не хочу в другую палату, но, что делать, собираю свои пожитки и плетусь на новое место.

Итак, в новой палате четверо больных, четыре сиделки при них плюс постоянно толкущиеся гости! Прямо центр города по сравнению с моей прежней тихой окраиной.

Разложив вещи, оглядываюсь. Все женщины кажутся нормальными, но это только на первый взгляд. К каждой приставлена сиделка — они не могут себя полностью обслуживать. А если не спинальные и не коматозные — то с головой не в порядке. Пред-или постинсультные, скорее всего. Значит, можно готовиться к сюрпризам. Малоприятным.

Частному предпринимателю Гале Кармановой запретили вставать с постели. Но Карманова чихать хотела на запреты. «Чихать я хотела!» — так и сказала. И выругалась.

Сиделка Таня, устав уговаривать свою подопечную, подняла решетчатые бортики кровати. Но и на бортики Карманова чихать хотела. Как только количество никотина внутри организма убывает, Галя перелезает через боковые решетки и убегает в курилку, прихватив мобильный телефон. Она не верит врачам и не слушает уговоров. Единственное, что ее беспокоит, — это ее магазинчик. Галя очень раздражительна и постоянно орет в телефон на помощников, членов семьи и складских работников. Крик разносится из курилки на весь этаж.

Сиделка, отчаявшись удержать Карманову в постели, нажаловалась врачам. Приходил Илья Вениаминович, уговаривал. Потом приходил Андрей Семенович. И тоже уговаривал. Все это время Карманова лежала молча, насупившись. Врачи, решив, что запугали Галину страшными последствиями, ушли.

— Пошшшли бы вы! — зашипела она им в спины.

Вот это новость, что ж она так шипеть-то начала?

К вечеру у резвой Кармановой пропала связная речь. А затем исчезла и несвязная.

— Сссссс… Шшшшшш… Сссссссс… — шипит она, пытаясь ответить на звонок мобильника, и с раздражением отбрасывает бесполезную теперь вещь.

— Ну все, заметалась. Бессонная ночь гарантирована, — вздыхает сиделка Таня.

Потеря речи не насторожила Галю Карманову. Вечером она упрямо перебирается через решетки и идет в курилку, злобно сверкнув глазами на предложение сиделки Тани отвезти ее покурить на каталке, лежа.

Ночь, вопреки ожиданиям, проходит спокойно. Карманова, получив необходимые уколы и очередные запреты-наставления, мирно проспала всю ночь.

Утром, померив обязательную температуру, она пытается перелезть через бортик. Но левая рука за бортик не хватается, а левая нога не поднимается.

Эх, тетка… К чему тебе теперь срочная оптовая закупка по выгодным ценам?

Резвая женщина — частный предприниматель сорока трех лет наполовину парализована. Но пока еще может контролировать естественные отправления, то есть ходить на судно — с облегчением обнаруживает сиделка Таня.

К вечеру оказывается, что ее парализовало уже полностью. Карманову увозят в реанимацию.

На следующий день узнаем от сиделки Тани, что ночью Галя умерла.

Мои стекла со срезами (гистология которые) отправились на исследование в место с более совершенной аппаратурой. В этот… как его… помню, что на букву «бэ». Блохин? Бакулев? Бурденко? Боткин?.. Мнемонический метод в помощь: «Туда, где бурда, запомнила? — говорю я себе. — Туда, где бурда». В лабораторию института им. Бурденко.

Со дня на день определится качество дальнейшей жизни… а может быть, и сама возможность продолжения этой жизни.

Каждый вечер, лежа в темной палате, я смотрю сквозь потолок в небо. Как со дна колодца. Туда, где из града золотого наблюдает за созданным Им миром Сущий Вседержитель.

«Я знаю, Господи, что моего мнения никто не спрашивает. Я знаю, что все происходит так, как надо. Причем всегда.

Я все равно хорошо себя чувствую. И даже очень хорошо себя чувствую. Голова, конечно, болит. И швы, конечно, тянут. Но в легких ведь чисто? Там же нет метастазов. Ну вот! А еще — у меня внуки будут. Скоро. И белый цветник на даче не сделан. А? Как думаешь, Боже? А впрочем, воля Твоя…»

Дальше меня срубает снотворное — в отделении феназепам выдают каждому желающему.

В нашей палате живет мужчина. Здесь он ест, спит, умывается, бреется, помогает, чем может, сиделкам и делится с курящими сигаретами.

Это — Георгий, муж Антонины. Отставной военный и его жена, заслужив небольшие пенсии от государства, уехали жить в деревню. Там они завели хозяйство и приготовились наслаждаться свежим воздухом и натуральными продуктами.

В один черный день Антонина нагнулась за ведром и свалилась.

Врачи уложили Антонину в палату на неделю — для симптоматического лечения и подготовки к операции. Вставать запретили.

Георгий остался с ней — вместо сиделки. Первые три ночи он НЕ ЛОЖИЛСЯ СОВСЕМ. Спал сидя, облокотившись на спинку стула и положив голову на руки. В дальнейшем, вняв уговорам сиделок, Георгий стал спать не вертикально на одном стуле, а лежа на трех, выстраивая их в рядок в проходе между кроватями.

Антонина — почти в себе, понимает речь, связно разговаривает. Иногда у нее бывают короткие громкие заскоки — тогда она плачет или кричит. На кого? Конечно, на своего мужа. Георгий переносит ее крики с поистине ангельским терпением. «Ведь это же не она, не Тонечка, бунтует, — говорит он мне, иногда присаживаясь рядом. — Это болезнь».

Каждое утро он умывает свою жену, причесывает ее и начинает урок памяти. Георгий спрашивает: как ее зовут, как зовут детей от первого брака, заставляет вспоминать сегодняшнее число, день недели, сколько лет детям, когда их дни рождения. Антонина послушно отвечает — помнит почти все. Несколько раз в день она начинает распевать революционные песни про молодого бойца, про каплю крови густой и про орленка. После смерти Кармановой я слушаю Тоню с удовольствием — какое счастье, что она не порывается встать, как хорошо, что она не шипит, а внятно и громко поет.

Когда Тоня хочет в туалет, она либо смеется, либо плачет. Георгий хватает судно и начинает уговаривать жену облегчиться. Антонина капризничает, но потом затихает, делает все — как надо, и все — довольны.

После недели, проведенной в постели на медикаментозной поддержке, Антонину забрали на операцию.