Анатолий Тоболяк - Откровенные тетради
— Перестань! — повторил Вадим. — Ну, перестань. Здравствуй, папа.
— Здравствуй, Вадим… Вот видишь, как я… С того света вернулся…
— Руки-то, ноги как? Хоть целы? — совсем потерялась мама.
Все говорили, только я не могла вымолвить ни слова. Онемело стояла, глядя на незнакомую фигуру в бинтах, и одно словечко долбило голову: «Достукался, достукался…»
Кое-как мама пришла в себя и начала рассказывать, что с работы отца все время звонят, справляются о его здоровье, что соседи сочувствуют, что…
Мы и пяти минут не пробыли в палате, как вошла та же медсестра и замахала на нас рукой, будто на мух, выгоняя.
— Да хоть немножко еще, — взмолилась мама. — Я вам заплачу, сестра. Разрешите!
— Нельзя, нельзя! Уходите!
Мы попрощались с отцом и потянулись к двери.
— Ленка, — слабо позвал он меня. — Как у тебя-то дела?..
— Все в порядке, папа. Не волнуйся.
Это было единственное, что я смогла сказать.
— Ну, хорошо… я рад… — выговорил отец и закрыл глаза.
И вот я заказала квартирный номер Максима. Почему квартирный? Сама не знаю. Мне казалось, что его жена уже должна уехать. Выбрала такое время, когда он мог наверняка быть дома, — одиннадцать вечера. Мама уже заснула на своей тахте в большой комнате. У Вадима на веранде еще горел свет; он читал.
Я села около столика в прихожей и стала ждать.
Я сидела тихо-тихо в темноте. Вскоре Вадим в трусах и майке вышел с веранды в туалет, налетел на меня и отпрыгнул с испуганным и злым шепотом:
— Расселась тут!..
Я ничего не ответила, только подобрала ноги под стул, чтобы он не споткнулся на обратном пути. Ситуация была дикая. Неправдоподобная. Скажи мне кто-нибудь еще недавно, что я буду вот так ночью сидеть в темноте около телефона в тревожном и нетерпеливом ожидании, — посмеялась бы над такой фантазией! А вот сижу, как послушный солдатик по приказу высшей силы… Вот сейчас телефонистка набирает его номер! Вот сейчас зазвонит!.. Вадим прошел назад на веранду. Я не шелохнулась.
Телефон зазвонил минут через сорок, причем так внезапно, резко и пронзительно, что я подскочила на стуле. Бросилась к двери, закрыла ее, сорвала трубку и закричала:
— Максим!
Спокойный голос телефонистки устало произнес:
— Подождите, вызывают.
Я затаила дыхание. Неужели нет дома? Значит, у Махмуда.
Что-то затрещало, защелкало в трубке.
— Говорите!
Я опять закричала:
— Максим, ты?! — да так громко, будто хотела обойтись без помощи проводов. — Ты меня слышишь?
— Ну конечно слышу. Здравствуй, Белка, — совсем рядом сказал Максим и закашлялся. — Наконец-то позвонила.
«Наконец-то позвонила»! Я была так поражена, что тут же выговорила, заикаясь:
— А ты… сам… почему не звонишь?
Он опять закашлялся: то ли простыл, то ли горло прочищал после сна.
— Я звонил два раза. Никто не отвечал.
Как? Когда? Неужели я прозевала?
— Как у тебя дела? — хрипло спросил он.
— Хорошо. То есть не очень… Понимаешь… — Сбивчиво я рассказала об отце и закончила — Мне придется здесь задержаться.
Он помолчал; я слышала его дыхание.
— Надолго?
— Не знаю… как получится…
— Понимаю. — Опять пауза. — Мне тут без тебя тоскливо, — наконец сказал Максим то, что я с нетерпением ждала. — Я что-то расклеился. А ты как?
— А я… — Голос у меня перехватило от радости. — Я о тебе думаю, думаю! Я, Максим…
— Извини, подожди секунду, — прервал он меня и пропал.
Что случилось?
— Алё, я здесь. К сыну подходил. Крутится во сне. Так что ты говоришь?
— Я говорю, что я…
— Опять дрыгается! Извини. — В трубке затрещало. — Извини, не дает говорить. Тебя не удивляет, что я здесь с сыном?
— Да… немного.
— Всё очень просто. Жена уехала на день по своим делам. Просила присмотреть. Развод оформляется. Через пару недель, а то и раньше, она уедет совсем, освободит квартиру. Я тебе сразу сообщу. А ты не делай глупостей, хорошо?
— Какие глупости? О чем ты?
— Спасибо, что обо мне думаешь, но чтобы не в ущерб своему семейству. Я хочу сказать, не срывайся из дома раньше срока. Потерпи, ладно?
— Конечно. Я…
— Да и у меня все прояснится. На всякий случай дан свой адрес. Не дозвонюсь — напишу.
Я продиктовала и вдруг отчаянно сказала:
— Максим! Мы что-то не о том говорим.
— О черт! Вертится как юла. Живот, наверно, болит. Подожди!
Я опустилась на стул — ноги вдруг перестали держать. Голос Максима опять появился в трубке.
— Послушай, Белка, я спросонья. И вообще сегодня был тяжелый день, устал. Поэтому не воплю от радости. Но я рад. Очень рад. Не глупи и не беспокойся. Договорились, да?
— Да, да! — воспрянула я.
— Заканчивайте! Ваше время истекло.
— Максим! — позвала я. — Слышишь, что говорят? Наше время истекло. Какая ерунда!
Щелк — прервалось. Он не успел ответить.
Я повесила трубку, вошла в ванную комнату и холодной водой ополоснула лицо. Маму, конечно, разбудил звонок, но она сделала вид, что спит. Я отворила дверь на веранду. Вадим с книгой в руках привскочил на топчане.
— Братик, — сказала я ему, улыбаясь, — открой секрет, от кого сегодня письмо получил? Ну, пожалуйста!
— Какое письмо? Чего несешь?
— Ну хоть скажи, как ее зовут. Интересно же.
Он спрыгнул на пол.
— Уходи отсюда!
— Тра-ля-ля! — тихонько пропела я ему, показала язык и прикрыла дверь.
3
Как-то утром, перед уходом на работу, мама со странной робостью сказала мне;
— Вы бы с Вадимом… это самое… взяли лестницу в гараже да обобрали бы виноград.
Я покосилась в окошко и спросила, нахмурившись:
— А зачем нам столько?
— Ну, я не знаю… Ну, раздайте кому-нибудь… — пробормотала мама и поспешно добавила;— Папа разрешил.
Едва она ушла, я взяла ключ от гаража и спустилась во двор. Под голубятней, около развороченной песочницы, загорелые мальчишки играли в бабки. Весело сказала:
— Эй, хулиганье! Кто любит виноград — за мной!
В этот день я пришла на свидание к отцу одна. Его палата была на первом этаже. Я нашла несколько кирпичей, сложила один на другой, взгромоздилась на них и заглянула в приоткрытое окно.
Отец лежал на прежнем месте, все такой же забинтованный. Я негромко позвала:
— Папа!
Он пошевелился, слегка повернул голову и скосил глаза.
— А, Лена! Здравствуй!
Некоторое время мы разглядывали друг друга. Я улыбнулась:
— Как ты себя чувствуешь?
— Ничего, лучше… А ты как?
— Я что! Я хорошо.
— А Вадим где? — спросил отец, кося глазами.
— На почту побежал. Придет, наверно, поздней.
Он еще передвинул голову на подушке.
— Мама говорит… вы с Вадимом не ладите.
— Да нет, так, ерунда. Не думай об этом.
Он глубоко и тяжело вздохнул. Сказал слабым голосом:
— Я сейчас обо всем думаю. Раньше некогда было. Много чего передумал.
Меня царапнула жалость — такой он был беспомощный и непохожий на себя.
— Когда свадьбу-то будем играть? — помедлив, спросил отец, и губы его сложились в улыбку.
— Да что ты, папа! Какая свадьба… Не надо!
— Надо, как не надо. Это все-таки событие. Или он против?
— Мы об этом не думали, папа.
Отец облизнул губы.
— Он как… не пьет? Ты извини, что спрашиваю.
— Умеренно, как все, — не сразу ответила я.
— Это хорошо. Если пьет, пропадет. И ты с ним. Видишь, я достукался… — Так меня и резануло это мое словечко «достукался». — Как это говорят… пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Открестился я от всего, что было, Лена. По-новому с матерью начнем жить. — я молчала. Отец на миг закрыл глаза. — Ты что ж… работать в Ташкенте будешь? — снова заговорил он.
— Да, буду.
— Кем же? Где?
— Не знаю еще, папа. Я хочу в детском саду. Няней или воспитательницей.
— А с учебой как же? Крест, что ли, на ней поставишь?
— Нет, не поставлю. Поступлю заочно.
— А почему заочно? Ребенка, что ли, решили завести?
Я чуть не свалилась с кирпичей от такого предположения.
— Нет, о ребенке мы еще не думали, — ответила я отцу через окно.
— Тогда поступишь очно. Я тебе денег положу на книжку, на учебу. У нас денег много… нахватали…
Я переступила с ноги на ногу и все-таки свалилась с кирпичей. Снова поставила и опять утвердилась на них.
— Нет, папа, спасибо. Мы сами проживем.
— Денег много, — повторил он задумчиво. — Квартира у него хорошая?
— Однокомнатная.
— Я дам на кооператив. Куда их девать! Вадиму тоже хватит… Он как, не думает жениться, не знаешь?
— А ты сам его спроси, папа.
Отец усмехнулся, тускло проговорил:
