Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
— Госпожа, зачем возвращаться к этому? Разве я не привёл вас в безопасное место? По скольким черепам мы прошлись, пока не вышли на этот нежный рассвет? Без счёта. Нет нужды смотреть вниз, они хрустят при каждом шаге. Сколько тогда погибло? Сотня? Тысяча? Вы считали, мастер Аксель? Или вас там не было, сэр? — Он продолжал стоять силуэтом на фоне дерева, и его слова иногда было трудно расслышать из-за птиц, приступивших к утреннему хоралу.
— Что бы ни случилось сегодня ночью, — сказал Аксель, — наша благодарность вам, сэр Гавейн, безмерна. Видно, что вы не растеряли ни хватки, ни мужества. Однако у меня есть к вам вопрос.
— Пощадите, сэр, довольно. Как я, по-вашему, должен гоняться за шустрым мальчишкой по этим лесистым склонам? Я выдохся, сэр, и, возможно, речь не только про одышку.
— Сэр Гавейн, а мы с вами не были когда-то товарищами?
— Пощадите, сэр. Сегодня я исполнил свой долг. Разве этого не достаточно? Теперь я должен отыскать бедного Горация, он привязан к ветке, чтобы не плутал, но что если на него набредёт волк или медведь?
— Моё прошлое плотно застлано хмарью. Но с недавних пор мне припоминается какое-то дело, очень важное, которое было мне когда-то поручено. Был ли это закон, великий закон, чтобы приблизить всех людей к Господу? Ваше присутствие и ваши разговоры об Артуре пробуждают мысли, давно стёршиеся из памяти, сэр Гавейн.
— Мой бедный Гораций не выносит ночного леса. Сова ли ухнет, лиса ли затявкает, ему хватит, чтобы испугаться, хотя он даже не вздрогнет под градом стрел. Я пойду к нему, и позвольте мне предупредить вас, добрые люди: не стоит задерживаться здесь надолго. Забудьте молодых саксов, и первого, и второго. Думайте лучше о своём дорогом сыне, который ждёт вас в своей деревне. Поскорее отправляйтесь в путь, говорю я вам, ведь у вас нет ни одеял, ни провизии. Река близко и быстро течёт на восток. Перекиньтесь с лодочником добрым словом, и проезд вниз по течению вам обеспечен. Но не мешкайте, ведь кто знает, когда сюда придут солдаты? Храни вас Бог, друзья мои.
С хрустом и глухим стуком сэр Гавейн исчез в чёрной листве. Спустя какое-то время Беатриса сказала:
— Аксель, мы с ним не попрощались, и от этого мне не по себе. Однако странно, что он ушёл так внезапно.
— Мне тоже так показалось, принцесса. Но, мне кажется, он дал нам мудрый совет. Нам стоит идти поскорее к сыну и забыть о своих недавних попутчиках. Я тревожусь за бедного мастера Эдвина, но, если он поспешил обратно в монастырь, чем тогда мы можем ему помочь?
— Давай отдохнём ещё чуток, Аксель. Скоро мы тронемся в путь только вдвоём, и нам бы не помешало найти лодку, чтобы ускорить путешествие. Сын наверняка волнуется, почему мы так задержались.
Глава 8
Молодой монах был тощим, болезненным на вид пиктом[8], который хорошо говорил на языке Эдвина. Ему было, несомненно, приятно оказаться в компании почти что сверстника, и на первом отрезке пути вниз с горы сквозь рассветную дымку он с упоением болтал. Но стоило им оказаться среди деревьев, как молодой монах умолк, и Эдвин задумался, не обидел ли он чем-то своего провожатого. Скорее всего, монах просто боялся привлечь внимание тех, кто скрывался в чаще, — сквозь мелодичные птичьи трели пробивались странное шипение и приглушённый ропот. Когда Эдвин снова спросил, больше чтобы прервать молчание, чем для того, чтобы снова услышать ободряющие слова: «Значит, раны моего брата не смертельны?» — ответ был кратким и почти грубым: «Отец Джонас сказал, что нет. Ему лучше знать».
Значит, Вистан не мог быть ранен сильно. И в самом деле, ведь совсем недавно ему пришлось проделать такой же путь вниз по холму, да ещё в темноте. Брёл ли он, тяжело опираясь на руку проводника? Или ему удалось взобраться на кобылу, пока кто-то из монахов крепко держал её под уздцы?
«Отведи этого мальчика вниз в дом бочара. И постарайся, чтобы никто не увидел, как вы выходите из монастыря». Если верить юному монаху, таково было указание, полученное им от отца Джонаса. Значит, Эдвин встретится с воином, но какого приёма ему ждать? Он подвёл Вистана в первом же испытании. Вместо того чтобы при первых звуках сражения поспешить к нему на помощь, Эдвин бросился в тот длинный тоннель. Но матери там не оказалось, и только увидев конец тоннеля, далёкий и похожий на висящую в чёрном небе луну, он почувствовал, как развеивается туман окутавшего его дурмана, и с ужасом осознал, что произошло.
По крайней мере, выбравшись наружу в утреннюю прохладу, Эдвин сделал всё, что было в его силах. Он бегом преодолел весь путь наверх обратно к монастырю, замедляя шаг только на самых крутых участках склона. Когда Эдвин пробирался сквозь чащу, ему порой казалось, что он заблудился, но потом лес поредел, и на фоне бледного неба возник силуэт монастыря. И он стал карабкаться дальше, пока не оказался перед главными воротами, запыхавшийся и с болью в ногах.
Дверца рядом с главными воротами оказалась незапертой, и ему удалось собраться с духом и проскользнуть внутрь с воровской осторожностью. Эдвин заметил дым, ещё только приближаясь к монастырю, но теперь у него защекотало в груди, и он с трудом удержался, чтобы не зайтись громким кашлем. Теперь Эдвину стало окончательно ясно, что толкать телегу с сеном уже слишком поздно, и почувствовал, как внутри разверзлась пустота. Но он решил покуда не давать волю чувствам и двинулся дальше.
Поначалу Эдвину не встретилось ни монахов, ни солдат. Но, проходя вдоль высокой стены — с низко опущенной головой, чтобы его не заметили из какого-нибудь дальнего окна, — он увидел внизу солдатских лошадей, сбившихся в кучу в маленьком дворике у главных ворот. Окружённые со всех сторон высокими стенами животные, до сих пор осёдланные, встревоженно кружили, хотя места, чтобы делать это, не сталкиваясь, у них практически не было. Когда Эдвин подошёл к монастырским кельям, откуда другой мальчик его возраста мог бы стремглав броситься на главный двор, ему хватило самообладания воскресить в памяти расположение построек и пойти в обход, припомнив, насколько возможно, окольные пути. Даже добравшись до цели, он спрятался за каменной колонной и осторожно огляделся.
Главный двор было трудно узнать. Три фигуры в рясах устало махали мётлами, и, пока Эдвин наблюдал, к ним добавилась четвёртая — с ведром — и окатила булыжники водой, распугав зазевавшихся ворон. Двор был местами присыпан сеном и песком, и взгляд мальчика остановился на лежавших на земле телах, прикрытых мешковиной, — он догадался, что это трупы. Над двором довлел силуэт старой каменной башни, где, как было известно Эдвину, недавно держал оборону Вистан, но и она изменилась: во многих местах обуглилась и почернела, особенно вокруг арочного входа и узких окон. Ему показалось, что башня словно скукожилась. Вытянув шею, Эдвин выглянул из-за колонны, чтобы разглядеть, кровью или водой были полны лужи вокруг прикрытых тел, и тут ему в плечи впились чьи-то костлявые пальцы.
Эдвин резко обернулся и встретился взглядом с отцом Нинианом, монахом-молчуном. Вместо того чтобы вскрикнуть, он указал рукой на трупы и тихо спросил: «Мой брат-сакс, мастер Вистан, там?»
Молчаливый монах явно понял вопрос и выразительно замотал головой. Однако, знакомым жестом подняв палец к губам, с предостережением в упор посмотрел на Эдвина. Потом, украдкой оглядевшись по сторонам, Ниниан утащил мальчика со двора.
— Воин, скажите, — спрашивал накануне Эдвин у Вистана, — сюда правда придут солдаты? Кто им подскажет, где нас искать? Ведь монахи считают нас просто туповатыми пастухами.
— Кто знает, мальчик. Может быть, нас отпустят с миром. Но, сдаётся мне, кое-кто может выдать наше присутствие здесь, и не исключено, что славный Бреннус уже отдаёт нужный приказ. Проверяй как можно лучше, мой юный товарищ. Бритты часто вкладывают внутрь копны доски. Нам же нужно, чтобы здесь было только сено, до самого дна.
Они с Вистаном находились в амбаре за старой башней. Отложив на время колку дров, воин вдруг решил спешно нагрузить шаткую телегу сеном, хранившимся в глубине амбара. Когда они приступили к делу, от Эдвина требовалось залезать на копны и через равномерные промежутки тыкать в них длинной палкой. Воин внимательно наблюдал снизу, иногда заставляя его пройтись по некоторым копнам ещё раз, а в определённых местах — сунуть поглубже внутрь ногу.
— Святые отцы грешат рассеянностью, — пояснил Вистан. — Они запросто могли забыть в сене пику или вилы. Если так, то мы сделаем доброе дело, если достанем их оттуда, ведь с инструментами здесь небогато.
Хотя воин до сих пор ни разу не намекнул, зачем ему понадобилось сено, Эдвин сразу понял, что им предстоит сражение, поэтому, послушно наваливая копны на телегу, спросил про солдат.
— Кто же нас предаст, воин? Монахи ничего не подозревают. Они так заняты праведными спорами, что даже не смотрят в нашу сторону.
