Великая война - Гаталица Александар
Доктор Габер доказал, что при меньшей концентрации смертоносного газа в течение длительного времени достигается тот же эффект, что при большей концентрации в течение короткого. И в том и в другом случае константой, отмеченной буквой «К», была смерть. Клара не могла в это поверить. Пыталась в последний раз отговорить мужа. Убеждала, что науку нельзя ставить на службу смерти, она должна служить жизни. Все было напрасно. Фриц молча повернулся к ней спиной и отнес свою формулу в генеральный штаб. Понадобился год, чтобы он со своими сотрудниками Отто Ганом и Густавом Герцем, будущими лауреатами Нобелевской премии, определил самый лучший состав смертоносного газа в первом немецком отравляющем веществе. Он выбрал хлорин, старого друга, в 1907 году едва не уничтожившего и его самого, и всю его семью. Сейчас «старого друга» нужно было науськать, чтобы он стал жестоким убийцей.
Он не хотел останавливаться. Ему не было стыдно. Он не чувствовал за собой никакой вины. Он думал, что сможет в дальнейшем и без Клары. А она? Впала в подавленное состояние, а из пропасти молчания ее не мог извлечь даже сын Герман. Поэтому Фриц Габер отослал их в Карлсруэ: чтобы не мешали и не напоминали ему постоянно о себе…
— Господин доктор, вы нас слышите?..
Мужчина, вошедший в кабинет, приблизился к большому столу перед окном и склонился над картой Западного фронта.
— Моя жена… моя Клара… Она тяжело больна…
— Господин доктор, перейдем к делу. Сегодня 19 апреля 1915 года. Полностью ли мы готовы перейти на более высокий уровень химической войны?
— Господин генерал… — Фриц Габер вздрогнул и наконец взял себя в руки, — с позиций химии мы находимся в состоянии готовности. Мы будем использовать газообразный хлор, или хлорин, известный как бертолит. Хлорин очень быстро распространяется по воздуху и приносит смерть тому, кто его вдохнет, поскольку в контакте с водой на слизистой оболочке легких образуется хлороводородная кислота.
— Хорошо, хорошо, мы не на уроке химии. Готовы ли мы со стороны военных?
— Газ в достаточных количествах произведен в цехах компании «И. Г. Фарбен», закачан в баллоны и доставлен на Западный фронт.
— Где нам лучше всего атаковать?
— Метеорологи сообщают, что наиболее благоприятная обстановка для атаки наблюдается на фронте в районе города Ипр. Там постоянно дуют ветры с Атлантики, которые, в силу особенностей рельефа местности, поворачивают на юг, в направлении к вражеским позициям. Сейчас весна, погода часто меняется, нужно только определить наиболее подходящий день.
— Господа, какие войска находятся там перед нашими частями?
— Господин генерал, мне доложили, что на этом участке фронта небольшое количество французских войск территориальной обороны, а основную силу составляют колониальные части, состоящие из марокканцев и алжирцев.
— Превосходно. Если французов погибнет немного, так называемый цивилизованный мир не будет слишком возмущаться, а об этих дикарях и так никто не беспокоится. Следовательно, доктор, вам остается дунуть в свисток и подать сигнал к началу атаки. У вас есть разрешение высшего командования. Вы сразу же отправитесь в Бельгию — и мы ждем от вас хороших вестей.
— Слушаюсь.
— Не забудьте, что сказал наш кайзер, когда мы вступали в эту войну: «Мы окружены и должны взмахнуть мечом. Бог даст нам силу, чтобы использовать его как надо, так, чтобы мы могли носить его с достоинством».
— Буду стараться.
Затем Фриц Габер вышел, а генералы просто-напросто заменили одни карты другими. В ту же ночь химик уехал. На следующее утро 20 апреля он уже был на фронте. Его встретил один из самых страшных дождей, которые он видел в жизни. Два дня ожидал благоприятную метеорологическую сводку, а 22 апреля решился на атаку. С его сухих губ не слетело ни единого слова, обращенного к себе, когда он дал хлорину приказ атаковать врага, но в пятистах километрах юго-восточнее другие сухие губы прошептали: «Боже, помоги нам!» Эти слова слетели с губ жены доктора Клары Иммервар.
Вскоре после того, как жена Фрица Габера произнесла слова молитвы, на позиции под Гравенсвальдом недалеко от Ипра, которые занимали 45-я дивизия территориальной обороны Франции и 78-я колониальная дивизия, был дан приказ выпустить хлорин. Было пять часов пополудни. Какие-то птицы стаями расселись на ветках, как будто озабоченные тем, что может случиться. А потом были открыты 5730 газовых баллонов, и южный ветер погнал зеленовато-желтый газ на неприятеля. Газ вел себя тихо. Шел на цыпочках. Хлорину понадобилось всего несколько минут, чтобы преодолеть пространство между окопами. Никто не мог причинить ему вред ни пулями, ни артиллерийскими снарядами. Первые солдаты, которые его вдохнули, почувствовали металлический привкус во рту. Потом уже тысячи солдат болезненно стонали и корчились в окопной грязи. Жизнь быстро вытекала из зрачков этих бедняг марокканцев и алжирцев. Некоторые падали сразу, другие в панике выбегали на ничейную полосу, где их поджидала немецкая артиллерия, готовая открыть огонь. На людей падали погибшие птицы из рассевшихся на ветках озабоченных стай, и прошло совсем немного времени до того момента, когда почти все солдаты, у которых не оказалось никаких средств защиты, в радиусе семи километров были мертвы.
Успех казался полным, но ветер вскоре переменил направление, поэтому и многие немецкие солдаты, имевшие дело с габеровскими баллонами, стали жертвами «дружественного газа». Все было окончено буквально за полчаса. Замешательство обеих сторон было настолько велико, что даже после знака Габера, что опасность миновала, немцы не смогли занять пустое пространство на фронте под Ипром, образовавшееся благодаря новому устрашающему «немецкому солдату» — хлорину по имени бертолит.
Казалось, что газ рассеялся. Весь, кроме одного облака. Точнее сказать, облачка.
Этот небольшой туманный сгусток хлорина пустился в путь: от Ипра к Лиллю, от Лилля — к Монсу, от Монса — к Шарлеруа. Над территорией от Шарлеруа до Сен-Кантена, казалось, облачко хлорина из Ипра исчезло, но оно решительно продолжило путь к Седану, а затем к Мецу. Возле Саарбрюккена отравляющее облачко вплыло в Германию и неторопливо, не обращая внимания на северногерманские ветры, направилось через Фельцерский лес прямо к Карлсруэ. Подгоняемое высокими воздушными потоками, оно опустилось ниже к земле и пронеслось мимо Бад-Бергцаберна и Оберхаузена. Миновав озеро Книлингер, оно оказалось совсем близко от Карлсруэ. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы оказаться возле дома химика-смерть Фрица Габера, и именно в тот момент, когда жена доктора Клара вышла в сад.
У нее было лицо самоубийцы и пистолет мужа в руке, однако она не успела им воспользоваться. Последнее облачко хлорина из Ипра рассеялось над садом, и его окутал странный желтовато-зеленоватый туман. Первое, что Клара почувствовала, был запах перца, смешанный с запахом ананаса. Затем — металлический привкус на губах. Будучи химиком, она сразу определила, что это хлорин. Подняла руку и попыталась направить ствол пистолета себе в сердце, но было поздно. Бертолит быстро смешался с влагой слизистой оболочки ее легких, и она упала на землю с высунутым языком между некогда прекрасными губами, корчась от боли, как раненое животное в агонии. Мгновение спустя жена химика-смерть скончалась, а отравляющий газ, подобно опытному убийце, смешался со свежим воздухом над Карлсруэ и навсегда исчез, не оставив никаких улик для следователей.
Смерть жены великого патриота Фрица Габера сохранялась в тайне. Настоящее следствие по делу так и не было завершено, хотя тело несчастной еще целый день лежало в ее доме. Химик-смерть посетил свой дом и сад в Карлсруэ на следующий день. Он видел, совершенно ясно видел, от чего погибла его красавица-жена Клара, но только повернулся, вышел из дома и отправился на Восточный фронт, где первое смертоносное отравляющее вещество будет использовано и против русских. Солдат не имеет права плакать из-за смерти близких, ибо во время войны его единственной женой является родина.
