Сон-трава. Истории, которые оживают - Воздвиженская Елена

– Да пошли вы все к чёрту! – бросила Иринка и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Мать застыла у стола, не узнавая свою милую и тихую девочку.

Ирочка прибежала на берег реки. Рыдания душили её.

– Ненавижу, ненавижу их всех, – думала она, – Весь мир помешан на деньгах, все лишь думают как переплюнуть друг друга, как соседу кукиш показать, мол ты фуфло, а я молодец! Почему про её Максима родители такого мнения? Что он им сделал? Разве его вина в том, что мать, работающая медсестрой в местной больнице, получает копейки, а Максимка старается помочь ей чем может? Разве ценность человека и глубина его души измеряется школьными оценками? Разве не может отличник вырасти последним подлецом?

Такие мысли кружились в голове Ирочки и она долго плакала, не сдерживая слёз, пока совсем не стемнело. Лишь тогда она вернулась домой.

VI

Пролетел незаметно ещё один учебный год, последний. Ребята окончили одиннадцать классов. Максим всё же подтянулся немного в течении этого года, благодаря стараниям Ирочки, и получил аттестат с тройками и даже несколькими четвёрками. Пятёрка была одна – по физкультуре. Но ведь без двоек!

Наступило второе лето, принадлежащее только им двоим. Ирина встречалась с Максимом украдкой, они либо гуляли по берегу реки, либо в большом старом парке, где можно было быстро спрятаться за каким-нибудь раскидистым деревом или же свернуть на тайную тропинку, если вдруг повстречаешь знакомого. А ещё Ирочка приходила к Максиму домой, его мама была не против их дружбы, в отличие от мамы самой Ирины. Сестрёнка Максима очень полюбила свою Ирочку, как она её называла, как и его мама, она тоже привечала Ирину как родную.

Мама накрывала стол – чай с лимоном, незатейливое домашнее печенье, чёрная смородина, замороженная с сахаром – аромат от неё витал просто бесподобный! Они разговаривали о многом, попивая чай при свете зелёного абажура. Только мама Максима нет-нет да и вздыхала:

– Ох, Ирочка, нехорошо это, милая, что мама твоя не знает про вас и про то, что ты в гости к нам приходишь. Может расскажешь ты ей, поделишься? Ведь она твой самый родной человек, который всегда поймёт. Тем более ведь вы не сделали ничего плохого, вы любите друг друга и хотите быть вместе, ну а дальше, кто знает, как жизнь повернёт.

Я всем сердцем желаю вам счастья, дай Бог, чтобы вы пронесли своё чувство через многие годы, сохранили его. Но ведь жизнь прожить – не поле перейти. Вы ещё совсем юные. Вот сейчас Максим наш в армию уйдёт, ты, Ирочка, в институт поступишь, рядом молодые люди будут, может и понравится тебе кто.

– Что вы! – возмущённо негодовала Ирочка, – Никто мне не нужен. Кроме Максима.

И спохватившись, смущённо краснела и отводила глаза.

– А мама… Нет, не стану я ей рассказывать. Может со временем всё само разрешится. Она совсем не такая, как вы. Она хорошая, но… Она по-другому смотрит на мир. Она видит счастье в финансовом благополучии, независимости от других. Любовь для неё дело второстепенное.

– И всё-таки нужно рассказать маме, если она узнает, что вы уже второй год дружите тайком, ей будет очень обидно и больно. Нельзя так, Ирочка. Ты расскажи ей, а уж что она скажет, увидишь, главное, что на твоей душе не будет висеть груз обмана.

Мама Максима была верующей. Она ходила в храм на исповедь и причастие, а дома читала по вечерам молитвы. В углу её комнаты был оборудован небольшой иконостас, где на стенах были образы святых, а внизу на полочке лежали Евангелие, горела лампадка, и ещё было много тоненьких книжечек под названием акафисты. Что это такое Ирочка поначалу не знала. Мама Максима тоже никогда не заговаривала с ней на тему веры, не учила ничему и не настаивала, только однажды задала вопрос, крестили ли Иру? Ирочка ответила утвердительно, и добавила:

– А вам зачем?

– Буду и за тебя тоже молиться, – ответила мама Максима.

VII

На город налетели холодные ветра, срывая с деревьев пожелтевшую листву, стучась в окна домов, завывая в печных трубах, заморосил дождь, небо затянуло серыми тучами. Осень в этом году наступила ранняя, с первых же дней вступила в свои права, уже в начале октября запорошил снег. Ирина поступила в педагогический институт и домой приезжала лишь на выходные.

Они писали с Максимом друг другу письма, не в силах ждать неделю, чтобы поделиться своими мыслями. Но в эти выходные Максима забирали в армию. Ирина старалась быть сильной и не плакать при своём любимом при встречах, но в городе, в тесной комнате общежития, отвернувшись к стене от шумных подруг, она давала волю слезам, было страшно представить как они расстанутся на долгих два года и что вообще там, впереди, в зыбкой пелене тумана, в этой смеси холодного дождя и снега, за размытыми колеями, километрами трасс и бесчисленными городами, которые разделят их с Максимом, лягут между ними каменной стеной.

– Ну нет, она его дождётся и с ним всё будет хорошо! – твердила Ирочка шёпотом. В себе-то она была уверена, она боялась другого. На дворе был 1995 год. В новостях передавали тревожные сводки про Кавказ, многое скрывая, перекраивая и утаивая. Однако в их городке были ребята, уже вернувшиеся оттуда и поэтому Ирочка знала что там творится на самом деле.

Конечно, ребята не рассказывали всего, о таком невозможно, страшно, больно говорить вслух, об этом молчат на кухне ночами, перед опустевшей бутылкой водки на столе и куском хлеба, об этом плачут у икон в храме, об этом знает холодный одинокий крест на кладбище, под которым лежит мальчишка, которому не было и девятнадцати… Но и того, что ей довелось услышать – обрывками, кусочками, недосказанными фразами – ей было достаточно. И Ирка вся леденела внутри при мысли о том, что её Максимка может попасть в эту мясорубку.

– Только не туда, пожалуйста, только не туда, – просила она сама не зная кого.

И вот пролетели проводы. Накануне Ирочка, войдя в комнату к родителям, необычно бледная и сама не своя, встала на пороге и помолчав немного, холодным безжизненным голосом словно выплюнула:

– Завтра проводы у Максима. Я иду к нему. До утра.

Родители замерли, ничего не понимая.

– Так, а чего, – подал голос отец, – Так и сходи, одноклассник же, надо проводить. Как не проводить. А ты чего такая вся… Никакая-то? Случилось чего?

– Давно уже случилось, давно – бросила Ирина, – Если бы вы хоть чуточку интересовались чем-то кроме своих денег…

– Да ты как с отцом разговариваешь, дрянь? – крикнула мать.

Иринка усмехнулась горько:

– Вот и вся ты в этом. Только и умеешь нападать, огрызаться. Мама, неужели ты никого никогда не любила? Мама!

Ирочка схватила с вешалки курточку и выбежала из дома.

Она заночевала у своей бабушки, а утром пошла в дом Максима. Помогала матери приготовить угощение, накрыть столы, встречала друзей, одноклассников, улыбалась и с виду казалась самым беззаботным человеком на свете. Мама Максима вела себя также и лишь пересекаясь взглядами, женщина и девушка видели, что творится у каждой из них там, глубоко, за ширмой улыбок и спокойствия.

Отплясали, отшумели, выпили за скорейшее возвращение и вот утренний автобус увёз Максима, оставив Ирину одну под порывами ветра, сковывающими руки без перчаток, путающего длинные волосы, прилипающие к мокрому от слёз лицу, маленькую потерянную девочку в большом холодном мире, заметающем следы автобуса снегом.

VII

Сердце не знало покоя. Она не знала где найти себя, в чём обрести хоть какое-то успокоение. Именно так однажды, бродя после учёбы по улицам большого города, спешащего в тёплые квартиры, и набрела Ирочка на церковь. Постояв немного у входа, разглядывая купола, девушка поднялась по ступеням и вошла под своды старого храма.