Стивен Гросс - Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен
Эта последняя книга рекомендуется к покупке интернет-магазином Amazon: «Как специалист по облегчению скорби могу сказать, что в работе со своими подопечными я пользуюсь этой и только этой книгой. Она просто замечательная!» – гласит один отзыв. «Непременно включите этот текст в свой арсенал инструментов для борьбы с горем!» – говорится в другом. Одним словом, вы понимаете: наше горе стало состоянием излечимым. Мы можем легко восстановиться. Мы можем оставить его в прошлом.
Но мой опыт подсказывает, что возможность распрощаться с горем – это для человека скорбящего всего лишь очень привлекательная фантазия. Это все выдумки, что мы можем любить, терять, страдать, а потом просто сделать что-то, в результате чего наше горе уйдет навсегда. Нам хочется верить, что мы можем добиться избавления от скорби, потому что она способна застать нас врасплох и выбить из колеи даже через много лет после тяжелой утраты.
* * *В пятницу 15 ноября 2008 года по холмам и каньонам, окружающим калифорнийский городок Монтесито, прошли лесные пожары, в результате которых пострадало больше двух десятков людей. Пожары полностью уничтожили 210 домов, и одним из них был дом, принадлежавший моей сестре. Физически ни она, ни ее муж не пострадали, но потеряли абсолютно все, кроме одежды, которая в тот момент была на них надета.
Через месяц после пожаров, когда мы с сестрой разговаривали по телефону, она рассказала мне о том, как сплотились жители их городка.
Например, в ресторанах бесплатно кормили людей, потерявших имущество. Она описала мне процесс получения помощи от федерального правительства, поведала о широком спектре ссуд и кредитов, предлагаемых пострадавшим, а также о том, как государственные чиновники старались помочь им заполнить все необходимые заявления.
Я сказал сестре, что меня восхищает ее прагматизм и способность вновь подняться на ноги и начать налаживать новую жизнь.
Но тут она сообщила мне, что ходила к ясновидящей.
Меня это, конечно, удивило, но гораздо больше я был поражен своей собственной реакцией на ее слова. Когда сестра сказала, что поговорила с нашей матерью (которая умерла больше двадцати лет назад), я вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, а потом неожиданно для себя самого спросил:
– И что тебе сказала мама?
По окончании нашей беседы я подумал, что мы обращаемся к ясновидению, когда чувствуем потребность в присутствии ушедших от нас близких людей и не можем согласиться с бесповоротностью смерти. Нам хочется верить, что ясновидящие могут вернуть умерших, по которым мы тоскуем, в мир живых. Вера в возможность избавиться от горя и оставить его в прошлом – это такой же самообман, ложная надежда на то, что нам под силу унять живущую в нас скорбь.
О пробуждении от сна
Пару лет назад, прямо перед Рождеством, моего четырехлетнего сына положили в больницу. Под кожей около правого глаза у него возникла инфекционная пресептальная флегмона – веко покраснело и опухло до такой степени, что он не мог открыть глаз. Врачи опасались, что инфекция может проникнуть в глазной нерв, а после этого и в ткани мозга. Ему назначили пенициллиновые инъекции и поместили под круглосуточное наблюдение.
Мы с женой целых семь дней провели рядом с сыном и поэтому вошли в ритм жизни детского отделения больницы – знали, в какие часы нашему сыну полагается принимать лекарства, привыкли к двенадцатичасовым сменам медсестер и утренним обходам врачей. Вид притихших, покрытых снегом улиц за окнами госпиталя только усиливал чувство изоляции от мира.
В первый же вечер по возвращении домой сын наотрез отказался принимать антибиотики. Мы с женой по очереди умоляли его, то слезно, то сердито, но ничего не помогало.
В конце концов я рассказал ему историю из своего детства. Когда меня положили в больницу удалять гланды, я удрал от двух медсестер, которые пришли забирать меня в операционную.
– Мне просто не хотелось туда идти, – сказал я.
Мой сын немного поразмыслил об этом и через несколько минут согласился принять лекарство. Уже перед сном, когда я закончил читать ему сказку и выключил свет, он попросил меня еще раз рассказать, как я убежал от медсестер.
В ту ночь я внезапно проснулся от сна, который начал стираться из моей памяти сразу же после пробуждения. Во сне я видел, как протягиваю руку, чтобы поймать маленькую зеленую ящерицу, шмыгнувшую в темное пространство между двумя камнями и исчезнувшую где-то под землей.
Сон, раскрашенный в цвета старой фотографии, был очень похож на реальное воспоминание. Возможно, это и правда случилось со мной, когда я был еще мальчишкой. Мне подумалось, что сон имеет какое-то отношение к болезни сына, но какое? И тут я вспомнил еще одну деталь сна – четыре буквы S, I, D, A.
Я некоторое время полежал в темное, пытаясь ухватить за хвост ускользающий от меня сон, но больше ничего вспомнить не смог. Расстроившись, я встал с кровати, пошел на кухню и налил себе воды из-под крана.
Зеленые цифры часов на духовке показывали 01:25. Я взял стакан и поднялся в гостиную на верхнем этаже нашего дома. Я сидел там в тишине, периодически нарушаемой только скрежетом шестерен в коробках передач поднимавшихся в горку круглосуточных автобусов на дороге за углом.
Мне, как психоаналитику, становится очень не по себе, когда я сам не могу вспомнить собственный сон. Конечно, здравого смысла здесь мало, но, когда я не могу вспомнить сон, мне бывает стыдно, потому что я начинаю видеть в себе какого-то самозванца. «Людей учишь, а сам не умеешь», – не раз говаривал я себе в таких случаях.
В ту ночь я поступил так, как сам советую делать пациентам, пытающимся вспомнить подробности приснившегося им сна: я воспользовался методом свободных ассоциаций, то есть позволил подняться на поверхность сознания всем своим мыслям, какими бы алогичными или неудобными они ни были.
Первая моя мысль: испанское стихотворение. Вроде бы Педро Салинаса? Я понимал, что совпадение не полное, но вспомнил строки:
«Я забыл твое имя; и буквы его теперь плавают вокруг меня по-отдельности, не зная друг друга / Перемешиваясь, они превращаются в рекламы на боках автобусов, другие имена на почтовых конвертах / Ты где-то по-прежнему есть, но разбитая на кусочки, невозможная и недостижимая».
Вдруг меня осенило, и я узнал эти четыре буквы: SIDA по-испански означает AIDS, то есть СПИД. Одни и те же буквы, только переставленные местами, как буквы в том стихотворении.
Я вспомнил молодого человека, много лет назад дважды приходившего ко мне на консультации. Семейный доктор направил его ко мне, потому что он, будучи ВИЧ-позитивным, отказывался лечиться от пневмонии. Доктор спрашивал, не смог бы я найти какой-нибудь способ убедить его послушаться врача и родителей?
Во время нашей первой встречи молодой человек сказал мне, что родился и вырос в Корнуолле, в маленькой деревеньке на самой оконечности полуострова Лизард, то есть «ящерица».
– Лизард – это такой мыс, самая южная точка Британии. В действительности приближение Испанской Армады заметили именно с поля, рядом с которым стоит дом моих родителей, – сказал он.
Мы поговорили о его болезни, и меня сильно обеспокоило его полное равнодушие в отношении себя и своего состояния. Я сделал все, чтобы достучаться до него. Мы обсудили боязнь смерти, и я предположил, что он пытается оградить себя от этого страха, отказываясь признавать себя больным и не соглашаясь лечиться. Мне не удалось убедить его в необходимости принять помощь, и он ушел, но тем не менее обещал вернуться на следующий день.
На вторую консультацию он опоздал. Войдя в мой кабинет, он сказал, что все-таки понял, что я был прав и что ему нужно поберечь себя. Однако, вместо того чтобы согласиться пройти курс лечения, он решил, что ему будет лучше съездить в отпуск. У него уже было забронировано путешествие в Рио на Марди Гра… Но зачем ждать, когда можно поехать уже сейчас?
На следующую осень я узнал от его врача, что он умер. Не от пневмонии, а от дизентерии.
За окном проехал очередной полуночный автобус. Казалось, эти две консультации были совсем недавно, но в действительности с тех пор минуло уже около двадцати лет. Тому парню было всего двадцать шесть, когда он умер. Его родители, наверно, были еще живы. Я представил себе их дом на морском берегу и покрытое снегом соседнее поле. Я увидел его родителей такими, какими они могут быть сегодня. Я увидел, как они заворачивают подарки, слушают радио и вспоминают, как их чудесный мальчик, не снимая своей фланелевой пижамы, бежал открывать свои подарки в рождественское утро.
Как бы мне хотелось, чтобы я тогда сумел уговорить его начать принимать лекарства, лечь в больницу, позволить врачам лечить себя. Но он ускользнул от меня, как та ящерица из моего сна.
В тот момент я не нашел слов, которые смогли бы убедить его остаться. Вполне возможно, я не смог бы найти их и сегодня. Подняв взгляд, я увидел свое отражение в большом темном окне гостиной и снова почувствовал вчерашнюю беспомощность, ощутил бессилие, охватившее меня после отказа сына принимать лекарства, и страх, что он тоже может ускользнуть от меня и скрыться под землей.
