Гейл Форман - Я была здесь

Я звоню в дверь.

Открывает блондин с бородой. В шортах и рубашке с гавайским принтом, которая ему слишком велика. В руке у него большущий запотевший полный стакан, лед даже еще не растаял. Я пока не знаю, что чувствую: облегчение или разочарование. Это ведь точно не он. Скорее, какой-то Санта Клаус-неряха.

Но тут он начинает говорить.

– Я могу чем-то помочь? – И этот голос: мягкий, настороженный и знакомый.

Дар речи возвращается ко мне лишь через пару секунд.

– Я ищу Брэдфорда Смита.

На его лице мелькает какая-то мысль – он что-то заподозрил, планирует.

– По какому делу?

По какому делу? Я придумывала, что сказать, чтобы попасть в квартиру, но все заготовки как испарились. Ничего в голову не идет, кроме правды. Он с самого начала так на меня действовал, этот человек, которому я врала.

– По вашему.

Он щурится:

– Извините, а мы знакомы?

Сердце колотится сильно и быстро, не сомневаюсь, что он это видит и через блузку.

– Меня зовут Коди. – И добавляю после паузы: – Но вы меня, наверное, лучше знаете как Еще Раз.

Он молчит.

– Еще раз повторить?

– Нет, – спокойно отвечает он. – Я понял. Но ты зря пришла.

Он пытается закрыть дверь. А я думаю лишь об одном: Я попросила тебя помочь мне умереть, а ты у меня дверь перед лицом захлопываешь. И во мне вспыхивает злость. О, как она мне сейчас нужна.

Я просовываю в щель ногу.

– Нет, не зря. Я, помимо прочего, знаю девушку по имени Мэг Гарсиас. Тебе она, возможно, известна как Светлячок. Ты знал, что она на самом деле Мэг? И что ее лучшую подругу звали Коди? И что у нее еще есть мать? Отец? Брат? – Я вспоминаю текст, отрепетированный за весь этот долгий путь.

Я раскрыла карты и в некоторой степени жду, что он сейчас хлопнет дверью, но он, наоборот, выходит. Кто-то из соседей бросает в мусорный бак пустую бутылку, она со звоном разбивается. Брэдфорд смотрит на них, поджав губы. Затем открывает передо мной дверь.

– Наверное, тебе лучше войти.

Я на миг задумываюсь о Бэне, об арсенале оружия, о закопанных трупах. Но все равно захожу.

Обстановка тут спартанская и куда аккуратнее, чем в домах, которые я убираю, – даже после уборки. Ноги трясутся, если я сяду, он заметит, как дрожат коленки, но если не сяду, они могут подогнуться. Так что я просто облокачиваюсь на клетчатый диван.

– Ты ее знала? – переспрашивает он.

У него такое своеобразное выражение лица. Страшным совсем не кажется. Оно, скорее, полно желания. И тут я понимаю, что кровавых подробностей он не знает – но хочет услышать. Я молчу. Такого удовольствия я ему не доставлю.

– Значит, она это сделала, – продолжает Брэдфорд. Разумеется, это он теперь понял. По тому, что я появилась. Это удовольствие я ему все же доставила.

– Из-за тебя. Ты ее убил.

– Как я мог ее убить? Я ее даже ни разу не видел. И имени до сего дня не знал.

– Не своими руками, но ты это сделал… Подло, трусливо. Как ты там говорил? «Антоним смелости не трусость, а подчинение». – Я рисую кавычки пальцами. Это я тоже спланировала. – А я бы сказала, что антоним смелости – это ты!

Сама себе при этом я кажусь такой смелой. Вовсе не похожа на ту трусиху, какой на самом деле являюсь, ведь я едва держусь на своих ватных ножках.

У него кривится рот, будто он только что попробовал что-то не совсем свежее. Но потом Брэдфорд снова берет себя в руки и улыбается почти доброжелательно. У меня в ушах звучит пронзительный скулеж, пот выступает даже на тех частях тела, на которых его отродясь не бывало.

Брэдфорд смотрит на меня, гладя большим пальцем остальные. Ногти у него аккуратные, куда более ухоженные, чем мои, у меня они в жутком состоянии от постоянного мытья раковин и унитазов.

– Ты потеряла свою лучшую половину, – говорит он. – Ты так писала. Это была она. Мэг. Твоя «лучшая половина». И ты ищешь искупления, поскольку она приняла это решение без тебя.

Он все мои ходы просчитал. Как всегда. Даже когда мы на форуме переписывались, Брэдфорд видел меня насквозь. Мой глупый план «поймать» его мгновенно терпит крах, лишая меня последних сил, благодаря которым я стояла на ногах. Я плюхаюсь на диван.

– Мудак, – говорю я, потому что разработанный мной сценарий уже бесполезен.

Брэдфорд продолжает говорить почти что нежно.

– Хотя, может, ты и не имела в виду, что она твоя «лучшая» половина. Может, просто «вторая», – он делает глоток. – Иногда нам встречается такой человек, с которым у нас выходит полный симбиоз, как будто мы единое целое – с одними мыслями, одной судьбой.

Брэдфорд говорит так же, как на форуме, в рекламном стиле, и я не сразу понимаю, на что он намекает.

– Ты что, говоришь о том, что я хочу умереть, как и Мэг?

– Я лишь повторяю твои слова.

– Нет! Ты свои слова приписываешь мне. Ты хочешь, чтобы я умерла. Так же, как хотел, чтобы умерла Мэг.

– Как это я «хотел», чтобы Мэг умерла? – теперь он рисует кавычки в воздухе.

– Ну как: рассказал ей, как купить яд. Как написать прощальное письмо. Скрывать все от семьи. Как сообщить полиции. Стереть все письма, которые указывают на тебя. Отговорил принимать антидепрессанты. Сказал покончить с жизнью.

– Я ничего из этого не говорил.

– Все говорил! И мне говорил!

Брэдфорд пристально смотрит на меня:

– Коди. Коди, я не ошибся? Что конкретно я тебе говорил?

Я отчаянно пытаюсь восстановить в памяти подробности, но в голову ничего не идет, кроме всех тех идиотских цитат.

– Так, я вспоминаю… Планета без солнца. Это тоже ты была? – спрашивает он.

Да. Это была я.

Он садится, устраивается поудобней, словно собрался пересмотреть любимый фильм.

– Мне понравилась метафора. Хотели бы вы жить, если бы погасло солнце? Коди, а ты, вообще, знаешь, что будет, если солнца не станет?

– Нет, – пищу я. Словно мышка.

– За неделю температура воздуха на земле опустится ниже двадцати градусов мороза. Через год – до минус семидесяти. Океан скует лед. Ясное дело, расти ничего не будет. Скот передохнет. Люди, которые уцелеют в таком холоде, погибнут от голода. Планета без солнца, так ты себя называла, да? Она уже мертва. Даже если еще крутится.

Я – планета без солнца. Уже холодная и мертвая. Вот что он хочет сказать. Так что остается лишь формальность.

Но почему тогда в моем теле, словно электрический ток, пульсирует жар? Жар. Антоним холода. Антоним смерти.

Дверь щелкает. Входит мальчишка – с рюкзаком, прыщавый, хмурый. Первая мысль – что All_BS заманивает сюда людей и это очередная его жертва. Но я здесь, я его спасу. Еще не слишком поздно.

– Ты что тут делаешь? – спрашивает вдруг Брэдфорд.

– Мама говорит, что ты опять дни перепутал, – отвечает мальчишка. – Она в ярости. – Затем он замечает меня, и во взгляде появляется вопрос.

– Иди в свою комнату, сейчас поговорим, – резко говорит Брэдфорд.

– Можно за твой компьютер?

Брэдфорд коротко кивает. Мальчик уходит по коридору. Глядя ему вслед, я замечаю, как здесь уныло. По центру деревянный стол со стопкой салфеток. На стенах какие-то принты из серии ширпотреба. Старенький книжный шкаф, в котором не философские фолианты, а барахло в мягкой обложке из супермаркета, как у Триши в лаундже. А боком справочник «Известные цитаты Баретта» с кучей липких закладок. Вот откуда он их черпает?

Когда раздается приветственный звук компьютера, у меня словно включается мозг.

Паршивая квартирка, дерьмовая работа, мрачный городишко. Жизнь Брэдфорда во многом похожа на мою. Но каждую ночь он запускает комп и принимается играть в Бога.

– Тебе пора уходить, – говорит он. От его спокойного и едкого тона не осталось и следа. Голос снова ледяной, как тогда, по телефону, когда кто-то к нему вошел.

Кричит его сын – которому лет тринадцать-четырнадцать, не намного младше меня, – просит сэндвич.

Брэдфорд натянуто обещает, что сейчас сделает с индейкой и швейцарским сыром.

– Тебе пора уходить, – повторяет он, глядя на меня.

– А если бы кто-то сделал с ним то же самое, что ты сделал с Мэг? – спрашиваю я. И на миг воображаю себе это. Его собственный сын съел сэндвич с индейкой и умер. И Брэдфорд горюет так же, как Гарсиасы.

Он встает, и я понимаю, что он вообразил себе такой же сценарий. Он подходит ко мне, вены на шее налились кровью, мне должно быть страшно. Но я не боюсь.

Я же не хочу, чтобы его сын умер. Этим ничего не исправишь. Будет просто еще один мертвый подросток. И именно эта мысль почему-то придает мне сил, чтобы встать, пройти мимо него и выйти за дверь.

Я держу себя в руках, пока шагаю по коридору, по посыпанной гравием дорожке, мимо пьющих соседей, которые к этому времени включили классический рок. Все нормально, пока я снова не поворачиваюсь к дому и не смотрю на его квартиру, воображая, что человек, из-за которого умерла Мэг, – это чудовище и отец – готовит своему сыну сэндвич.