Том Шарп - Новый расклад в Покерхаусе
Управляющий взял конверт.
– Будем надеяться, они стоят немного больше. Ну-с... – Он запнулся и вытаращился на пачку акций:
– Бог мой! – Снисходительно-бодрого тона как не бывало.
Кухмистер виновато заерзал на стуле, как будто он нес личную ответственность за поведение пачки бумажек, которое почему-то так изумило солидного чиновника.
– Большая Ассоциация Магазинов! Поразительно! Сколько вы сказали? – Трепеща от возбуждения, менеджер вскочил на ноги.
– Десять тысяч.
– Десять тысяч? – Менеджер снял трубку и набрал номер отдела инвестиций:
– По какой цене идут? – Пауза. Менеджер с недоверчивым еще уважением изучал Кухмистера. – Двадцать пять с половиной? – Он положил трубку и внимательно посмотрел на чудного клиента. – Мистер Кухмистер, – сказал он наконец, – кстати, у вас здоровое сердце? Не знаю, как помягче выразиться... Вы стоите четверть миллиона фунтов.
Кухмистер выслушал, но видимых признаков волнения не выказал. Он застыл на стуле, вперив в менеджера неподвижный взор. Тот был ошарашен куда сильнее, в его хихиканье слышались истерические нотки.
– Теперь-то вы можете купить Райдер-стрит вместе с жителями, если пожелаете, конечно, – выговорил он.
Кухмистер не реагировал. Богатство. Что-то такое, о чем он никогда не мечтал.
– Да еще, наверное, дивиденды наросли, – спохватился менеджер. Кухмистер кивнул, поднялся, поставил стул на место. Взглянул на акции, принесшие ему удачу:
– Заприте их в сейф.
– Но... – начал менеджер, – сядьте, мистер Кухмистер, давайте все обсудим. Райдер-стрит? Выкиньте из головы Райдер-стрит. Большому кораблю – большое плавание. Мы можем продать эти акции и... или часть их... приобрести подходящую собственность и смело начинать новую жизнь.
Кухмистер обдумал заманчивое предложение.
– Мне не нужна новая жизнь, – мрачно заявил он. – Я хочу старую.
Он оставил менеджера сидеть, разинув рот, за письменным столом и вышел на Сидни-стрит. Менеджер смотрел ему вслед, и банальнейшие видения богатого, привольного существования теснились в его бедном мозгу. Большая Ассоциация Магазинов – БАМ! Яхты, круизы, лимузины и – светлый загородный коттеджик – все то, что он всегда старался презирать.
Но Кухмистеру это не нужно было и даром. Он разбогател, но обида не прошла. Наоборот. Горечь била в нем ключом. Его надули. Он сам себя обманул. Он был слишком простодушен и слишком предан Покерхаусу. Они пользовались этим. Ректор, Декан, даже сэр Кошкарт О'Труп. Теперь он не боится потерять работу. Он им покажет. Кухмистер повернул на Грин-стрит и направился к «Синему кабану».
17
Корнелиус Каррингтон развил бурную деятельность. Два дня его подвижная фигурка со свитой операторов и ассистентов носилась туда-сюда по узким лестницам Покерхауса. Не освещавшиеся столетиями закоулки вдруг засверкали яркими огнями: Каррингтон украшал репортаж архитектурными оборочками. Участвовали все. Даже Декан, дабы пристыдить Ректора, соблаговолил выступить и растолковать массовому зрителю значение консерватизма в наше неспокойное время. Он стоял под портретом епископа Файрбрэйса, ректора Покерхауса в 1545-1552 годах, громил распущенную молодежь и ставил ей в пример монашески целомудренных студентов прошлого. Потом камера прошлась по остаткам фундамента женского монастыря XV века, сохранившимся в саду, и в следующем интервью Капеллан поведал, что монастырь этот, сгоревший в 1541 году, был на самом деле публичным домом. Каррингтон не преминул изумиться: оказывается, в Покерхаусе издавна процветали свободные нравы. Старшего Тьютора сняли сперва на берегу – он сопровождал восьмерку на велосипеде, а затем в столовой. Каррингтон расспрашивал о диете атлетов Покерхауса, выманил признание, что ежегодный банкет обходится минимум в две тысячи фунтов, и поинтересовался, платит ли колледж в Оксфордский комитет помощи голодающим. Тут, позабыв об аудитории, Тьютор посоветовал журналисту не совать нос в чужие дела и, гордо подняв голову, покинул столовую, волоча за собой оторвавшийся провод микрофона. Сэра Богдера телевизионщики пощадили. Ему разрешили свободно прогуливаться по новому двору и вволю рассуждать о прогрессивных и гуманных изменениях в Покерхаусе. Время от времени он останавливался и то устремлял дальнозоркий взор на стену библиотеки, рассуждая об эмоционально-интеллектуальном симбиозе как основе университетского образования, то, опустив глаза долу, адресовал крокусу речь о духовном очищении при половом акте, то возводил очи к дымовым трубам XV века и с похвалой отзывался о молодежи, не равнодушной к нуждам ближнего и готовой прийти на помощь страждущим. И правильно она делает, что порывает с отжившими традициями, которые... Он пустился рассуждать о благотворности лучших человеческих чувств и пришел к выводу, что экзамены пора отменить. Вообще молодежи он пропел настоящую осанну и призвал пожилых (старше тридцати пяти лет) не становиться на дороге юноши и девушки, чьи сердца и тела раскрыты... Тут сэр Богдер запнулся, и Каррингтон вернулся к вопросу о воспитании милосердия, каковое он считал самым ценным в университетском образовании. Ректор согласился. Да, конечно, сочувствие ближнему – основной признак развитого ума. Съемка завершилась, и он вернулся домой в уверенности, что закончил на нужной ноте. Каррингтон придерживался того же мнения. Журналист оставил операторов снимать геральдических зверей на главных воротах и увенчанную шипами стену колледжа, а сам отправился на Райдер-стрит и провел около часа, запершись наедине с Кухмистером.
– От вас требуется одно – прийти в Покерхаус и рассказать, как вы служили привратником.
Кухмистер покачал головой. Каррингтон не отставал.
– Мы снимем вас у ворот, снаружи, вы можете стоять на улице, а я попрошу вас ответить на несколько вопросов. Вам не придется заходить внутрь.
Кухмистер уперся.
– Или в Лондоне, или никак.
– В Лондоне?
– Я там уже лет тридцать не был.
– Мы свозим вас в Лондон на денек, если настаиваете, но сниматься лучше в Кембридже. Хотите прямо здесь, у вас дома? – Каррингтон оглядел закоптелую кухоньку. Обстановка что надо: зрители будут рыдать от жалости.
– Нет, не годится.
Каррингтон шепотом обругал несговорчивого старикана.
– Не хочу, чтоб в фильме.
– Не хотите, чтоб в фильме?
– Хочу живьем.
– Живьем?
– В студии, как в «Панораме». Мне всегда было охота посмотреть, как там, в студии. Все по-настоящему?
– Отнюдь нет. Жара, здоровые кинокамеры...
Вот и хорошо. Или живьем, или никак.
– Ладно, – сдался Каррингтон. – Но сначала отрепетируем. Я буду задавать вопросы, а вы отвечать.
Упрямство привратника раздосадовало Каррингтона. Но что делать? Без него каши не сваришь. Кухмистеру хочется в Лондон, Кухмистер по каким-то суеверным причинам не желает, «чтоб в фильме», придется ублажить его, обойтись кадрами дома старшего привратника на Райдер-стрит.
Каррингтон вернулся в Покерхаус и собрал съемочную группу. Осталось последнее интервью – с генералом Кошкартом О'Трупом в Кофт-Касл.
***Через неделю Кухмистер и Каррингтон вместе поехали в Лондон. В эту неделю Каррингтон потрудился на славу, он смонтировал фильм и усовершенствовал комментарий. Но тревога не покидала его. Что-то не так. Не с программой – ее он состряпает, – а с Кухмистером. После увольнения привратник как будто вырос, как будто у него появились собственные цели. Обиженный тон, которым он привлек внимание Каррингтона, сменился невозмутимостью и уверенностью. В принципе, Каррингтон не возражал. Это даже усилит впечатление. И в студии есть свои плюсы. Грубоватая физиономия Кухмистера, сизый нос и нависшие брови будут выгодно выделяться на искусственном фоне, дадут дополнительный эффект неожиданности и непосредственности. Невнятное бормотание привратника растрогает чувствительных зрителей. Внимание всей страны будет приковано к этой жалостной истории – подлинной человеческой драме. Банальности радикала Богдера и воинственный пыл реакционера Декана оттенят прозрачную, безыскусственную честность Кухмистера, и тем самым будет доказано преимущество обыденных ценностей, которое проповедовал Каррингтон. И напоследок – воистину мастерский штрих. Генерал сэр Кошкарт О'Труп, стоя на посыпанной гравием аллее в Кофт-Касл, предлагает Кухмистеру поселиться у него, и камера показывает скромное бунгало, где старший привратник может мирно провести остаток дней своих. Каррингтон гордился этой сценой. В Кофт-Касл царил тот же дух, что и в милых его сердцу городских предместьях, а сам генерал – классический тип современного английского джентльмена. Чтобы достичь столь блистательного результата, пришлось прибегнуть к монтажу – журналист сумел обойти необузданного вояку. Помог терьер. Каррингтон заметил резвившегося на лужайке песика и спросил сэра Кошкарта. любит ли он собак.
