Андрей Шарый - Четыре сезона

Или объяснение — в другом: пока Господь не додумался создать солнце, он творил мир в темноте, и первым делом, наверное, шутки ради, придумал эту Божью тварь. Двести лет назад ее выловил из реки с жидким именем Пивка естествознатель с рыбьей фамилией Ершинович. Существо назвали proteus anguinus, «человеческая рыбка». А как, скажите, его еще назвать, этого хвостатого слепого червячину, иногда размером в 30 сантиметров, да еще с ручками и ножками? Подводным кротом?

Теперь proteus anguinus — биологическая знаменитость, гордость словенского естествознания. Его именем назвали дорогую гостиницу, его изображение выбито на словенских монетах. В Постойне человеческой рыбки наловили целый бассейн и предъявляют зевакам как чудо природы. Это не единственное, хотя и самое впечатляющее, подземное одушевленное колдовство — спелеобиологи обнаружили в пещерах почти 200 видов живых существ, козявок и жучков, приспособленных эволюцией к вечной ночи и вечной сырости. Летучих мышей, чтобы не пугали туристов, конечно, выгнали и извели. Но с темнотой так просто не справиться.

«Они шли по темным коридорам, осматривая уже знакомые чудеса пещеры, чудеса, носившие очень пышные названия: „Гостиная“, „Собор“, „Дворец Аладдина“. Скоро им попалось такое место, где маленький ручеек, падая со скалы и мало-помалу осаждая известь, в течение столетий образовал целую кружевную Ниагару из блестящего и прочного камня. В одном месте они набрели на подземную пещеру, где с потолка свисало много сталактитов, толстых, как человеческая нога. Вскоре Том нашел подземное озеро, которое, тускло поблескивая, уходило куда-то вдаль, так что его очертания терялись во мгле. Тут в первый раз придавило их своей холодной рукой глубокое безмолвие пещеры». В отличие от пленившей Тома Сойера глухой пещеры, в Постойне теперь — роскошное, светлое подземелье, фонарь на фонаре. Но ужас кромешной тьмы и глубокого безмолвия и здесь не оставляет ни на миг, прячется где-то в уголке сознания. Хочется заглушить это неприятное чувство — например, громко засмеяться, встать поближе к прожектору, но каменные стены делают голоса гулкими, как колокола, а любая фигура, оказывается, отбрасывает под землей нечеловеческие тени. Большую часть подземного путешествия туристы совершают в маленьких смешных поездах. Открытые вагончики тянутся за электромобилем из ниоткуда в никуда, их то сжимают узкие коридоры и низкие своды, то стискивает темнота, подступающая из-за спин могучих известковых колонн. От исторической капели не спасает плащ, с зонтом под землей ходить глупо. Подмокший, минуешь просторные освещенные залы, крутые обрывы, в глубине которых журчат невидимые потоки. Здесь всегда прохладно, восемь градусов, за пару последних сотен тысячелетий температура заметно не менялась. Здесь всегда влажно, и мокрота, как холодный пот, проступает на стенах и потолках.

Разноцветная подсветка дает лица вытесанным по одной мерке сталагмитам, превращает их то в диковинных животных, то в сказочных персонажей, то в исторических героев. У Постойнской пещеры, конечно, свой перечень имен и названий, свои загадки для простаков. Вот этот каменный мост через неглубокий провал, разделяющий два каскада пещер, строили под землей в годы Первой мировой войны русские военнопленные, он так и называется — Русский мост. Вот в этом гигантском зале с высоченными сводами выступают симфонические оркестры, такой акустике позавидует любая студия звукозаписи. А вот здесь человеческий гений — зря говорят, что ночь не победить! — создал освещение ярче, чем на центральной площади Любляны. Но под землей в человеческий гений не веришь. Свет здесь — лишь тусклый отблеск пещерной темноты. Бессмысленно мериться силами с природой, ведь она, только если захочет, позволяет существовать рядом с собой, да смеха ради расцвечивать это соседство лампочками-мотыльками. Тут, на дне земли, на самом донышке мира, ясно: свету не суждено победить тьму, а символ вечности не обязательно сияние звезды.

Каменный колокол

Но даже сейчас часть меня все еще летаетНад Дрезденом на «Ангеле-один-пять»,И никому не приходит в голову, что за моим сарказмомСкрываются горькие воспоминания.

Достоинство династии

Достоинство саксонского рода Веттинов лучше других памятников Дрездена символизирует «Княжеская процессия». Стометровое панно выполнил на фарфоровых плитках стены Длинной Колоннады художник с пистолетной фамилией Вальтер. Торжественная вереница тридцати пяти саксонских владетелей — кто пеший, кто конный, но все одинаково державные и напыщенные, окруженные сподвижниками и «птенцами гнезда», вооруженные символами власти, тяжелыми знаменами, широкополыми шляпами, — шествует, шествует, шествует от католического кафедрального собора к площади Новый рынок, Неймаркт. Веттины знают, чем могут гордиться. Первые из них еще в XII веке захватили полабские земли у славянских племен, другие добились признания за Саксонией статуса одной из важнейших территорий Священной Римской империи германской нации, третьи отвоевали право называться не курфюрстами, а королями. И только последний представитель монархического семейства оказался несчастливым. Фридрих Август III вынужден был отречься от престола революционной и для Германии осенью 1918 года. Он и замкнул фарфоровую процессию, из пышной парадной колонны превратив ее в скорбный караван.

Главным соперником Саксонии веками оставалась пусть и родственная, но от этого не менее опасная Пруссия. Берлин в конце концов поглотил Дрезден. Саксонской столице так и суждено бы остаться скромным центром провинции, если бы не смелые мечты самых спесивых ее хозяев, княживших друг за другом. Фридрих Август I, известный как Август Сильный, и сын его Фридрих Август II не любили Пруссию, зато обожали Италию, ее и приняли за архитектурный эталон. Спокойная Эльба почему-то напоминала курфюрстам венецианский Canale Grande, и на саксонских берегах в первой трети XVIII столетия они с размахом расчертили новое барочное царство. Первый и Второй Августы были поудачливее Третьего.

Идеологическое обоснование проекту обеспечил венецианский художник Бернардо Белотто по прозвищу Каналетто. Выписанный к саксонскому двору не слишком известный отпрыск семейства знаменитого живописца Антонио Канале, он мастеровито производил один городской пейзаж за другим. Современникам и потомкам Каналетто подстроил оптический обман: гондолу на серебристой глади художник заменил рыбацкой лодкой с косым парусом, карнавальные толпы на campo San Polo — коробками марширующих по брусчатке Неймаркта краснокафтанных гвардейцев, череду венецианских дворцов и колокольню San Marco с золотой статуей Архангела Гавриила — панорамой галерей и павильонов Цвингер да башней земельного парламента с золотой фигурой Саксонии. Остальное — дрожащий предвечерний воздух, игра красок на небе и на воде, тонкая патина, что бросает романтический флер на любую, самую что ни на есть бытовую сцену, — это уже вопросы владения ремеслом живописца, а не знаниями географа. Август Сильный поместил ведуты Каналетто в свою картинную галерею. Эти полотна и сейчас красуются по соседству с «Сикстинской мадонной».

Надо отдать должное обоим Августам: в Дрездене у заезжего il pittore с каждым годом появлялись новые и новые основания для сравнительного изучения северного и южного барокко. Однако для полной победы над логикой исторического развития Первому и Второму не хватило амбиций, времени и денег. Попытка скрестить немецкую расчетливость с италийским шиком провалилась: натуру не обманешь, копия не бывает лучше оригинала, как ни строй на Эльбе Флоренцию — получится Дрезден.

Вершиной этих архитектурных сверхусилий стал воздвигнутый на центральной площади столицы Саксонии самый большой в немецких землях протестантский храм — Фрауэнкирхе, собор Богоматери. Август Сильный забраковал первоначальный замысел архитектора Георга Бара, который, сплоховав, решил положить в основу храмовой конструкции греческий крест. Курфюрсту ведь ни к чему были лишние выдумки: Август полагал, что над архитектурным ансамблем Дрездена должна доминировать родная сестра его любимой венецианской церкви Santa Maria della Salute. И в 1726 году на Неймаркт снесли древний собор, в котором веками крестили и отпевали Веттинов, а на его месте заложили фундамент нового храма. Строили по-немецки быстро и добротно, рачительно используя только один материал, песчаник из местных каменоломен в Пирне, ни дерева, ни импортного мрамора. Всего через семнадцать лет Каналетто получил возможность формировать композицию своих полотен вокруг огромного каменного купола Фрауэнкирхе. Эта церковь была высока, величава и холодна; ее так и называли в народе — «Каменный колокол».