Кэтрин Хайд - Пурпурное сердце
В какой больнице? Ах да, Деннис ведь не спросил.
Каждый раз, когда он останавливается, чтобы позвонить, он покупает по чашке кофе. Только это помогает ему держаться так долго. Но рано или поздно все равно придется искать ночлег.
В одиннадцать вечера он наконец застает Мэри Энн дома.
— О Боже, ты дома, — говорит он. — Ты в порядке?
— Майкл, где ты?
— Уже на полпути к тебе. Как ты?
— О, Майкл. Ты едешь. Ты ангел.
— Я очень усталый ангел, Мэри Энн. Я должен поспать. Сегодня я уже не смогу проехать больше мили. Мне нужно отоспаться, чтобы завтра утром продолжить путь.
— Конечно. Отдохни. Будь осторожен, не попади в аварию.
— Что случилось?
— У него инфаркт.
— Но он жив, да? Как все это произошло?
— Сейчас мне трудно об этом говорить.
— Я должен увидеть его, Мэри Энн. Я не могу опоздать.
— Выспись, Майкл. Нельзя требовать от себя больше, чем можешь. Я благодарна тебе за то, что ты откликнулся. А теперь постарайся хорошенько выспаться.
* * *Повесив трубку, он покупает очередную чашку кофе и продолжает путь.
Глава сорок третья
Уолтер
Я могу назвать столько веских причин оставаться Уолтером. И знаю, что мне будет очень не хватать этого образа, когда все кончится.
Не сомневаюсь, что у вас уже сложилось обо мне мнение, будто я обычный парень. Нет ничего во мне примечательного, разве что бегаю хорошо, да и общаться со мной довольно легко. За исключением того, что я Уолтер. Таким, как я, никто никогда не был и не будет. И я искренне верю в свою исключительность. Впрочем, как каждый из нас верит в свою.
Майкл сейчас под впечатлением того, что жизнь продолжается и с его участием. Его лишь недавно осенило, что ничто не кончается и что в реинкарнации заложен глубокий смысл. Да, верно, ничто не кончается. Но все меняется. И в этих переменах что-то обязательно приобретается, но что-то очень важное теряется.
Как в случае со мной.
Мне не стоит жалеть себя за то, что пора уходить. И собственно, я не жалею. Сейчас я способен понять ценность того, что мне когда-то дали и что я теперь отдаю.
Я бы хотел сказать вам, что по-настоящему ценю каждое мгновение жизни, которую мне дали. К сожалению, я, как и все, при жизни не придавал этому значения.
Но иногда это прорывается. Я могу сейчас оглянуться назад и увидеть прожитое, и самые яркие моменты кажутся солнечными бликами, гуляющими по Атлантике.
Та утренняя поездка в кузове соседского пикапа. Помните? Я вам рассказывал.
Или эпизод, когда я управлял отцовским «фордом» и резко жал на газ, так что свалился в кювет. То ощущение, которое я испытал, когда вместе с машиной, как единое целое, нырял в эту яму. Тогда было трудно понять, где кончается Уолтер и начинается «форд». Я воображал себя такой же мощной машиной, какой был восьмицилиндровый «форд». У меня была сила и скорость. Мне казалось, что я правлю всем миром. Ощущение длилось секунду, но какая это была секунда.
А вот еще: я плыву в океане, пытаясь бороться с волнами. Мне, кажется, девять. Не знаю точно, но я определенно маленький. Волна подхватывает меня, переворачивает и несет куда-то. Я отчаянно сопротивляюсь, но стихия сильнее. Тогда я понимаю, что противостоять ей невозможно. Я просто умру, если стану бороться. Поэтому я отдаюсь во власть океана, и он выбрасывает меня на поверхность, теперь я могу дышать. Захлебываясь соленой водой, ловить ртом этот восхитительный кислород.
Потом я долго лежу на берегу, на песке, и чувствую, как солнце высушивает на мне воду каплю за каплей. Я могу видеть солнце даже с закрытыми глазами, слышу голоса на пляже, и звуки кажутся громче, а краски ярче, потому что в этот момент я понимаю, какое это счастье — быть.
Тебе кажется, что уже никогда не забудешь этой минуты, но все забывается.
Есть в моей памяти и момент, связанный с Мэри Энн. Когда мы сидим в отцовском «форде», но еще на переднем сиденье. Мы целуемся довольно невинно, но потом вдруг наши рты раскрываются, и мы касаемся друг друга языками. Это удивительно, потому что ощущение такое, будто слились воедино наши жизни. Оно тоже длится долю секунды, но порождает бурю эмоций.
Как раз в эту долю секунды я забываю о том, что могу потерять ее, а она меня. Как забываю и о том, что должен держаться от нее на расстоянии вытянутой руки, потому что шансов у нас ист.
Возможно, мне стоило сказать ей об этом, но разве это можно выразить словами?
Даже сейчас я объясняюсь путано. Потому что чувства сильнее слов. Нужно сжать их, чтобы уместить в слова, но тогда от них останется только тень.
Как бы то ни было, у меня последняя возможность рассказать вам о тех мелочах, которые составляют счастье жизни.
Возможно, они покажутся глупыми. Но нет, На самом деле они не глупые. Наверное, я просто преподношу их так, что они кажутся глупыми.
Скажем, я просыпаюсь ночью оттого, что голова Никки лежит у меня на шее. Я ощущаю тепло его шерсти, слышу его дыхание. Он слегка подрагивает. Издает какой-то непонятный звук, и мне становится ясно, что собакам тоже снятся сны. Интересно, что им снится?
Или в жаркий день я беру в руки бутылку «кока-колы» и чувствую ее обжигающий холод. Бутылка так уютно лежит в руке, словно специально сделана под мою руку. И я делаю первый глоток, вкус которого именно тот, что надо, и холодок пробирается внутрь меня. В этот момент я ощущаю свое тело как живой организм.
Или я бегу так быстро и трудно, что кажется, сердце вот-вот разорвется, а оно лишь чуть шире приоткрывает клапаны.
И разумеется, первый кусок лимонного пирога.
Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что каждое мгновение жизни одинаково важно. И даже самый напряженный или небогатый событиями день воспринимается как подарок.
Теперь я перебираю эти мгновения, словно драгоценные жемчужины, и любуюсь их красотой.
Глава сорок четвертая
Майкл
Глаза Эндрю открыты, когда Майкл заходит в больничную палату. Они пустые, отрешенные, но открыты.
— Привет, дружище, — говорит Эндрю. — Я знал, что ты придешь.
Он говорит шепотом, со скрипом в горле, как будто ему не хватает воздуха, чтобы вытолкнуть слова наружу.
Майкл осторожно подходит к его кровати, медленно, словно боится разбудить.
— Ты назвал меня дружищем.
— Да? Тоже мне, большое дело. Я всегда зову тебя так.
— Эндрю, ты знаешь, кто я?
— Конечно, знаю, оболтус.
Майкл берет его за руку, пристально смотрит в глаза, едва сдерживая слезы.
У Эндрю меловая кожа, глаза запали слишком глубоко, словно отступили.
Эндрю говорит:
— Многие боятся умирать, но мне не страшно. Я сказал себе: «Эндрю, у тебя там есть друг. Он придет к тебе». И вот ты здесь.
— Не разговаривай, дружище, — говорит Майкл. — Береги силы.
— Для чего? Теперь это неважно, верно? Сначала я думал: «Наверное, мой старый дружище не простит меня». Но теперь я знаю. Все прошло. Ты больше не держишь на меня зла. Правда?
Майкл поглаживает его руку, стараясь успокоить его.
— Думаю, да, дружище. Но есть один нюанс. Ты не мертв.
— Нет? О черт.
Эндрю затихает, словно потерпев поражение, и закрывает глаза.
Майкл сидит возле него, пока не приходит Мэри Энн.
* * *— Что случилось, Мэри Энн? Господи, это я во всем виноват.
Он смотрит на нее со стула и видит перед собой уставшего ангела с темными кругами под глазами от недосыпания.
Эндрю крепко спит, но Майкл на всякий случай выводит Мэри Энн в коридор.
— Майкл, не говори глупостей, конечно, ты не виноват.
Она обнимает его, и он позволяет себе — сначала неохотно, все еще пребывая в состоянии тревоги, — крепко прижаться к ней, как будто боится упасть. Он словно нуждается в опоре.
— У него был сердечный приступ, Майкл. Это не впервые. И твоей вины здесь нет.
— О, я говорил такие ужасные вещи, Мэри Энн. Когда мы были в той лодке. Некоторыми своими словами я просто добил его.
— Ты не мог сказать ничего такого, о чем бы он сам не думал все эти годы.
После некоторых колебаний он отстраняется от нее, словно отступая и выходя из укрытия.
— Когда Деннис сказал, что он в больнице, я подумал, что он попытался покончить с собой.
Мэри Энн пожимает плечами.
— Кто знает, как это назвать? Он курит по две пачки в день крепких сигарет без фильтра, много пьет, ест только сильно зажаренную пищу. И это после двух инфарктов. Он живет так все эти годы после войны. Ты когда-нибудь слышал историю самоубийцы, который надел себе петлю на шею и встал на глыбу льда?
Он встревоженно смотрит ей в глаза. Она говорит бесстрастно, но он знает, что это не соответствует ее чувствам. Возможно, это просто ширма, за которой она привыкла прятаться.
— Он поправится?
— Пока все идет неплохо. Но нет никаких гарантий.
