Дмитрий Добродеев - Большая свобода Ивана Д.
1979 год. Очередная пьянка у Тумановых. Проводив гостей, Олег выходит на балкон, смотрит на звездный небосвод. Обнимает Светлану: «Где тут Восток, где Запад и где мы?» Она показывает на Запад. Но он берет ее пальчик и уводит его на Восток: «Киса, ты самый дорогой мне человечек, я все сделаю для тебя, но я работаю на КГБ».
Светлана в шоке. Она выходит утром из дома, садится на трамвай и делает круги по Мюнхену. К полудню голод пересиливает страх. Светлана идет в баварскую пивную «Донизль» и выпивает литровую кружку пива. После этого ею овладевает приятное равнодушие. Она согласна.
Попойки в доме Тумановых продолжаются. Светлана становится его помощником. Без ее одобрения в русскую службу не берут ни одного сотрудника. Вскоре Туманов ведет ее по маршруту Ариадны: везет в Вену и Восточный Берлин, где она соглашается работать на КГБ.
Дочь Александра родилась в 1982 году.
Мюнхен, 1985-й. Прекрасно обставленная вилла, афганские ковры, камин. Перед Тумановым лежит русская борзая. Он курит сигару, запивает ирландским виски и смотрит на себя в зеркало. Ему сорок лет, он свеж, еще в хорошей форме, но от алкоголя под глазами наметились мешки.
Входит яркая молодая женщина. Неужели это его жена? Она говорит: «Сегодня поедем в Гармиш». В Гармише — друзья, такие же придурки из бежавших русских. Они пьют до рассвета виски, купленное в американском Военторге. Слушают записи Юрия Антонова. Ночью она просыпается и видит странную сцену: Туманов в трусах молится у иконы на коленях. Плачет и что-то шепчет.
Туманов продолжает пить. На встрече со связником Светлана просит помочь — вылечить его от алкоголя. Куратор соглашается. Туманова на неделю вывозят в Союз, помещают в спецлечебницу, зашивают. Но это не помогает. Он пьет по-прежнему.
Февраль 1986-го, ситуация накалена до предела. Туманов спивается. Светлана оформляет развод и с дочкой переселяется в отдельный номер в «Арабелле». Соседи часто видят, как он, пьяный, сидит у них под дверью, плачет, просит впустить.
Потом, шатаясь, возвращается к себе. Надрывно звонит телефон: это больная Ариадна требует денег, угрожает разоблачить.
Что делать? Развязка наступает сама собой.
Ошибка резидента
Весна 1986-го. В Афинах сбегает полковник КГБ Виктор Гундарев. Он сообщает американцам про важного агента в Мюнхене. Разоблачение Туманова — вопрос недель.
Туманов должен вернуться. Ему звонят, и тихий голос говорит, что заболел отец. Он не хочет возвращаться. Ему хорошо в Мюнхене. У него пятьсот тысяч марок на счету. Он любит китайский суп «ван-тан» и водку «Абсолют». Но нечто неумолимое нависает над ним: это приказ из Центра. Ему страшно. Он не может ослушаться.
Неподвижный крупный план: бисерные капли пота на лбу. Туманов курит: «Возвращаться или нет?» Но сам понимает, что этот вопрос излишен.
Он уходит с работы, говорит, что плохо себя чувствует. Идет в банк, снимает деньги. Потом заходит в китайский ресторан, набирает «весенних пирожков». Давится ими на ходу. Покупает авиабилет в Западный Берлин и вечером летит. Оставив в квартире все как есть — коллекцию икон, фотографии, библиотеку.
В Берлине он как всегда едет на эс-бане до «Фридрихштрассе». Через потайную дверь проходит в Восточный сектор. Там его ждут.
Вилла в Карлхорсте. Ночь. Бутылка «Корна». Приходит генерал Потапов. Садится, задирает ногу. Под брючиной — дешевый советский носок с распущенной резинкой. Ведет с ним беседу. Больше похоже на политинформацию. Благодарит за выполненное задание. Туманов немного разочарован. Его переправляют в Союз.
Кадр: апрель 1986-го, центр АПН в Москве. На сцене — столик. Сидит Туманов, он в бархатном пиджаке, на шее шелковый платочек, глаза скрыты за дымчатыми стеклами. На него с галерки наставляет проектор полковник Виталий Юрченко, сам недавно перебежавший и вернувшийся. Туманов говорит хриплым голосом: «Радио «Свобода» как было, так и осталось шпионско-пропагандистской радиостанцией. А русская служба радио — это сборище извращенцев и ублюдков!» Юрченко подмигивает ему, в зале аплодисменты.
Западная пресса оценивает выступление в духе «холодной войны»: Tumanov's sweaty, mumbling performance drew open disbelief and derision from the more than 100 Western reporters who had been summoned to the carefully scripted propaganda show. (Туманов потел и мямлил, его выступление вызвало недоверие и насмешки у более чем ста западных журналистов, которых созвали на это тщательно отрежиссированное пропагандистское шоу.)
Аплодисменты советских гостей в зале стихают. Следующий кадр: квартира на Цветном бульваре, которую ему дарят за службу. Друзья и кураторы празднуют возвращение блудного сына. На столе — закуска, бутылки водки. Туманов гуляет. Особым распоряжением органов ему позволяют оставить пятьсот тысяч марок, которые он накопил в Мюнхене. Этих денег хватит на несколько лет пьянки.
В Мюнхене его хватаются через несколько дней после бегства. Большой группой американские и немецкие следователи входят в квартиру, допрашивают жену. Проводят обыск. Она ничего не знает. А они не верят.
Уже после бегства Туманова, в октябре 1986 года Светлана получает записку от связного и едет в Берлин. Проходит привычным путем через потайную дверь на «Фридрихштрассе», получает инструкцию и возвращается в Мюнхен. Через сутки ее арестовывают. Обвинение — нелегальный переход границы. Она сидит в тюрьме полгода и получает пять лет условно.
1988 год, Светлана на свободе, приезжает с дочкой в Москву, разыскивает Туманова. Он встречает их помятый, заспанный, в засаленном халате. Не сразу узнал, потом увидел дочку, обрадовался. Провел в квартирку, на столе — остатки вчерашней трапезы. Светлана предъявляет претензии — как смеет он брать деньги с их общего счета, ведь это все — для образования дочери.
— Это — мой счет, — спокойно отвечает Туманов. — Не лезь в мои дела. — После этого они расстаются навсегда.
1992 год. Советского Союза больше нет. КГБ в кризисе, кураторы его покинули. Деньги тоже кончились. Он сидит в своей двухкомнатной квартирке на Цветном. На нем — все тот же засаленный халат, борода нечесаная, глаза слипаются. На столе — пустая поллитровка и засохший бутерброд. Не мешало бы сходить в ларек, но тело непослушно.
Он пишет: «Сейчас я очень редко покидаю свою квартиру. У меня нет работы, и я живу на пенсию, которую мне платит государство. Я провожу дни, читая книги и газеты. Я рано ложусь спать и встаю поздно. Мне сорок восемь лет, но иногда я чувствую себя очень старым».
Звонок в дверь. Приходит дядя Сережа. Как-то ссохся, поседел, сильно хромает. Они садятся за стол, опрокидывают по сто грамм. Дядя Сережа печален: его уволили в запас. В эти дни в органах увольняют всех. Дела идут неважно: дочка не вышла замуж, жена пилит. На пенсию прожить невозможно, а возраст не позволяет идти в охранные структуры. У него прогрессирует артрит, и требуется операция на бедре, но организация уже не берет на себя расходы. Они обнимаются на прощанье и расстаются навсегда.
Звонок. Еще звонок. Он не берет трубку. Он смотрит на фотографию. На ней — Ариадна, Перуанский и — он, Туманов.
Спирт. Алкоголь. Радужная оболочка искрится. Раздраженные веки. Чепуха. Он берет и вешает трубку.
Туманов умирает в Москве одинокий, спившийся, никому не нужный.
Ариадна тоже умирает в полном одиночестве, но в Мюнхене. Поговаривают о самоубийстве. Некролог не публикуют. В начале 90-х ее разоблачили как агента, но проявили снисхождение и оставили на свободе.
В истории Туманова Ивану не нравится то, что она звучит как вариация судьбы его самого и сотен других перебежчиков. Он будет делать все, чтобы такое не повторилось!
Осень 1993-го
21 сентября 1993 года. Иван, зевая, готовит выпуск. Попивает кофе, курит, ждет конца смены. В фокусе зрения — бегущая строка новостей. Там все больше о противостоянии Ельцина и Верховного Совета. Оно продолжается с марта. Теперь приближается развязка. Подбегает главный редактор с пометкой «молния»: указом Ельцина Верховный Совет распускается, на 12 декабря назначаются новые парламентские выборы. Хасбулатов с трибуны Верховного Совета: «Ельцин решился на государственный переворот!»
Русская редакция приходит в движение. Бегает с листиками комментариев Виктор Федосеев. В кантине под пиво и шнапс шумит народ. Юлиан Панич сидит с трубкой, объясняет суть событий урало-башкирской службе. Савик Шустер не вылезает из кабинетов начальства, доказывает, что надо вести репортажи с улиц Москвы. Гендлер запасается бутылками виски, остается ночевать в кабинете.
По коридору ковыляет на лошадиной стопе Глеб Рар. Останавливается у карты расчлененного СССР, тыкает палкой в розовую тушу России и говорит: «Рано делят шкуру неубитого медведя!»
В кантине оживленно обсуждают — что будет в случае окончательного развала. Татарин Нардиев задумчиво говорит: «Может быть, теперь мы создадим татаро-башкирскую республику?»
