Ирина Глебова - Качели судьбы
— Таких совпадений не бывает, — покачал головой Михаил. — Тот самый дом, тот самый подъезд! Ты же, майор, не так наивен, как этот «Граф», чтоб верить сказочке о старичках-соседях?
— Совпадения бывают самые поразительные, — пожал плечами Викентий. — А вдруг?
— И всё же, Вик, это новый поворот. Когда расследование в тупике, новый поворот даёт надежду.
— Ну, — не согласился Кандауров, — не такой уж и тупик. Машину мы ищем, не всё окружение погибшей проверено…
— А не слишком ли мы глубоко закопались в это «окружение»? Братьев Грёминых проверяли! Когда Климова их знала? В школьные годы! И что оказалось? Один давно в Германии, другой в Америке.
— Коль ты недоволен такими далёкими экскурсами в прошлое, я тебе подкину работёнку из сегодняшнего «окружения».
— Хочешь, угадаю? — Лоскутов хитро прищурился. — И пошлёшь ты меня на душевный разговор к бывшему студийцу Жилину.
— Телепат! — развёл руками Викентий. — Но ты прав. Этого парня мы как-то упустили из виду. А его имя постоянно всплывает.
Викентий замолчал, вспомнив, как сидел он на прогретой солнцем траве рядом с телом мёртвой женщины, листал тетрадь с её записями и впервые прочёл имя: «Дима Жилин»… Тряхнул головой, отгоняя видение, продолжил:
— И заметь: рядом постоянно вспоминается какой-то «спонсор», который якобы есть у Жилина. Правда ребята — Белов, Романов считают, что это может быть выдумкой. Жилин очень самолюбив.
— А если не выдумка? Если Жилин — передаточный пункт информации для этого «спонсора»?
— Вообщем, фантазируй, Миша. Но и факты ищи. Жилин — твоя линия. Даже если это — пустышка, полезно будет пообщаться с противной стороной. Ведь до сих пор мы говорили с теми, кто любил Климову.
Кандауров глянул на часы, подкрутил колёсико.
— Включи-ка приёмник, — попросил он. — Сверю время. На десять у меня назначена встреча, а человек этот любит точность. Одно слово — работник КГБ, хотя и бывший.
* * *Антон Антонович был давним другом его отца. Война свела двух молодых лейтенантов в полковой разведке. Оба были родом из этого города, оттого и держались вместе. Кто, кого и сколько раз прикрывал в рискованных рейдах — не считали. Летом сорок пятого оба получили назначение в милицию. Ошалелая от военной неразберихи «малина» лезла из всех нор, и фронтовики-разведчики в самую пору пришлись в органах. А года через два Антона перевели в другое ведомство — НКВД. Так пути фронтовиков немного разошлись, но дружба не ослабела.
Дверь Викентию открыла жена Антона Антоновича, обняла, помогла раздеться. А у входа в комнату его поджидал сам хозяин.
— Проходи, Викеша, проходи! Ниночка, давай нам в кабинет чай, пироги, что у тебя есть!
Нина Сергеевна, расставляя чашки и наливая крепкий чай, ласково упрекнула:
— Давно не был у нас, Викеша…
Наверное, только в этой семье его ещё называли так, по-детскому, потому что знали с детства. У Нины Сергеевны внешность классически учительская: белые, как снег, волосы уложены в аккуратную завивку, живые тёмные глаза, моложавое интеллигентное лицо, белый кружевной воротничок на тёмном платье. Она и была учительницей младших классов — давно когда-то. Викентий учился у неё, и к нему да к своему сыну Серёже она была особенно строга. Сейчас Сергей служил на одном из кораблей военной эскадры, жил с семьёй в порту Находка.
— Я ждал, что ты ко мне придёшь, — сказал Антон Антонович.
— И знаете зачем?
— Знаю, что расследуешь убийство поэтессы Тополёвой. И рано или поздно, но услышишь о её связи с нашим ведомством. От мужа?
— Нет, — Викентий покачал головой и потянулся за ещё одним горячим пирожком. — Мужу, похоже, она ничего не говорила. От другого человека.
— Да, да, — покивал головой Антон Антонович. — Тот парень, который ей много лет не давал покоя, голову морочил!
— Всё-то вы знаете, кагэбисты! Даже если на пенсии! — воскликнул Кандауров. — Но откуда такие подробности?
— А ты, дружок, сам того не зная, обратился прямо по адресу. Ведь именно я работал с Ларисой Тополёвой с самого начала.
И улыбнулся довольно, откинувшись на спинку кресла.
… Антон Антонович прекрасно понимал, что методы работы и его, и его коллег не всегда можно назвать благородными. Но всегда считал: цель оправдывает средства!
Да уж, как бы фарисеи и демагоги не ужасались по поводу этого иезуитского изречения, но любая власть гласно или негласно его придерживалась. Сейчас, накануне последнего десятилетия века, девиз сей особенно входит в силу. Тем более в стране, где старое и новое — в непримиримой схватке, где неизвестно, что выживет, а что погибнет, что хорошо, а что плохо… Впрочем, речь о делах давних.
— Я, Викентий, консерватор, и тем горжусь! В работе нашей службы было и такое направление: следить за умонастроениями творческой интеллигенции и особенно молодёжи. Я ведь был немного постарше твоего отца и до войны успел окончить два курса литфака в педагогическом. Потом, правда, уже туда не вернулся. Как попал в милицию, так пошёл учиться в юридический. Но литфак мой, видимо, сыграл роль, когда меня определили работать с молодыми литераторами.
— И что, Антон Антонович, в самой деле была нужда в такой работе?
— Об этом много можно говорить, дружок. Если коротко: подобного рода деятельность существует в каждой стране при любом крепком правительстве… Но ведь у тебя конкретный интерес?
— Да, конечно.
Викентий пожал плечами. Разве он по своей службе не знает, что кристально чистые методы не всегда годятся? Ему ли быть брезгливым.
— Ну, так слушай. И подымим немножко! Нина Сергеевна не разрешает мне это в кабинете, выгоняет на балкон. Но ради такого гостя промолчит. А мы и воспользуемся.
Антон Антонович, довольный, вытряхнул сигарету из пачки. Давным-давно, когда он позвонил Ларисе Тополёвой по телефону, тоже стояла осень. Он назвался удивлённой девушке, чётко произнеся имя, отчество и место работы — комитет государственной безопасности.
— Хочу попросить вас, Лариса, помочь мне кое в чём разобраться. Думаю, лучше вас это никто не сделает.
Улыбнулся, почувствовав, что собеседница заинтригована, и назначил встречу на следующий день.
— У вас когда кончаются занятия в институте? Вот и хорошо, в половине второго жду вас в сквере. Нет, не институтском — при Дворце культуры.
Институтский скверик для подобной встречи был слишком оживлённым. А тот, другой, хотя и располагался неподалёку, всегда пустовал. От этого его аллеи казались одновременно уютными и тревожащими.
Антон Антонович встретил Ларису у самого входа. Они сразу понравились друг другу. А когда сели на скамейку, стряхнув ворох шуршащих листьев, он сказал:
— Мы получили анонимное письмо… В наше ведомство такие послания время от времени приходят. В этом речь идёт о вашей, Лариса, литературной студии, вернее — о её руководителе. Вениамин Александрович — верно?
Девушка была искренне удивлена:
— Да разве об этом человеке можно что-то плохое сказать?
— Я сказал, что плохое? — Антон Антонович улыбнулся. — Но вы правы: в анонимных письмах о хорошем не пишут.
— Вы меня спросите! — Она уже горячилась. — Я всё точно скажу!
— Как видите, мы и решили вас спросить. И знаете, Лариса, ваше слово поставит в этой истории точку. Мы вам доверяем: у вас прекрасные родители, труженики, вы сами прошли рабочую школу…
И он рассказал девушке, что Вениамина Александровича обвиняют в национальных пристрастиях: он, якобы, протаскивает в литературу ребят еврейской национальности, и пристрастно критикует других…
Литстудия… Без неё Лариса себя не представляла. Какие ребята здесь подобрались — молодые, открытые миру и людям, уверенные в себе, однако и в других готовые видеть талант. Годы прошли, казалось, незаметно, однако у двоих успели уже выйти книги, и у Ларисы первая серьёзная публикация появилась — большая подборка стихов в коллективном сборнике.
Каждый раз после летних каникул она с особым нетерпением ждала сентябрьских литстудийских собраний. И в этом году встреча была такой радостной. Соскучившись друг по другу, ребята долго болтали о том, кто где провёл лето, что видел, что произошло. Женя Дашевич успел жениться, а Иван Кравченко, наоборот, развестись. Вениамин Александрович отдыхал в Дубултах, в Доме творчества Союза писателей, и рассказывал им о своих новых интересных знакомствах. Как любили они его истории! Он, критик и литературовед, уже очень пожилой человек, лично встречался со многими знаменитыми, ушедшими из жизни писателями, знал такие подробности их жизни — трагедии, драмы, фарсы, детективы, — что студийцы слушали, замерев.
И, сидя в осеннем скверике, в пустынной аллее на обсыпанной листьями скамье, Лариса говорила очень внимательно слушавшему её человеку:
