Светлана Борминская - Люблю. Ненавижу. Люблю
Он проезжал мимо небольшого городского пустыря и остановился.
«Она сожгла машину, а теперь уволилась!.. Чертова баба!» Он вчера, и позавчера, и сегодня возвращался домой и не мог там заснуть – его дом стал чужим. Стены в нем топорщились!..
«Чертова баба!..»
Он долго жал на звонок, но никто не вышел.
– Она докапывается... Это она! – зло проворчал Рейтель, садясь на ступеньку. – Это все было нужно только ей!.. Убить ее мало!..
Рейтель взглянул в раскрытое настежь окно подъезда – там начинался дождь.
Вчера жена в запальчивости перечислила все свои измены с его друзьями, соседями и прочими. По ее словам, она изменила ему даже с его дядей на их же свадьбе, когда невесту похитили...
– С дядей Вадимом?... – задохнулся он. – Но он же подагрический старик!..
– А ты думаешь, он за такпомог тебе подняться?... Если хочешь знать, Деспина вообще не от тебя, – пожала плечами Хелин. – Принстон в Тапе не катит, дорогой!..
– Моя дочь... моя. – Он повернулся и долго искал глазами, чем бы прибить жену. – Уйди от меня, – попросил он.
– Сам пошел вон, – спокойно сказала Хелин. – У меня от тебя мигрень. Ты – моя мигрень, рогоносец!..
На столе лежал нож для разрезания сигар, Рейтель покосился на него и медленно вышел из дома... Ему захотелось пнуть дверь, но он открыл ее, как хорошо воспитанный человек, и аккуратно закрыл за собой.
– Трусливая свинья, – крикнула вслед Хелин. – Мигрень в штанах!..
«Бесповоротно, – шел и беззвучно повторял он. – Бесповоротно!.. Я живу, как большой слизняк, я знаю, что моя Хелин шлюха... Но я лицемерю и мирюсь».
Карточный дом их семьи потрясся и разлетелся на крошечные куски за какую-то неделю, а ведь казалось бы – все есть и ничего не нужно... Абсолютно все есть, и абсолютно ничего не нужно!
...Рейтель встал и вышел из подъезда, он внезапно догадался, где искать эту чертову бабу!..На пересечении улиц Глинки и Айвазовского, – именно там одиннадцать месяцев назад был сбит ее муж. С чего он так решил?... Просто в тот день в Тапе было необычайно жарко!.. И ему напекло затылок.
Эстонцы не едят чеснок
Немолодой солидный человек тридцати шести лет сел в фиолетовый «Форд» с коричневым верхом и задумался...
«Эстонцы – не едят чеснок», – сказал он тридцать три раза, в надежде успокоиться, но не успокоил этой фразой себя ни на йоту. Он вышел и посмотрел на переднее колесо, оно сипело и хлопало при езде, как плащ летучей мыши...
Рядом с ним пролетел кусок ржавого железа и упал с грохотом.
Немолодой солидный человек вздрогнул и втянул голову в плечи...
Он огляделся – но того, кто бросил кусок железа, поблизости уже не было.
Валду Рейтель юркнул в машину и отъехал от нехорошего места... Окна его дома в кромешной темноте были видны за километр.
О чем он думал? О чем думают люди, в которых кидают железо в надежде убить?...Вас никогда не хотели убить?! Неужели?...
Не верю.
– У меня нет дома, – улыбнулся Валду Рейтель и повторил: – У меня нет дома. И, похоже, уже не будет.
«Признание»
Воробьи у берега устроили банный день, ныряя в воду, а Фуата с головой захлестнули личные переживания, – от тоски у него даже обострилась язва.
Фуат проглотил таблетку гастала, запив ее молоком, и лишь потом вспомнил, что гастал надо медленно сосать, как карамельку.
Через десять минут он уже ехал вместе с агентом Шиппом в соседний городок Раквере на встречу с резидентом Интерпола Бруком. И когда они проезжали мимо дома, где сняла комнату Сандрин, испытал приступ сумасшедшей страсти.
«Пытаюсь забыть и не могу... Черт, все-таки надо признаться, что уже два десятка лет я грежу о ее фиалковых глазах... И пусть решает».
И Фуат кивнул Шиппу, чтобы тот остановился. Взбежав на третий этаж, он нажал на звонок. Через полминуты дверь открылась и выглянула Сандрин в голубой майке с Микки-Маусом и руками в муке.
– Это я, – хрипло начал он. – Я спешу, но я пришел сказать, что люблю...
– Кого?!
– Тебя... Еще со школы.
– Ой, не смеши только, у меня сейчас не то настроение...
– Я любил тебя еще тогда, Сашка!..
– Да ладно, ты же все время списывать просил, двоечник!.. Ты, наверное, шутишь?...
– Какие шутки, я уже седой, Сашка...
– Нет, ты не седой...
– Седой, смотри... Вот тут! И тут... – он тыкал пальцами в свои виски. – Понимаешь, я почему-то думал... В общем, я надеялся, что встречу такую же, как ты... Но таких больше нет, Сашка, нет нигде... Я пытался тебя забыть и не смог!..
Но неважно, что мы хотим, важно лишь то, что мы делаем!..
Фуат чуть не свернул шею, когда машина подпрыгнула на «лежачем полицейском» и они проехали дом, в котором жила Сандрин.
«На обратном пути я обязательно зайду к Сашке, и мы поговорим!» – пообещал себе Фуат и закрыл глаза: у него ныли желудок, голова, ноги, сердце и душа, и он не мог знать, что будет завтра...
«Иногда пять минут длятся целую вечность, а годы пролетают, как пули... Я помню каждую минуту, когда разговаривал с ней и совсем не помню, что было вчера!»
– Шипп, а что было вчера?! – открыл он левый глаз, покосившись на эстонского агента, который в черных очках лихо вел машину.
– Руку искали, – фыркнул агент Шипп и без перехода начал травить анекдоты про русских, латышей и литовцев. – Почему ты не слушаешь?... – через час обиделся он и замолчал до самого Раквере.
Чайные розы для мадам Сандрин
Загородный дом на берегу озера...
Честное слово, честное – я вернулась в детство, так мне кажется порой по ощущению радости, которая не покидает меня. И я снова высунулась в окно...
Я так и живу все время с высунутой из окна головой, чтобы видеть рябь на покрытом кувшинками озере и виноградники на склоне горы. Может быть, я боюсь, что они исчезнут?... В небе над нашим домом стригут воздух стрижи и гоняются друг за дружкой ласточки.
Я машу им рукой!
Небо над Парижем не рассекают стаи ласточек и стрижей, поэтому мы выбрали провинцию и не прогадали. Жить в Аквитании на юге-западе Франции очень недурно – морской воздух и бордо со своего виноградника круглый год. Весь подвал заставлен бочками и бутылками с бордо, нам хватает – и напиться, и продать!..
Мир повертелся, сделав несколько кульбитов и встал на место в тот самый миг, когда он нашел меня – на пересечении улиц Глинки и Айвазовского. Вообще-то он шел меня убить, так и сказал, взяв меня за плечо и поворачивая:
– Я шел тебя убить.
Ах, эти мужчины, идут убить, а потом просят выйти за них замуж!..
Мимо нас по улице шли какие-то люди, и я вдруг увидела свое счастье – оно кружилось у меня над головой. Мое счастье было похоже на очень боевого растрепанного воробья: он чирикал и пел, летая над моей головой как наскипидаренный.
«Это точно оно – мое счастье», – поняла я и схватила воробья за хвост.
Мой Рейтель пережил жизненный крах, а кто, скажите, не пережил жизненный крах? Все пережили его – и не по одному разу...
Я думала, что не забуду Илью и буду любить его вечно, а совсем недавно в старой сумке, на самом ее дне, я нашла мятый протокол наезда. Оказывается, моего мужа задавила жена Рейтеля (или его дочь?). Наверное, это уже не важно, ведь Илья очень неудачно упал, ударившись головой... Дочь Рейтеля Деспину арестовали прошлым летом, но, за недоказанностью, оправдали.
Илья Станиславович Котов, извини: ты остался неотомщенным, как и те пятеро строителей, абсолютно не титульной национальности и одна очень хорошая массажистка Мона Грапс.
Я не знаю, как это вышло, я этого не хотела с самого начала, хотя слова пани Остальской застряли у меня в голове, ну, что самый простой способ мщения – это выйти замуж за врага, предварительно закружив ему голову так, что она начнет падать!
Главное для любой женщины – решительность и задор, отчаянно блефуя, вы завоюете того человека, который вам по зубам – скажем так, не будем скрывать. Если не по зубам – и не надо!.. Пусть он достанется какой-нибудь дуре и тоскливо смотрит на ваши фиалковые глаза, когда вы идете мимо – ярко-рыжая и веселая!..
Медленно капает густое красное вино, я выпила полбокала и посмотрела на тебя.
– У тебя желтые глаза, как у змеи, – в первую нашу ночь сказала я Валду.
– Не говори так, у меня заболело сердце от твоих слов, – попросил он меня.
– У тебя есть сердце?...
Валду кивнул.
Нет, все же главное произошло помимо нас, хотя Валду, безусловно, очень красив; я обернулась на спящего мужа, чтобы снова взглянуть на него... Красив, той особенной мужской красотой... А что он бабник – так это обычное дело, ведь бабники самые лучшие мужчины: они любят баб, то есть нас с вами! И с ними можно хоть каждый день лежать в высокой траве и целоваться.
Чувство любви между нами не утихает, и надеюсь, не утихнет никогда. Хотя, казалось бы, квота на счастье никогда уже не должна была достаться мне.
