Джефф Николсон - Бедлам в огне

– Ну и здесь ничего нет, – сказал он.

Линсейд просиял и протянул ему третью карточку. На этот раз Макс смотрел еще дольше – мне даже показалось, что глаза у него окончательно расфокусировались, а сам он погрузился в пьяную грезу и забыл, что надо делать, но Макс вдруг встряхнулся и произнес:

– Нет, доктор, ничего я не вижу. Сожалею.

– Не о чем сожалеть, – возбужденно сказал Линсейд. – Совершенно не о чем!

Я поймал себя на том, что наблюдаю за происходящим с недоверием. Может ли подход быть таким упрощенным? Может ли психиатр быть настолько доверчивым? Видеть образы в пятнах – это “плохо”, не видеть – “хорошо”… Мне что, демонстрируют доказательство правильности методики Линсейда? Прежний Макс видел в пятнах образы, и это служило признаком безумия. Нынешний Макс не видит ни черта – значит, он душевно здоров? Помилуйте!

Линсейд показал четвертую карточку. Макс уставился на нее, и на этот раз его лицо страдальчески перекосилось, как от желудочных колик. Наконец – явно против воли – он заговорил:

– Ну ладно, ладно, признаюсь. Я вижу трюфели, водопады, помазки, человечьи уши, бегущих буйволов, груды грязного белья, монтажные платы, посылки в оберточной бумаге, перевязанные бечевкой…

Линсейд собрал карточки и положил их лицом вниз. Сеанс был окончен. На лице Линсейда разочарование мешалось с решимостью истинного стоика.

– Ну как я справился, док? – радостно спросил Макс. – Сколько раз угадал? Я заслужил золотую рыбку?

Чем не доказательство, что Макс просто издевается? На месте Линсейда я бы точно воспользовался своим служебным положением и прописал Максу несколько уколов побольнее, а может, и слабительное посильнее, но Линсейд был настоящим профессионалом. Он лишь сказал:

– Ступай, Макс, а мы с мистером Коллинзом оценим результаты.

Нога за ногу Макс поплелся к двери.

– Не правда ли, интересно? – вопросил Линсейд, когда он вышел.

– Наверное, – согласился я.

– Макс еще не вполне освободился от бремени образов, но если сравнивать его нынешнее состояние с тем, что было несколько месяцев назад, у него значительный прогресс.

Спорить не хотелось, но все-таки я не удержался:

– А может, он просто пьян?

Линсейд снисходительно взглянул на меня:

– У Макса много проблем. Алкоголь – его способ – не самый разумный, конечно, – справляться с проблемами.

– А что, если он начнет видеть зеленых человечков?

Мои плоские шуточки Линсейд замечал не лучше, чем Максовы издевки.

– Тогда я пойму, что потерпел фиаско, – серьезно ответил он.

Вскоре я снова столкнулся с Максом – но в менее больничной обстановке. Макс валялся у дорожки, что вела от “Пункта связи” к высохшему фонтану. Глаза его были закрыты, рот открыт, а ноги вывернуты так, что поза была бы мучительна для всякого, кто не подверг себя спиртовой анестезии. Я не мог оставить Макса валяться вот так, поэтому потряс его и осведомился:

– Вы не хотите, чтобы я помог вам вернуться в комнату?

Макс включил сознание и кивнул. Помочь ему я решил не только из человеколюбия. Мне было любопытно, как живут больные. Прекрасный повод заглянуть в одну из палат.

Я отконвоировал Макса в клинику и довел до двери его комнаты. На пороге мы замешкались, и я подумал, не являются ли палаты пациентов запретной территорией, но ведь никто мне об этом не говорил.

– Не зайдете ли выпить на сон грядущий? – спросил Макс.

Было четыре часа дня, но я согласился.

Я понятия не имел, как должна выглядеть комната Макса, да и сколько бы ни старался, вряд ли сумел бы вообразить такое. Я переступил порог и очутился в крошечной, но точной копии английского деревенского паба. В одном углу находилась барная стойка. За ней – бутылки, стаканы, ведерко со льдом, ряд кружек, перед стойкой – мраморный столик на чугунных ножках и три табурета. На одном сидела молчаливая индианка Сита и безмятежно смотрела в стакан бесцветной жидкости. Ее белое муслиновое сари ниспадало на пол, покрытый толстым слоем опилок.

– Вы ведь знакомы с Ситой, – представил нас Макс. – Наша местная загадка.

– Здравствуйте, Сита, – сказал я.

Она, естественно, не ответила.

– Сита ничего не говорит, но это еще не значит, что ей нечего сказать, – заверил Макс.

– Точно? – спросил я.

Макса мой вопрос удивил. Он на какое-то время задумался, потом сказал:

– Ну ладно, возможно, не значит.

Сита потягивала жидкость. Хотя у меня возникло чувство, что она здесь уже давно, пьяной Сита не выглядела, а когда ее глаза соизволили меня заметить, в них не было ни намека на алкогольную пелену. Странно, что она вообще здесь оказалась. Если бы меня попросили предположить, кто из пациентов – тайный пьянчужка и собутыльник Макса, на Ситу я бы подумал в последнюю очередь.

Я окинул взглядом пабную атрибутику, украшавшую стены, – никакой образности, никаких охотничьих эстампов, одни штуковины для варки пива, плотницкие инструменты да подкова на счастье. Вполне удачная имитация антуража старого доброго паба.

– Потрясающе, – оценил я.

– Вы ведь никому не скажете? – попросил Макс. – Это наш маленький секрет.

Я ответил, что на меня можно положиться, но не поверил, что никто в клинике не посвящен в этот “маленький секрет”. Превратить больничную палату в паб – и при этом скрыть от всех?

– А где вы спите? – спросил я, только сейчас осознав, что в комнате нет кровати. Хотя ничего удивительного – откуда в пабе кровать?

– Где упаду, – ответил Макс.

Теперь понятно, почему он весь в опилках.

Макс уже вовсю изображал радушного бармена:

– Чем хотите отравиться, Грегори? Как обычно?

– По-моему, у меня нет обычного напитка, – сказал я.

– Что ж, виски вот глотнете, – и Макс плеснул виски в стакан с толстым дном, – мигом оживете.

Я взглянул на бутылку. Этикетка была частично соскоблена – наверное, изничтожали изобразительные элементы, – но опознавалась она легко. “Белая лошадь”.

– Ваш обычный сорт? – спросил я.

Макс пожал плечами. Ему было явно все равно, что пить. Налив себе значительно больше, чем мне, он пустился в витиеватый рассказ о том, как однажды налился в Лите[45]. Я не особенно вслушивался, поскольку меня занимал вопрос, не та ли это бутылка, что лежала в моей пропавшей сумке. Определить невозможно. “Белая лошадь” – сорт популярный, но даже если бы мы пили редкий солодовый виски, где доказательства, что бутылка – моя? Кроме того, раз бутылка виски сохранилась, может, и остальные вещи тоже уцелели, но в таком случае – где они?

– Где добываете выпивку, Макс? – спросил я.

– У меня свои источники, – загадочно ответил он.

– А именно? – упорствовал я.

Он помедлил с ответом, но, видимо, решив, что я – союзник или, по крайней мере, не стукач, сказал:

– Ну, некоторые местные не принимают меня в штыки.

Я вспомнил парней в машине и компанию, что пьянствовала за оградой. Ничего удивительного, если у местных жителей сложилось неоднозначное отношение к обитателям клиники Линсейда. Они могли считать их ничтожными психами, могли разрисовывать ограду граффити, но одновременно потехи ради могли снабжать их выпивкой и бог знает чем еще.

Мы сели около Ситы, и я глотнул виски. Дурной и определенно подрывающий режим поступок – глушить виски в желтом доме с двумя психами, хотя Макс и Сита вели себя вполне непринужденно.

– Полагаю, вы хотите услышать, почему я здесь, – проговорил Макс.

Я ответил, что хочу, – подумав, что тем самым сэкономлю время.

– С помощью алкоголя я перестраиваю сознание. Занимаюсь чем-то вроде психохирургии.

– Да?

– Я потребляю алкоголь. Я уничтожаю часть ткани мозга, видоизменяю клетки, перестраиваю кору головного мозга, сжигаю нейросвязи и синапсы, разбрасываю мусор на корково-лимбическом пути. Возможно, такое поведение кажется безумием, но я знаю, что делаю.

– А Линсейд знает? – спросил я.

– Нет. Он считает, что у меня депрессия. Он считает, что я пью с целью самолечения.

– И он считает это нормальным?

– Пока я держусь в стороне от прежних мерзких образов, он доволен до опупения.

Внезапно Макс подскочил и принялся яростно топать ногами. Поначалу я решил, что у него припадок. Но оказалось, что по опилкам снует паук, и я с удовольствием отметил, что паук самый настоящий, а не алкогольный глюк. Макс наконец раздавил паука, но колотить ногами прекратил лишь после того, как тот превратился в черное пятно. Макс предавался своему маниакальному приступу, а Сита даже не шелохнулась. Должно быть, привыкла.

– Теперь мне получше, – сообщил Макс. – Ненавижу пауков. Это не фобия или что-то такое. Просто ненавижу их.

– Макс, давно вы перестраиваете сознание? – спросил я.

– Годы, – ответил он. – Долгие годы.

– И как успехи?

– Еще не хватает данных, – сказал он и налил нам обоим виски. – Думаете, следует об этом написать?