Мария Амор - Скажи «Goodbye»
— Да, толстой быть не хочется. И зачем только женщинам желудок? — вздохнула Мура, проглотив еще ложку сахлаба.
— Желудок — это неприлично. У красивой женщины нет желудка, — капризно заявила Сашка. — А, кстати, что это на тебе надето?
— Это такой прикид, a la Фрида Кало.
— Кто такая эта Аля Фрида Кало? Судя по твоему костюму — солистка народного ансамбля песни и пляски? — небрежно спросила Сашка.
— Мексиканская художница.
— А-а, — Александра подумала секунду. — А мой любимый художник — Обри Бердслей.
— Не слабо, — уважительно сказала Мурка. — Откуда ты его выкопала?
— А у меня его альбом есть.
— Здорово. Ты про него Максиму скажи, он тебя страшно зауважает: наш эрудит небось и не слышал про него.
— А мне не надо, чтобы Максим меня уважал. Мужчины любят глазами, а не ушами. И, кстати, я недавно была в гостях у Рины Вольман. Мне очень понравились ее последние работы. Она тебя знает, и ты представляешь? — изо всех сил восхищалась твоей внешностью! — сказано это было подчеркнуто радостным тоном, и чувствовалось, что Александре приятно и что ее подругу хвалили, и приятно ей это передать. Мурку только насторожила крохотная толика удивления, которая вплелась в Сашкин голос.
— А чему ты так удивляешься? — спросила она. — Думаешь, если я без диплома профессиональной манекенщицы, то мной уже никто не может восхищаться? Меня, между прочим, Эрнст Неизвестный рисовал, когда я в Нью-Йорке жила!
— Да, да, я помню, ты рассказывала, — отмахнулась Саша от давно известного ей эпизода из жизни подруги. — А я собираюсь начать позировать Рине, — небрежно добавила она. — Но натурщице ведь красота не важна: на худой конец художник всегда пририсует все, что захочет, тогда как успешная манекенщица мало того, что должна быть исключительно красивой, но одной красоты еще недостаточно! Люди просто не понимают, о чем идет речь. Вот Анна Павлова сказала, что красота не терпит дилетантства. Не знаю, как насчет вообще женской красоты, но профессиональная красота фотомодели точно не терпит дилетантства. — О своей работе Александра могла говорить с вдохновением. — Это настолько больше, чем просто приятная внешность: это и правильная структура костей, и правильные пропорции головы по отношению к туловищу…
— А какая должна быть голова по отношению к туловищу?
— Маленькая, — Саша уловила торжествующий взгляд Мурки и погрозила ей пальцем. — Ну-ну, у Анатоля Франса тоже была маленькая. А фигура должна быть длинная, вытянутая…
— Ага, идеал, утраченный со времен бронтозавров, — не смогла удержаться от сарказма Мурка, повредневшая в результате сомнений в профессиональности ее красоты.
— …И еще для манекенщицы очень важно, как на ней выглядит одежда. — проигнорировала ее замечание Александра. — И она должна быть в состоянии переносить и критику и отказы, и сносить взгляды и приставания, и работать иногда с шести утра и до двух ночи…
— Ну да. О тяжелой работе манекенщиц и актеров все наслышаны. И тем не менее, в черствой публике вы почему-то вызываете на удивление мало сочувствия. Ведь не важно, насколько работа тяжелая, важно, какая от нее социальная отдача. Пока что-то почетно, люди будут наперегонки это делать. Трудно для человека на самом деле только то, что не почетно.
— Нет, Мура. Мир моды, кино, и вообще искусства — это очень жестокий мир. Интриги, зависть… В нем человек человеку — волк, — осуждающе вздохнула Александра. — Поэтому я не дружу с манекенщицами, мне слишком важны мои друзья. Я считаю, что друзья должны заботиться друг о друге, и поддерживать друг друга.
Возразить на это было нечего, девушки заказали по бокалу вина и закурили.
Придя домой, Мура вспоминала их разговор, и ей пришло в голову, что ведь Александра и в самом деле не считает ее красивой. Это было странно, потому что все остальные не отказывали Муре в такой малости. Не слишком ли критично относится Сашка к внешности лучшей подруги? Но потом Мура подумала, что у Александры, конечно, совсем другое отношение к внешности, профессиональное, и перестала обижаться. Она, Мурка, тоже строго отнеслась бы ко всякому, кто вторгся бы в область её профессионального превосходства, а манекенщицам особенно трудно защитить свою территорию: многие простушки воображают, что они ничем не хуже. Но, кроме того, Муре было просто наплевать, потому что она не сомневалась, что Сашка любит ее, прощая Мурке ее невзрачность!
* * *Александра проснулась в полутемной спальне, раскрыла глаза и увидела, что Максима уже нет. Наверное, убежал на работу, конторская душа, подумала Сашка с уважением. Хорошо, что не разбудил ее, ей необходимо по утрам отсыпаться, а то вообще никакой внешности не останется. Вчера вечером он рассказал, что его, по-видимому, отправляют в Москву, пресс-секретарем посольства. Он добавил, что предполагается, что он будет ответственным за культурные связи Израиля с Россией. Потрясающее назначение, и открывает безбрежные возможности общения и связей. Это Сашке и самой было понятно. Ей только хотелось знать, где она в этом сценарии. Мурка как-то упомянула, что женатых посылают гораздо охотнее, так как холостые подвержены связям с местными девушками, что для дипломатов, и для государства, которое они представляют, ничем хорошим не кончается. Так что в принципе Сашка надеялась, что грядущее назначение заставит Максима решиться на что-то определенное касательно ее, но она не ждала, что оно подоспеет раньше, чем их отношения успеют окрепнуть в достаточной мере. А может, так и лучше, черт его знает. Пусть все решится побыстрее, чтобы не тратить понапрасну время на бесперспективную связь. Максим предположил, что окончательно этот вопрос решится в течение ближайших месяцев, и позиция освободится где-то в начале следующего года. Значит, у нее есть еще почти полгода. Вопрос их дальнейших отношений вслух, разумеется, не выяснялся, но в воздухе повис. И в таких случаях всегда полезно, когда финиш виден. На всякий случай Сашка уже вчера завела с ним разговор о своем давнишнем интересе к российскому кинематографу, и намекнула на собственные шансы найти в нем свое место. Даже невнятно упомянула некие упования, связанные с Вадимом, ведь они с Максимом, вроде, приятели. Максим, правда, сказал, что Вадим уехал, и снова в Израиль в ближайшее время не собирается, но прибавил, что связь с ним не потерял. И обещал напомнить Вадиму о просьбе Александры ввести ее в мир московского кино. Такие пробивные мужики, как Максим, часто любят самостоятельных, не зависящих от них баб.
Она еще немножко повалялась, но когда солнце стало палить даже сквозь самые маленькие щелочки в жалюзи, мужественно встала и потащилась в ванную. Квартира у Максима съемная, маленькая и малоинтересная. Но в Москве, конечно, все будет иначе. Умывшись, Сашка поплелась на кухню, и машинально пооткрывала разные шкафчики. С ее многолетним опытом ночлегов по чужим домам, она уже давно знала, как тяжело найти хоть что-нибудь в незнакомом доме. Ни чашки, ни ложки, ни кофе, ни сахара… Мог бы, между прочим, вынуть ей самое необходимое, или хотя бы оставить записку — где что. Сашка решила не мучиться, и спуститься выпить кофе на Ибн-Гвироль, благо прямо под домом было миленькое кафе. Подкрашиваясь, Александра обдумывала свою ситуацию. Мура утверждает, что Сашка должна решить сама для себя, чего она хочет, а не ждать решения то банка а-Поалим, то Максима. Интересно, а как Александра может сама за него решить этот вопрос? Что, она должна сама себе сделать предложение или дать работу? Саша очень хорошо знает, чего она хочет, проблема в том, что то, чего она хочет, она сама себе дать не может, вот и приходится зависеть от других.
И вдруг Сашке стало жалко себя до слез. Ну сколько можно вот так, как рабочей скотинке, искать себе мужика? Сколько можно, самой-то себе уж она признается, болтаться вот так, как цветок в ведре? Даже простак Артем, и тот променял ее на коварную Лину. Неужели даже этот убогий лысый Максим, и тот ускользнет? И достанется какой-нибудь московской блядище? Ни за что. Как советовала Мурка, надо попытаться самой влиять на все ее касающееся. Уж если Максим не захотел позаботиться о завтраке для нее, и оставил ее шарить по всем кухонным шкафчикам, то с тем же успехом она может продолжить шарить и по всей квартире.
Сашка оглядела маленькую темную душную спальню, как поле битвы. Распахнула жалюзи. Очень удачно, что она осталась здесь одна. Можно спокойно все осмотреть, и попытаться понять, что он за человек, что он любит, и каким образом стать ему абсолютно необходимой. Кровать. В этом аспекте она за себя спокойна, а Максим — молодчина. Лысые — они всегда такие. Шкаф — так, плохо, очень плохо. Какой-то костюмчик израильского «Польгата», и еще какой-то — югославский. Жалкие рубашечки «Гольфа». Отлично! Есть над чем работать! Сашка поставила себе на заметку помочь ему осознать, что только вместе с ней он сможет стать по настоящему элегантным мужчиной, сменив шедевры израильского пошива на Хелмута Ланга, а башмаки «Тева» на лоуферсы Гуччи. Внешний вид, и уверенность, обретаемая благодаря хорошей одежде — для дипломата совсем не последнее дело, особенно в Москве.
