Марина Ильина - Расчет только наличными, или страсть по наследству
— Нехочуха Машка. Ну не молчи, выкладывай.
Машка пригубила чай и ответила:
— Сначала ты, твоя очередь. Как жизнь? Как там финны поживают? Пока я Ниццой наслаждалась, ты с Вовиком в Хельсинки смоталась, понравилось?
— Все очень и очень хорошо. У финнов сплошное благолепие и буржуазность. Домики аккуратные, дорожки мощеные, реклама практически отсутствует. И сосны, сосны. К тому же поголовно все население отлично говорит на английском языке. Не только в отелях и магазинах, но и обычные граждане «спикают» без запинки. Приходится признать, что братья-чухонцы к Европам ближе во всех смыслах, живут они лучше, мягко говоря, и спокойнее, чем русские господа. Вот такие пироги.
Идешь по городу, и чувство безопасности тебя не отпускает, понимаешь? Тишина, красота и безопасность. У нас так вечерком не погуляешь. Обязательно пьяненькую компанию хулиганов встретишь, и если повезет, то все закончится без травм. А в Хельсинки идешь себе вечерком по улице, фонари горят, дороги пустынные, а по тротуарам мирные жители с лыжными палками топают. Спорт у них — великое дело. И стар и млад, все к спорту привязаны всей своей финской душой. И даже «такс фри» там отдают без проволочек. Совершенно я от этого теряюсь. Почву под ногами не чувствую. Я-то пессимистически думала, что сейчас разные сложности возникнут, обязательно что-нибудь будет не так и нам налог этот не вернут никогда. Но нет, не возникли трудности. С финнами не возникли, а вот наши родные российские таможенники — это совсем другое дело. Мы ж на поезде поехали. Сама понимаешь, самолет меня ни капельки не привлекает. Я лифт-то не переношу. А тут махина такая летит. Причем как летит, почему летит — непонятно. Вот то, что самолет упасть может, — это мне понятно и доступно.
Да и по телеку что ни день, то катастрофа: самолет упал, разбился. Причем падают не только наши, но и зарубежные. А почему они все-таки взлетают, летят и периодически благополучно приземляются — для меня загадка. Не понимаю. Вот хоть ты тресни. Какая такая подъемная сила? С чем ее едят? Самолет же тяжелый, столько тонн весит. Ну-ка заставь его вспорхнуть. Не хватает у меня воображения и мозгов, чтобы освоить эту грубую реальность.
У Александровой от нервного возбуждения очки заволокло туманом. Она тщательно протерла их платочком и помассировала переносицу.
— Вот скажи честно, ты разве не боишься летать? — обратилась Тонька к подруге.
— Боюсь, но смотрю на полет иначе. Суждено, значит, так тому и быть. Я к полетам отношусь спокойно.
— Ага. А для меня самолет — авантюрная затея с садистическим налетом.
— И сколько вы в поезде тряслись?
— Ерунда, пустяки. Всего часов тринадцать. Даже надоесть не успело.
— И что у тебя с нашей таможней не сложилось?
Тонька, захлебываясь смехом, простонала.
— Знаешь, Маш, ничего такого не было. Просто сидит, видимо, в нас закваска та еще, социалистическая, рабская, ну, по крайней мере, во мне она сидит глубоко и надежно. Может, у других людей и не так, не знаю. Но думаю, что я не одинока.
— Ты по делу выскажешься или эта песня никогда не закончится? — Машка начинала нервничать.
— «Ты что, не видишь, я спешу», — как говорит Вовка. Короче, сидим мы с ним, с Вовкой, в купе, идет российский таможенник и заглядывает ко всем. Доходит до нашего и спрашивает, обращаясь ко мне: «На какую сумму вы товаров приобрели в Финляндии?» — строго так спрашивает.
У меня, соответственно, от этого следовательского тона глаза на лоб лезут. А сердце страх распирает. Черт его знает, думаю, может, у нас по закону только на определенную сумму товаров можно купить. Сейчас как штрафанет или еще какая-нибудь неприятность случится. Нюансов отечественных законов и правил я не знаю. Но где-то в глубине души я понимаю, что паникую зря.
А справиться с эмоциями уже не могу. Уж очень он чекиста мне напоминает. Переполошилась я ужасно и напряглась. Все-таки неистребим оказался дух рабства. В уме подсчет делаю скоростной. И выдаю этому чекисту. Говорю буквально следующее: приблизительно на триста девяносто пять евро. После чего на роже у представителя таможни проявилась некоторая брезгливость, он потерял к нам интерес окончательно и покинул купе.
Машка громко засмеялась.
— Тебе весело? И Вовка тоже веселился. Хохотал. Когда после моего скрупулезного ответа таможенник понял, что перед ним честная и идиотически-феерическая дура, то вышел из купе сразу. Не выдержал мужик. Не четыреста евро, нет. Не пятьсот. Не триста. Нет! Приблизительно триста девяносто пять. Вот какая история. Ну, про меня все неинтересно, ты лучше про себя расскажи.
Машка задумалась и сосредоточенно почесала щеки длинными ногтями, на лице проступили красные полосы.
— Ты знаешь, я в общем и целом очень довольна всей поездкой, если, конечно, закрыть глаза и не обращать внимания на новое покушение.
— Господи помилуй. Новое покушение? Кошмар!
— Да, приятного мало.
— И что Илья? Он спас тебя, да?
— Даже не знаю, как и сказать. Конечно, он принимал участие, но уже на последней стадии спасательных работ. А главный спаситель — Гришка.
Марья закурила.
— Что же ты молчишь? Гришка нашелся! Вот так радость! И где же он был?
— Тонь, я не говорила, что Гришка нашелся. Я сказала, что он меня спас. Как тогда, в Малаховке, на даче у Вольских.
— Ты меня не путай. У меня и так каша сплошная в голове.
— Я стараюсь, но ты меня все время перебиваешь. Кто-то попытался меня утопить. А Гришка меня из воды вытащил и на берег приволок. Больше я его не видела. Илья мне не верит. Толик мне не верит. Вот вся надежда на тебя. Ты у нас девушка впечатлительная.
— Я верю, верю. Только… почему не Илья тебя вытащил? И зачем ты на море поперлась, ты же плаваешь как камень. В одном направлении, сразу на дно. Поясните, мадемуазель, для тупых. Кой черт понес тебя на эти галеры?
— Илья в номере дрых, а мне захотелось просто зайти поглубже в море и немного постоять в воде, я и не собиралась заплыв устраивать. Кругом Франция. Ницца. Солнце. Воздух. Море спокойное. Лепота. Настроение чудесное. Собственно, это все.
Машка резко оборвала фразу и задумчиво уставилась в потолок.
«Что-то мудрит мадемуазель», — отпечаталось на Тонькином лбу словно крупными буквами, и она недоверчиво покачала головой.
Машка засопела.
— Ладно-ладно. Подумаешь, недоверчивая какая. Просто ясновидящая! Я в детали вдаваться не хочу. Правильно ты все поняла. Правильно. Большое и светлое чувство. Любовь, наверное. Теперь довольна? — Марья сердилась, но на кого?
— Вот и чудненько, вот и славненько. Илюха парень порядочный — это я сразу увидела. Ну и вперед и с песней. Чего ты расшумелась.
Тонька мнила себя крупным специалистом по диагностированию личностей. По мнению Александровой, человека видно сразу при первой встрече.
Как правило, первое впечатление и есть самое верное. А одежка здесь совсем ни при чем. Одежка — это маскировка, а умный человек на маскировку внимания не обращает. Себя Тонька считала определенно умным человеком.
— Тонь, перестань издеваться.
— А я и не издеваюсь, я от всей души. Интересно, продолжение у вас намечается, такое, чтоб со свадьбой, детьми и прочими захватывающими деталями?
— Намечается.
— Чего так лаконично, я подробностей жажду.
— Подробностей пока нет.
— То есть как нет? Он человек холостой, молодой. Илья тебя замуж зовет?
— Зовет, по-моему, — пожала плечами Машка.
— Маш, ты по-русски говорить еще не разучилась? Как это «по-моему, зовет»? А не «по-моему»?
— Ну, я подразумевала? Он вслух ничего такого не говорил, но думал.
— А ты, значит, мысль его прочла, осознала. И что решила в ответ сказать?
— Нет решения пока. Я в глубоких размышлениях.
— Ага. Ясно. Поразмышлять, конечно, полезно. Взвесить все «за» и «против». Посоветоваться с близкими и родными абсолютно необходимо.
— Тонька, прекрати ехидничать.
— Я стараюсь. Давай чайку свежего налью?
— Наливай. Меня сейчас другой вопрос волнует.
— Гришка?
— Гришка, это первым делом, а вторым — кто ж меня угробить хочет? Ведь если так и дальше продолжаться будет, то я и замуж выйти не успею. Надо что-то делать, — озаботилась Машка.
Тонька заварила свежий чай и задумчиво проговорила:
— Так ты определенно уверена, что видела именно Гришку и он тебя из воды вытащил?
— Определенней некуда. Я понимаю, что звучит неубедительно, но из песни слов не выкинешь. Гришка. Только не совсем он был материальный. Словно призрак Гришкин, улавливаешь? — Марья отпила чай и продолжила: — Тонь, я с катушек не съехала, но все было именно так.
— Очень жаль, что призрак Гришенькин тебе преступника не назвал. Вот очень обидно. Как было бы славно знать главного киллера.
— А почему главный киллер? Ты что, считаешь, что их несколько?
