Геннадий Абрамов - Дай лапу
За ужином, перед сном, Ронни молча рассказывал Линде что-нибудь забавное из того, что случилось за день. Намеренно выбирал самые невинные эпизоды, чтобы лишний раз не расстраивать ее, не волновать.
Она с удовольствием слушала. Урчала и покусывала его за нижнюю губу, если ей что-то казалось смешным. Требовала подробностей, продолжения. Ее интересовали детали, ей хотелось законченности, выводов и морали. «Ну, какой-то, — ворчала она. — Ну пожалуйста». Любопытной Варваре непременно хотелось знать, что случилось с маленькой девочкой, когда та с криком: «Моя собака!» вырвалась у беспечной мамаши и помчалась через весь вагон к нему обниматься. Или как ему удалось отбиться от приставших к нему подвыпивших болельщиков: почему припух их любимый «Спартак»? Или что он такое придумал, когда помог уличным музыкантам заработать кучу денег.
О печальном и грустном Ронни молчать в ее присутствии избегал.
Как никто другой, Линда прекрасно знала, насколько богата сюрпризами бродячая жизнь. Она вся — непредвиденность и непредсказуемость. В ней масса приятного, удивительного, вместе с тем, хватает горького и отвратительного. Город суров и ничего не прощает. Вокруг немало подлых людей, гадких, бесстыдных, злых, невменяемых. Нечестивцев, увечных, больных, с непоправимо поврежденной душой. Риск угодить в неприятную историю очень велик.
Тем не менее она представить себе не могла, как много нехороших историй случалось с ним буквально каждый день, сколько разных неприятностей Ронни уже пережил, сколько досадного и удручающего испытал на собственной шкуре.
Однажды, в начальные дни своей вольницы, по нерасторопности и невнимательности он едва не попал под грузовик. После чего, пережив испуг, злобные выкрики, погоню и длительный стресс, уже не испытывал судьбу, а переходил улицу или площадь строго на зеленый свет. Несколько раз он сталкивался с настоящими живодерами, и пришлось проявить всю свою смекалку, резвость и прыть, чтобы от них улизнуть. Какой-то паршивый мальчишка, когда Ронни доедал биг-мак на Тверском бульваре, запустил в него камнем, и он потом два дня харкал кровью, не мог глубоко вздохнуть, так ребра болели. Странный дерганый человек, похожий на полоумного политика в телевизоре, битый час, бия себя в грудь и провозглашая патриотические лозунги, ходил за ним по пятам вокруг лебединого озера на Чистопрудном бульваре, и Ронни так и не понял, зачем он его преследовал и что ему было нужно.
А еще был случай, когда вообще чуть с жизнью не распрощался. Чудом ноги унес.
В метро ехал, вечером, из Измайлова возвращался. Четыре наглых здоровых парня повалили девушку на сиденье, заломили ей руки и стали одежду с нее срывать. Пассажиры, которые находились в одном с ними вагоне, решили, что помочь девушке — не их дело, и на следующей станции, от греха подальше, все как один в другой вагон перешли. Девушка отчаянно отбивалась, плакала и кричала. Ронни никогда прежде не видел, чтобы при всем честном народе, в общественном месте, целая стая насиловала самку, причем, под грохот колес и не в брачный период. Ему в голову прийти не могло, что человек способен на подобную низость. Без сострадания и возмущения невозможно было на это смотреть. Он никогда бы себе не простил, что видел и не вмешался. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Он помчался на выручку. Оскалился, зарычал. От парней разило пивом, потом, варварством, дикостью распоясавшихся самцов. Он здорово их напугал. Самому отвязанному, заводиле, задницу расцарапал. Девушка вырвалась и, придерживая руками разорванную одежду, на следующей станции убежала. А парни стали гоняться за Ронни по вестибюлю, двое с ремнями наперевес, а один разулся и кроссовками в него швырял. На шум и лай спустился милиционер. Парни всё на Ронни свалили. Кричали, что пес с приветом, дурной, чистый псих. Нормальные собаки на людей не бросаются. «Какого хрена он вообще в метро делает?» — бранились и кричали они. К сожалению, страж порядка склонен был лгунам поверить. Он уже пистолет из кобуры вынимал. Лень ему, недосуг разбираться, кто прав, кто виноват, проще пристрелить Ронни как бешеную собаку, и дело с концом. Так что, если бы вовремя не улизнул, не дунул что есть мочи по эскалатору вверх, всё могло бы кончиться для него очень печально.
Ночью, лежа рядом с Линдой в конуре на автостоянке, он слушал, как она устало дышит, намаявшись за день, и, засыпая, думал, какая она славная, добрая, теплая, лучше ее нет никого на свете.
А он — жалкий приживальщик и эгоист. Мизинца ее не стоит.
От жалости и сочувствия у Ронни сжималось сердце. Вдруг накатывало чувство вины перед ней. Такое колючее, острое, что под грудью нестерпимо чесалось и ком в горле стоял.
Конечно, с его приходом жизнь Линды осложнилась. Он добавил ей не только хлопот, но и переживаний. Утром, провожая его, она смотрит на него, словно прощается, словно не знает, вернется он или нет, убьют его, украдут или покалечат. И с этим чувством бедная девочка проводит весь день. Естественно, у нее тяжело на душе. Хотя сама она в этом никогда не признается. Будет уверять, как она рада, что не одна, что они подружились и ей есть теперь, о ком позаботиться, с кем молча поговорить, кому припасти пирожок или булочку. Но он-то видел, с какими исстрадавшимися глазами она встречает его каждый вечер, как скулит и радостно взлаивает, оттого что он просто жив и здоров, вернулся невредимым и ничего страшного не случилось.
Нехорошо, думал Ронни. Неправильно. Стыдно жить бобылем. Всё это как-то не по-мужски.
То, что он должен сделать, он обязан сделать один. Нет у него ни малейшего права вмешивать ее в свои дела. Взваливать на ее плечи свою тоску и заботу, свою неустроенность, пользоваться ее добротой. В конце концов, она не хозяйка автостоянки. Кондратий Иванович здесь тоже на птичьих правах. Они даже не договаривались, что Линда пустит к себе квартиранта, станет без разрешения делить с ним ночлег, таиться, скрытничать, отлынивать от работы, и к тому же недоедать, оставляя лакомые кусочки своему новоявленному дружку.
* * *Свесив набок язык, Ронни уныло сидел под козырьком на остановке в ожидании автобуса.
— Наня!.. Боже мой, ты?
Пес вздрогнул, услышав знакомый голос.
— Радость моя, куда ты собрался?
Ронни навострил уши.
Из окошка черного джипа, притормозившего у обочины, ему улыбалась Наташа.
— Давай, проказник, я тебя подвезу?
Ронни выпрямил спину. Нервно икнул. Лапами на месте переступил. Отжал уши. Гавкнул, и, виляя хвостом, запрыгнул в салон.
— Привет, гуляка. Я рада. А ты?
Наташа обняла его, прижалась гладкой щекой и поцеловала прямо в нос. Сказала Эрнесту, водителю, что можно ехать, и устроилась рядом с Ронни.
— Пропащий… Как дела? Куда путь держишь?… Мальчик мой… А ты похудел… Мы тебя чем-то обидели?
Ронни опустил голову ей на колени и виновато заглянул в глаза.
— Не подлизывайся, — корила Наташа. — Я на тебя сердита.
Зарывшись ладонью в шерсть, она гладила Ронни и рассказывала, пока ехали, как расстроилась, когда он удрал. Они с Артуром Тимофеевичем даже объявили его во всероссийский розыск.
— Мордашка противная… Как ты мог так бессовестно поступить?
Из машины она позвонила по телефону и сказала, что у нее на коленях сюрприз. Попросила предупредить шефа, чтобы встречали с цветами и под оркестр.
— Наня… Блудный сын, — улыбаясь в усы, сказал Артур Тимофеевич, когда Ронни, выпрыгнув из машины, поднялся в рост и положил ему лапы на плечи.
— Будьте к нему, пожалуйста, снисходительным, — сказала Наташа. — Он попросил у меня в машине прощения.
— Пока я в гневе… Подлец ты этакий, — сказал Артур Тимофеевич и, потрепав пса за вихры, добавил: — Ладно, уж, черт с тобой. Заходи. Квартирка твоя цела. Я тебе там телевизор поставил. Ты же любишь мультики?
— Слышишь, Наня? — говорила Наташа. — Хозяин сердится. Ты уж, пожалуйста, больше так не делай, ладно? Из-за тебя я чуть с работы не вылетела. Совсем меня не жалко? Хотя бы записочку оставил, так, мол, и так, вернусь тогда-то и тогда-то, через месяц, через год или совсем не вернусь — неужели так трудно? Мы же друзья. Ты мне дорог. Я к тебе привязалась. По мужу так не убивалась, как по тебе.
— Насчет мужа чистая правда, — подтвердил Артур Тимофеевич.
Ресторан еще не был открыт, официантки и музыканты не приступали к работе, так что обещанной торжественной встречи не получилось. И всё же Ронни расчувствовался, когда увидел, что шеф-повар, Прокопий Семенович, оба охранника, уборщицы, грузчики и главный бухгалтер собрались в зале, чтобы поздравить его с возвращением, а Наташу и Артура Тимофеевича с тем, что их друг нашелся.
— Ну вот, ты и дома, — сказала Наташа. Они пересекли зал и вошли в директорский кабинет. — Отдыхай, располагайся… Боже, кожа да кости. Расскажешь, как тебе удалось так похудеть?… Нет?… Ну и не надо, по твоей милости буду толстеть… Сейчас поесть принесу.
