Игорь Данилевский - Сессия: Дневник преподавателя-взяточника
…В зале стоит такая тишина, что она кажется физически невозможной при подобном скоплении народа. Через секунду она разрывается оглушительными аплодисментами. Я стою слегка взмокший от волнения, но гордый и довольный собой.
– А можно задать вопрос докладчику? – почти одновременно несется с нескольких сторон.
– Да, конечно, но Игорю Владиславовичу предоставляется для этого всего лишь несколько минут, – говорит Свасьянц и для меня, и для тех, кто больше других размахивает руками, подбираясь поближе к сцене. – Основную часть прений мы перенесем на заседание секций и круглый стол.
– Скажите, пожалуйста! – обращается ко мне какой-то лысеватый мужик лет пятидесяти в серого цвета костюме, поражающем своей нафталиновой замшелостью. – Казалось бы, столько уже было сказано о необходимости развития гражданского общества в России, столько выделено грантов на анализ путей его построения, но при этом ни разу с общесистемных позиций не было проанализировано, а возможно ли это в принципе? Если я вас правильно понимаю, вы считаете, что это в нашей стране невозможно?
– Если не вдаваться в нюансы, то – да, – отвечаю я. – Наши политические игроки, включая и партии, так же трусливы, как и рядовые граждане. Единственная форма легальной общественной самоорганизации, которая возможна у нас – это кучки по интересам, которые будут тихонько, чтобы другие не услышали, выпрашивать подачки с барского стола.
Со своего возвышающегося над прочим людским пространством места я вижу, что мужик удовлетворенно кивнул, однако вслед за этим подбросил второй вопрос:
– Но в случае с коррупцией вы, как мне представляется, перегибаете палку. Дело не только в нашем долготерпении. Разве её, то есть коррупцию, возможно искоренить в России?
…И здесь меня прорывает на откровенность:
– Вы знаете – как ни странно, да! Для этого нужно сделать самую малость: отменить уголовную ответственность, во-первых, за дачу взятки, и, во-вторых, – за шантаж, связанный с дачей взятки. Сейчас, в эпоху, когда видеокамера есть в каждом мобильнике, не говоря уже про специальную технику, записать разговор с тем, кто вымогает у вас взятку или, как посредник, объясняет её схему, не составляет никакого труда. Представьте себе, что вы сегодня попросили тысячу долларов за свои услуги, а завтра или через семь лет к вам придет ваш клиент и потребует от вас уже три тысячи долларов, и ему за это ничего не будет. В общем, надо сделать так, чтобы стало выгодно «сдавать» – и взяточничество почти прекратится. Есть один почти универсальный закон – «Восемьдесят на двадцать». Согласно ему, двадцать процентов – это десять процентов тех, кто будет брать и воровать всегда, как это было даже при Сталине, и десять процентов тех, кто этого не станет делать при любых обстоятельствах. А восемьдесят процентов ведут себя по ситуации: если все вокруг начинают брать и воровать, то они включаются в этот процесс. А если видят, что пошёл отбой, то и они прекращают это делать. Поэтому я и говорю: полностью решить проблему, конечно, нельзя, а вот сбить процентов на семьдесят-восемьдесят – можно.
Лицо задававшего мне вопрос мужика отчего-то даже просияло. Самонадеянно думать, что это я его так увлёк своими идеями, но, чёрт возьми, всё равно приятно.
– Только кто у нас это будет делать! – весело выкрикивает он мне.
– Это уже другой вопрос! – улыбаюсь я. В зале раздаётся смех.
– А правомерно ли ваше предположение, что, если внутри нейронов есть некие квантовые слои, которые обеспечивают быстродействие нашего мозга, то эти самые квантовые слои тоже образуют «зацеплённую» систему? Ведь тогда получается, что существует эдакий глобальный интернет из мозгов разных, в том числе ничего не знающих друг о друге людей? – пропищала противным голоском какая-то бальзаковского возраста дама в бордовом платье из первого ряда.
– Думаю, что такое предположение не просто допустимо – оно с необходимостью следует из факта существования так называемого закона Ципфа-Парето, который мной уже здесь, в общем-то, упоминался, – спокойно отвечаю я. – Распределений, которые для удобства называют «ципфовскими». До сих пор никто не в состоянии объяснить, как может одна и та же по сути формула, в которой варьирует только показатель степени, описывать абсолютно разные вещи. Например, закон самого Парето гласит, что приблизительно восемьдесят процентов богатств принадлежит двадцати процентам населения, двадцать процентов клиентов приносят восемьдесят процентов прибыли, и так далее, и тому подобное. Тем же самым паретовским законом описывается – что бы вы думали? – распределение гравитационной плотности в звездных системах! А закон самого Ципфа устанавливает столь же асимметричное использование слов в законченных текстах большого объема. Распределение властных полномочий в обществе, численности жителей городов, число открытий и изобретений и столько всего ещё, вплоть до результатов сдачи экзаменов и числа владельцев имений, принявших участие в восстании якобитов, описывается одной и той же формулой. Отсюда и следует, что мысли и действия самых разных, не связанных между собой в повседневной жизни людей оказываются сцепленными, как в обычной материальной системе – например, как снежинки в горах любимого нашими олигархами Куршавеля. Я сейчас намекаю на то, что данному закону подчиняется и распределение числа частиц в сошедшей лавине. Разные ученые и изобретатели, часто даже не подозревая о существовании друг друга, делают, как им кажется, сугубо индивидуальную работу, которая на поверку оказывается выраженной коллективной формулой. Все это неизбежно свидетельствует о том, что наши мысли – это в какой-то степени не только наши мысли. И возможным это, уважаемые коллеги, оказывается по одной причине – каким-то глубинным, неосознаваемым слоям нашего мышления свойственна квантовая или подобная квантовой организация. Почитайте работы академика Маслова. Он доказывает, что на элементарном уровне, на котором раньше физиками было получено распределение Бозе-Эйнштейна – одна из двух квантовых статистик – можно из этого распределения вывести закон Ципфа-Парето.
– А вы полагаете, что возможно мерить физическим аршином общественную материю? – высунулся из общей массы долговязый вихрастый парень. – Не игнорируете ли вы тем самым специфику социальной сферы?…
…Теперь уже, при виде таких недоумков, у меня возникает желание постебаться.
– Дорогие друзья! Из года в год мы обсуждаем практически одни и те же проблемы – оснований мира и мышления вообще и социальных отношений в частности. И каждый раз делаем это с одним и тем же, а именно – почти нулевым – результатом. Почему же так происходит? Почему физика и другие естественные науки добились столь впечатляющих результатов за четыреста лет своего существования, а обществознание в самом широком смысле этого слова как вращалось в кругу одних и тех же ходов мысли, так и продолжает вращаться? Мы с вами, положа руку на сердце, не можем не чувствовать некоторого дискомфорта от того, что получаем такие же надбавки за свои ученые степени, как, например, математики или технари. Но они занимаются делом, а чем занимаемся мы? Вечно спорим друг с другом и предлагаем диаметрально противоположные решения одних и тех же вопросов? На мой взгляд, единственным способом хоть как-то оправдать свое существование в науке – именно науке, а не говорильне парламентского типа – могла бы стать попытка выстроить некий проект, который бы объединил между собой самые разные области знания. В частности, этот проект позволил бы сформировать обществоведческие схемы по образцу схем физических.
– А осуществимо ли это? – выкрикивает с места все тот же парень.
– Разумеется, – говорю я, – все мы прекрасно знаем, какие мыслители считали и считают, что это нереализуемо в принципе. Но специфика наших дней как раз и состоит в выявлении того факта, что «невозможное возможно», как правильно пел один финалист «Евровидения». Если еще пятнадцать лет назад никто и не слышал про такое направление, как эконофизика, когда, например, динамика фондовых рынков описывается теми же уравнениями, что и хорошо изученные физические процессы, то сегодня это направление имеет все шансы стать мэйнстримом в экономической науке. Если раньше скатерть-самобранка или лампа Алладина считались ненаучной фантастикой, а проще говоря – сказкой, то сегодня работающие в корпорациях типа Ай-Би-Эм специалисты всерьез обсуждают создание в будущем наноассемблеров – роботов, собирающих на уровне отдельных атомов нужные нам объекты. В принципе вековая задача алхимиков – нахождение философского камня – уже решена. Будущие нанороботы смогут разобрать на элементарные частицы любое вещество и потом по имеющимся у них матрицам собрать новое. Можно будет делать золото хоть из металлов, хоть, пардон, из фекалий. Пока у инженеров есть свои технические трудности, а основная наша с вами трудность, друзья, заключается в том, что для развития междисциплинарных исследований требуются люди, одинаково сведущие и в точных, и в гуманитарных науках. Это почти нереально, а значит, требуется объединение усилий огромного числа специалистов из далеких областей знания. Но для того, чтобы организовать эти усилия, сначала требуется заинтересовать людей – показать им, что смычки, мосты между их сферами интересов не просто есть, а буквально бросаются в глаза. И стоит только эти мосты расчистить, как между разными науками наступит такой взаимообмен данными, который неизбежно приведет, не побоюсь этих слов, к новой научной революции, аналогов которой не было уже восемьдесят с лишним лет, если вести отсчет с Пятого сольвеевского конгресса. А это, в свою очередь, приведет к появлению качественно новой философии – не к пустопорожней, ни к чему не обязывающей трескотне, в которой иногда встречаются рациональные зерна, а к научно обоснованной системе взглядов, которая будет не мешать усвоению новых данных, как это нередко происходит сейчас, а, наоборот, – способствовать ей, стимулировать ее и заглядывать, как и положено философии, за горизонты, но не отрываясь при этом от научной почвы.
