Ник Хорнби - Как стать добрым

— Добрый вечер всем, — объявил оратор.

— Добрый вечер! — крикнул в ответ Майк — строитель, которому досталась роль Человека Из Толпы, завзятого острослова.

— Когда вы обнаружили в своих почтовых ящиках приглашения, вы, наверное, заподозрили неладное. «Что еще за уловка? В чем дело? Кто этот тип, которого я не знаю и знать не хочу? С чего это он приглашает меня в гости?»

— Я, например, знаю — чтобы угостить выпивкой. Лично я пришел выпить пива, — крикнул из толпы Майк.

— Да это же «Дабл Даймонд», — возник кто-то еще.

— Нет, тут его нет, — крикнул в ответ распоясавшийся Майк.

Два крикуна принялись выяснять, что они пьют, и затихли лишь спустя несколько минут.

— Я бы хотел сказать вам, что здесь нет никакой ловушки, однако это не так. Здесь целый капкан. Потому что в этот вечер я хочу просить вас принять участие в перемене человеческих судеб, может быть включая и вашу собственную.

— Задницы к стенке! — завопил Майк. Не надо быть умудренным психоаналитиком, чтобы заподозрить во всяком, кто говорит о глобальных переменах в судьбе, склонность к перемене половой ориентации.

— У вас есть свободная жилплощадь? Я говорю о лишних комнатах в доме, которые обычно остаются незанятыми. Так называемые спальные комнаты? — воскликнул Дэвид.

— Есть! — проревел в ответ Майк. — Как не быть! Я там сплю, когда жена не пускает к себе в постель.

— Вот — уже одна, — поднял палец Дэвид. — Кто еще?

Большинство присутствующих принялись внимательно изучать кто винные стаканчики, кто собственную обувь.

— Не робейте, — подбодрил их Дэвид, — никто не заставит вас делать то, что вам не по душе. Но мне, например, известно, что на этой улице полно трехэтажных особняков, и значит, должно найтись несколько свободных комнат, поскольку у каждого из вас в среднем от двух до четырех детей.

— А как быть тем, кто живет во «флэте»? — подал голос молодой парень в кожаной куртке.

— В однокомнатном?

— Само собой.

— Значит, тогда у вас нет запасной спальни.

— Значит, мне можно идти?

— Вы можете уйти, когда захотите. В любое время. Это же просто дружеская вечеринка, а не исправительное учреждение для молодых преступников.

— Наверное, это розыгрыш, — крикнул Майк. Его партнер, еще один Глас Народа, уже протиснулся к нему, чтобы обменяться рукопожатием.

— Очень жаль, что вас это не радует.

На миг я уловила облик прежнего Дэвида, проступающий точно старая живопись под новой грунтовкой: в голосе его звучал сарказм, услышать и оценить который могла лишь я одна. Старый вкус словесной перепалки дразнил воображение. Дэвид смолк в ожидании, когда продолжит свое выступление противник. Майк между тем не собирался переходить к диалогу, потому что, в конце концов, он был всего лишь обычный кретин и пересмешник, всегда готовый на любую идиотскую реплику, под каким бы градусом ни находился, будь это свадьба, крестины или вечеринка, посвященная спасению мира. Он уже дошел до предела своих способностей, и Дэвид это просек.

— Вам здесь нравится?

— Еще бы — вы классно выступаете со стула, — сказал Майк, отдуваясь.

— Возможно, вам будет интереснее посмотреть «Истэндеров».[37] Они как раз начинаются с минуты на минуту.

Это вызвало немедленный смех — не слишком дружный, но в любом случае более искренний, чем тот, что до сих пор удавалось вызвать Майку.

— Я «Истэндеров» не смотрю, — заявил он в ответ. — Я вообще не смотрю мыльных опер.

Эта реплика вызвала бурный хохот аудитории — правда, все смеялись над банальностью ответного выпада, и такой смех явно задел Майка.

— Так что решили — остаетесь?

— Я еще не допил свой стакан.

— Рад слышать это.

Снова раздался смех, теперь уже на реплику Дэвида. Дэвид сразил оппонента. Это поистине был старый Дэвид, воинственный и находчивый. Ломать комедию на публике было его призванием. Прежние объекты его критики и насмешек, вроде театральных занавесов, трубочек с мороженым и тому подобных вещей, были невразумительными. А вот распоясавшийся алкоголик — это нечто вполне конкретное и подходящее.

Дэвид выдержал паузу, выжидая, пока стихнет смех.

— Итак, на чем я остановился? Ах да. Лишние комнаты. Видите ли, не знаю, как это происходит у вас, но стоит мне включить телевизор или взять газету, как немедленно случается нечто ужасное в Косово, Уганде или Эфиопии. Так что время от времени я набираю номер и отсылаю «теннер»[38] в какой-нибудь благотворительный фонд, но от этого ничего не меняется. В мире продолжаются войны и катастрофы. И от этого никуда не денешься. Ужасные вещи продолжают происходить в мире. И я чувствую вину и бессилие, а потом выхожу в кино или бар…

— В бар? — немедленно раздался возглас оппонента. — В какой бар вы ходите, Дэвид? Может, в молочный, при детской кухне для незаконнорожденных? На этой улице не осталось ни одного приличного паба.

— …И снова, несмотря на желание что-то сделать, как-то помочь, я чувствую вину и бессилие. Я вижу какого-нибудь ребенка у банкомата с одеялом и собакой. И даю ему эти несчастные пятьдесят пенсов, что, конечно же, ничего не меняет в его и в моей жизни. Потому что когда я в следующий раз буду проходить мимо банкомата, он по-прежнему будет там же, и мои пятьдесят пенсов не изменят ничего. Да, ровным счетом ничего, потому что это всего лишь пятьдесят пенсов и больше ничего. Но даже если бы я дал ему вдесятеро больше — картина бы осталась прежней, потому что с пятью фунтами не начнешь новую жизнь. И я уже ненавижу этого беспризорника, который мозолит мне глаза, а я ничем не могу ему помочь. Думаю, что и все остальные разделяют мои чувства. Если вы задумывались хоть на десять секунд над этим, то можете себе представить, насколько кошмарна такая картина человеческого бессилия, как это ужасно: спать на улице, без крыши над головой, выпрашивать мелочь, мокнуть под дождем, а люди, проходящие мимо, поносят тебя, и никто не поручится за твою жизнь…

Я оглянулась по сторонам. Дэвид все делал как надо, разве что упоминание о баре прозвучало немного не к месту. Люди слушали, проникались его искренним ораторским пылом и даже кивали в ответ, но я не заметила, чтобы свет обращения забрезжил в их глазах. Для веры требовалось чудо. Нужно вовремя достать кролика из шляпы, подбросить дров в огонь, выкинуть коленце, чтобы не упустить внимание аудитории.

К счастью, вмешался Майк. Он неожиданно вовремя сыграл роль отрицательного примера, что было на руку Дэвиду.

— Чепуха, — заявил Майк. — Свиньи они, бездомные. И потом, у бомжей есть заначки. А многие просто копят. Они хорошо заколачивают, валяясь на тротуарах.

— Ах вот как, — сказал Дэвид. — Значит, вы считаете, они вполне обеспечивают свое существование, сидя на тротуаре и выпрашивая милостыню?

— А как они, по-вашему, собирают свои мильоны? А многим деньги нужны на наркоту. Да разорвут меня черти. Они просто не хотят работать.

Толпа зашумела — симпатии были явно не на стороне Майка. Многие закачали головами, переглядываясь и многозначительно поднимая брови. Майк был со всех сторон окружен «голубыми» актерами, профессионалами минздрава, учителями, психоаналитиками, людьми, которые считали себя интеллигенцией, цветом нации. Даже если бы посреди ночи они вдруг проснулись, осененные нежданной догадкой, что все бездомные в городе — просто кривляки, вызывающие сочувствие прохожих, а на самом деле в кармане у них платиновые банковские карты и они устраивают наркотические оргии и отдыхают на Багамах, — так вот, даже если бы все это пришло им в голову посреди ночи, они бы никогда не высказали этого наутро. И уж тем более на многолюдной вечеринке. Майк недооценил публику и тем самым произвел переворот в расстановке сил. Еще пару минут назад Дэвид обращался к аудитории, которая находилась в некотором замешательстве. Нет, ему вполне симпатизировали, и в то же время никто не собирался уступать этому симпатяге часть собственного дома. Теперь же все изменилось. Встал вопрос: на чьей они стороне? Они собираются сплотиться с темными силами правого крыла, то есть с Майком? Или же они на стороне слегка эксцентричных, возможно, заблуждающихся, но тем не менее ангелоподобных альтруистов, сгрудившихся за Дэвидом? «Ура, да здравствуют ангелы! Голосуйте за херувимов!» — вопили психоаналитики. «Долой правокрылые силы тьмы!» — орали «голубые» актеры. На самом деле никто, естественно, ничего такого не кричал. Они были слишком сдержанны для этого, слишком привыкли соблюдать приличия. Скромны, в конце концов. Но вокруг Майка заметно прибавилось пространства, невзирая на тесноту. Люди жались от него в сторону, словно он только что пообещал сплясать перед ними зажигательный брейк-данс.

— В таком случае, если это ваше искреннее убеждение, вам, наверное, неинтересно будет слушать дальше.