Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост
— Сколько?
— Семьсот тридцать! — крикнула бабушка торжественно. — А она не раздумывая покупает морковь.
— В прошлом году у меня было пять грядок моркови, — невозмутимо сказала мать Квидо доктору Лиру. — В один месяц она перевела ее на морковные оладьи!
Психиатр бросил на отца Квидо сочувственный, исполненный мужской солидарности взгляд.
— Извините, я ненадолго, — сказал отец Квидо и встал.
— Ты куда? — спросила мать Квидо. — Возложение венков в восемь.
— Все в норме, — сказал отец Квидо несколько загадочно.
Минутой позже из глубин дома донесся плачущий звук пилы.
— Пан доктор, — сказала мать Квидо, — не могли бы вы налить мне вон из той бутылки?
3) Отец Квидо вернулся к свадебному столу около половины девятого. Он был в красном тренировочном костюме и заметно задыхался. В руке он держал горящий факел.
Инженер Звара, сопровождавший его, был в цивильном; он нес траурный венок с красной лентой, на которой золотыми буквами было написано «Физкультурное общество».
— Не успел погасить, — сказал отец Квидо отдуваясь и, поглядев на венок, как бы в объяснение добавил: — Эти идиоты заказали два.
— Какая разница! — засмеялась мать Квидо. — Надеюсь, ты теперь найдешь ему применение?
— Он стоит и поет там «Интернационал», вместо того чтобы петь у сына на свадьбе, — смеялся инженер Звара. — Я решил лучше привести его к вам.
— Пан инженер, — с трудом выговорил Пако, — ответьте мне на один вопрос…
— Никаких вопросов! — вскинулся Квидо. — Черт возьми, кто разрешил ему пить?
Отец Квидо бросил факел в бочку с дождевой водой. Он зашипел.
— Пан инженер, вы член коммунистической партии? — громко спросил Пако.
— Толковый вопрос, — сказал доктор Лир. — Талантливый мальчик.
— Как бы вы отнеслись, пан доктор, к прогулке на подводной лодке? — весело спросила мать Квидо, удивительно мягко — как всегда в подпитии — выговаривая слова. — Я имею в виду — со мной?
— Это, мальчик, вопрос более сложный, чем ты думаешь, — сказал Звара с неприятной улыбочкой.
— Видите ли, муж утопил наше каноэ.
— Тогда проваливайте! Мы вам здесь никакой не авангард! — хриплым голосом заорал Пако.
Из-за поворота дороги донеслись звуки духового оркестра.
— Идут, идут! — взволнованно вскричал отец Квидо. — Ступайте в дом!
— Плюньте на это, — сказал Квидо Зваре. — Наклюкался парень…
— Обожаю шествия! — воскликнула мать Квидо. — А вы, доктор?
— На что он должен плюнуть? — кипятился Пако. — На правду? На честь? На совесть?
— Пожалуй, не очень, — ответил доктор. — Но фонарики люблю.
— Ты наш маленький борец, — сказал Квидо. — Пойди ляг.
— Они уже здесь! — встревоженно кричал отец Квидо. — Идите же в дом!
— Веди их сюда, — распорядилась мать Квидо. — Мне захотелось танцевать с твоим доктором. Как, Ярушка, потанцуем?
— С удовольствием, — восторженно ответила Ярушка.
В сумерках над дорогой заблестели инструменты музыкантов. За ними светились первые желтые огоньки.
— Я приведу их, — сказал Звара, стремясь отделаться от вопросов Пако.
Уже спустя несколько минут весь оркестр в сопровождении группы людей с фонариками полукругом обступил террасу. Ярушка обнесла музыкантов подносом, уставленным рюмками.
— Здоровье жениха и невесты! — согласно ритуалу произнес капельмейстер.
— Соло для новобрачных! — выкрикнул кто-то.
Музыканты поставили пустые рюмки на поднос и с удовольствием сменили свой революционный репертуар — в теплом вечернем воздухе потекли звуки вальса. Каблуки Квидо увязали в мягком газоне. Ярушка вся светилась: когда она спиной коснулась склоненной яблоневой ветки, на плечи ее свадебного платья посыпался дождик розовато-белых лепестков.
— Идите вы в задницу со своим оркестром! — кричал Пако, но, к счастью, никто его не расслышал. Следующая мелодия уже предназначалась для всех. На газоне появилось с десяток пар. Квидо с Ярушкой пошли снова наполнить рюмки. В кухне вертелись какие-то незнакомые дети.
— Привет, дети, — сказал Квидо.
— Здравствуйте, — сказали дети. — Мы хотим пить.
— Не празднование Первомая, а черт знает что! — шептал отец Квидо Зваре. — Беды не оберешься.
— Не заводись, приятель, — осадил его Звара.
Отец Квидо ушел в подвал. Ярушка снова обошла музыкантов с подносом, чокнулась с капельмейстером.
— Привет, вахтер, — окликнул Квидо какой-то молодой человек. — Я Мила.
— Привет, Мила, — сказал Квидо.
В саду началось какое-то пьяное братание.
— Я хотел бы жить в деревне, — сказал доктор Лир матери Квидо.
— Ну и глупец, — сказала мать Квидо. — Станцуем танго?
— Выпить нечего, — сказал Мила, опрокинув пустую бутылку.
— Пошли со мной, — сказал Квидо. — Что-нибудь раздобудем.
На лестнице, что вела в подвал, они наткнулись на пожилого мужчину.
— Good evening, Sir,[47] — сказал Квидо с улыбкой.
— Good evening, — засмеялся мужчина.
— Кто это был? — поинтересовался Мила.
— Бабушкин приятель, — сказал Квидо. — Венгр.
Они наткнулись на бабушку Либу, она несла картонную коробку.
— Алло! — сказал Квидо.
— Венгерка? — спросил Мила.
— Бабушка, — сказал Квидо. — Колбасу тащит.
— Все путем, — сказал Мила.
— Колбасы хочешь? — спросил Квидо.
Они заглянули в мастерскую, и Мила испуганно отпрянул.
— Что это? — заорал он.
— Отец. Гроб примеряет.
— Все путем, — сказал Мила. — У вас классная семейка.
— А вообще-то ты кто? — спросил Квидо.
— Я? — сказал Мила. — Рабочий.
— Все путем, — сказал Квидо. — Ты даже не знаешь, как долго я тебя искал.
XIV
Через неделю после свадьбы Квидо снова встретился в Праге с редактором. В этот день он окончательно понял, что надежда на издание «Тринадцатого этажа» практически равна нулю, причем вне зависимости от того, удастся ему или нет ввести в текст образ рабочего Милы.
Поэтому, отложив в долгий ящик рукопись, он стал исподволь подыскивать какую-нибудь иную, менее спорную тему, что, кстати, советовали ему и в издательстве.
Многие из последующих ночей в полутемной канцелярии матери он раздумывал о персонажах своего будущего творения, но всякий раз, когда он переводил взгляд со своих заметок на семейные фотографии под стеклом стола, он вновь и вновь убеждался, что ни один из вымышленных до сих пор образов не достигает и десятой доли той увлекательности, сочности и выразительности, какой отличались личности на фотографиях: отец, мать, Пако, бабушка Либа и дед Иржи. Когда в своих нелегких раздумьях над фабулой он отрешался от всех этих незнакомых людей с чуждо звучащими именами, вроде Яна Гарта или Флориана Фарского, и совершенно естественным образом переключался на бабушку Веру или дедушку Йозефа, он чувствовал, как безгранично расширяются горизонты его фантазии. Квидо, как и множество иных сочинителей, убеждался, что едва ли найдет другую, более интересную историю, чем свою собственную.
— Роман — это я! — восклицал он.
Обманчивая бесконфликтность рождающегося камерного повествования была, как вскоре понял Квидо, лишь еще одной большой иллюзией: сквозь стены этого семейного дома, о котором он писал, уже с первых же страниц пробивалась общественная реальность, причем, как казалось ему, совершенно независимо от его воли. Это, разумеется, не нравилось редактору.
— Ну как дела? — спросила как-то утром Ярушка при виде все еще горевшей лампочки на столе Квидо.
— Сама знаешь, — сказал Квидо и согласно рекомендациям в пособиях принялся смазывать ей кремом натянутую кожу на выпуклом животе. — Дьявольская работа — лепить все из полуправд, как того требует от меня редактор. Представь себе: хоть я и могу родиться в театре, но решительно не во время спектакля «В ожидании Годо», поскольку это экзистенциальная драма. Этот идиот, вероятно, хотел бы, чтобы я родился во время «Проданной невесты».
Ярушка засмеялась и стянула через голову ночную рубашку: Квидо, с наслаждением вдохнув ее запах, завороженно коснулся крахмальных пятен засохшего молока.
Он посмотрел на Ярушку: ее увеличенные темные соски не нравились ему, но в тех же пособиях говорилось, что впоследствии они уменьшатся.
— Тебе надо одеться, — сказал он. — В любую минуту может прийти Мила.
— Опять? — Лицо у Ярушки вытянулось.
Квидо развел руками, но видно было, что думает он о чем-то другом. Он вернулся к письменному столу и взглянул на исписанные страницы.
— Мне нужно, чтобы эти три дурацких попугайчика улетели вне всякой связи с русскими самолетами, — сказал он и взял одну из страниц. — «Возможно, их вспугнул случайный выхлоп машины, возможно, тень крыльев залетевшего сюда с пражских окраин хищника», — читал он с сомнением в голосе. — Что скажешь на это?
