Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря
— Правильно, — махнет рукой уставший от болтовни Хуанди. — Ты ему скажи наконец, что это всё потому, что планеты обладают гравитацией. А в космосе такого нет, потому что нет верха и низа.
И засмеётся Хуанди на свои слова, засмеётся и Лаоцзы. И, чтобы поддержать друзей захохочет молодой Паньгу. И так они зальются смехом со слезами в глазах, что самим покажется, как камни тронутся с места и поползут по волнистым песчаным дорожкам сада камней. И вернёт их в действительность низким противным голосом за спиной всё тот же шарпей дроид с подносом в зубах:
— Чай готов!
Лаоцзы сухо плюнет, увидев на подносе с пенные коричнево-жёлтые кружки с девушкой на берегу озера и прикрикнет на робота:
— Хотэй! Настоящий чай на Земле… А ты принес чего?
— Не хочешь — не пей, — Паньгу возьмет одну кружку и отпив, посмакует во рту сладкий терпкий играющий пузырьками напиток.
Возьмет Хуанди и, чуть поморщившись и Лаоцзы. А Дроид шарпей не переставая вилять хвостом тут же убежит с пустым подносом.
— Смотри-ка девушка у озера на кружке нарисована! — Хуанди поведает друзьям, рассматривая кружку и вытирая усы с бородой.
— А, это новинка — Рекламная акция, — Паньгу торжественно поднимет кружку и на зрителей, смотрящих философский сериал, посмотрит, — Когда чай горячий налит, она начинает жить! Покупайте медиакружку… Собери десять крышек от чая МарсТи и получи медиакружку в подарок! — и сделает глубокий глоток.
— Ага! Во-от ты откуда стащил Ариду… — и Лаоцзы тоже теперь с наслаждением сделает глоток и посмотрит на динамичный рисунок на кружке.
— Хорошо… — Паньгу сделает еще глоток — сразу экспромт возник.
— Валяй, — согласятся хором его друзья.
Паньгу крикнет:
— Хотэй!
Как из ниоткуда снова прибежит услужливый дроид собака.
— Подыграй… тональность… А-а-а! — высоко подпоёт ему Паньгу.
Хотэй кивнет лохматой головой и молодой человек запоёт:
Она сидела у самой воды,И ветер ласкал её плоть,За белой спиной распускались сады,С небес улыбался Господь.Она брала в руку белый цветок,Бросала в волну лепестки,Следили деревья, трава и песокЗа плавным движеньем руки.
Дроид шарпей из недр своего тела будет издавать медленную музыку, сплетенную из инструментов рок-групп конца двадцатого века — гитары, электрооргана, ударных. Паньгу будет улыбаться друзьям, радуясь вдохновению и правильно синтезированной теме шарпея и продолжать петь:
Она пела песню над тихой водой,И в песне такие слова:Когда же ты, милый, приедешь за мной,Ведь я все одна, да одна.Радостно мне, радостно мне, радостно мне это солнце,Радостна мне, радостна мне луна,Радостна мне, радостна мне, радостна мне вода,Только всё без тебя…
Лаоцзы с закрытым ртом в тональность песне начнёт издавать звуки, похожие на волынку.
Хуанди станет настукивать ритм ладонями о камень.
Паньгу будет петь дальше:
И вот, когда солнце восстало в зенит,И ветер немножечко стих,Из самых глубин, как литой сталагтитПоднялся на волны жених.И звали его, как всегда Черномор,И с ним было тридцать три дня,И все тридцать три были как на подбор,Но не было только меня…А я был на суше на том берегу,Беседовал я сам с собой,И МарсТи заваривал сам на бегу,И сам пел над тихой водой.
Паньгу сделает паузу, мотнёт головой и все трое мужчин хором запоют:
Радостно мне, радостно мне, радостно мне это солнце,Радостна мне, радостна мне луна,Радостна мне, радостна мне, радостна мне вода,Только всё без тебя…
* * *Ректор! Приказываю выйти на берег! — закричит гневно и заколотит по воде ладонями девушка.
Вода забурлит, тоже разгневаясь и повинуясь человеку начнет выталкивать из темного чрева своего дроида. Тот, нахлебавшись её, попавшую в сервер и замкнувшую некие цепи очухается, повернет к берегу, доплывёт до него, вылезет на сушу и как ни в чем не бывало встанет смирно в слипшемся утяжелевшем сюртуке.
— Ректор! Так что есть вода? — Арида, трепетно поджав ножки у озера медленно зачерпнёт в ладонь успокоенную воду, показавшуюся ей теперь очень плотной, как оливковое масло из земных фильмов и вода, застенчиво протиснувшись между пальцев игривыми струйками стечет вниз, назад к себе — на свою лунную дорожку…
МОКРЫЙ РАССКАЗ
Открыть глаза вместе с ощущением неподвижности, вместе с чувством радости, что всё, всё позади — свершилось!
Боли нет, тошноты нет, сердце бьется ровно.
Поморгать, разглядеть в иллюминатор верхушки берёз, приподняться, увидеть коричнево-жёлтое поле и улыбнутся всему этому родному великолепию.
Да! Вот для этого блаженного мгновения понесло его двадцать лет назад в летчики, в космонавты, чтобы может последний раз оторвать ногу от советской страны в чёрный холод со сдавливающей кости перегрузкой с пистолетом и бутылкой армянского коньяка, с фифти-фифти возвращением, с предвкушенной славой. Нельзя, нельзя про славу- мотнуть головой — задание партии и правительства выполнено!
Услышать удар, увидеть сползающее пятно разбившегося насекомого на иллюминаторе. Сравнить его участь со своей, философски улыбнуться и этим прогнать сравнение.
Вернуться в реальность, ощутить ее в открытый иллюминатор тройным запахом сена, гнилой древесины и навоза. Русский дух! Советский дух! Да нет же, советский дух — это нефть, это газ, это запах индустриализации, запах рабочих рук.
Взглянуть на свои руки, обнаружить легкий тремор. Достать из-под сиденья коньяк, жадно отпить половину из бутылки, зевнуть, решить, что сейчас, ещё пару минут с зарытыми глазами можно расслабиться. Решение принять, закрыв глаза и — заснуть…
Их много, большие птицы, смотрящие в иллюминатор, летящие параллельно с Союзом.
Они тоже спутники Земли — вороны.
Ах, Земля! Сколько у тебя спутников, наворачивающих эллипсы?
И скрип этот — ты слышишь как вертится Земля, будто в ржавых подшипниках. И там ты не увидишь голубое и белое, там красное и чёрное. И вкус крови, наполняющей океаны и реки, и запах дыма бесконечных людских войн. И души, восполняющие стратосферу — людей и животных парят в неистовстве броуновского движения. И стуки — ты слышишь стуки в иллюминатор. Это вороны с лицами партии — Ленин, Сталин, Хрущев врываются внутрь и клюют твое тело. Ты покрываешься перьями, превращаешься в птицу и вылетаешь вон.
Ах, Земля, несущаяся навстречу в рёве тяготения, одевающая в ризы пламени, сколько у тебя спутников! Птицы, птицы — голуби и вороны, большие и малые — всякие парят рядом, даря падение свое тебе, Земля. Птицы, птицы, почему люди не летают? Летают! Летают ещё как, надрываясь в борьбе с тяготением, в вечной борьбе, кровавой борьбе.
И вот она безжизненная, неродная, покрытая за миллионы лет трупами и калом существ, пропитанная кровью, окутанная ненавистью — Земля.
И ты падаешь на землю и становишься человеком…
Проснуться всё ещё пьяным, понять, что это был сон, понять, что сон прошел. Поднатужиться и вылезти из спускаемого аппарата бесконечно счастливым, словно заново родившимся в мир.
Тьфу, ты! — раздавить лягушку, гадина такая-то, лезет под ноги — к дождю теперь! Да ты знаешь — вытереть лягушку о траву — где я был только что — там! — поднять палец вверх. Самый первый… ну, почти первый человек в космосе. А, впрочем — задуматься — ведь животные эти раньше побывали там — бактерии, водоросли, мухи всякие — пальцы загибать, — мышки, кошки, собаки. А! Инопланетяне спросят, покажите нам существо первое в космосе. А нате вам дворнягу блохастую, венца эволюции. Мы этих тварей штук тридцать загубили, прежде чем человека запускать. Лайку-то почто загубили? А? Бывало подзовёшь стерву — фю, фю, а она ластится уж, а ты ей — щелбан меж глаз! Ласковая была, лыбилась все. И ведь первая оказалась в орбитальном полете, неделю моталась вокруг шарика. Ох! И Лисичку, и Барса угробили, и… А эти — Белка, да Стрелка вернулись все таки. И обезьяны — макаки — шимпанзе летали и вернулись.
Так что теории о человеке, как о первооткрывателе космоса сильно преувеличены. Человек — звучит гордо! Ага! Это инопланетяне увидели небось мыша в иллюминатор и усвоили для себя, что мышь — звучит гордо, или собака или ля…! Не! Лягушек вот в космосе не было. Разве что головастики. Фу!
Правда — никаких инопланетян не видел. Ха!
И Бога не видел. Бабульки возле дома просили, мол, сынок, Бога увидишь, передай Ему от нас поклон. А еще чего передать — гостинец? Ага! Будь сделано! Товарищь Господь, разрешите доложить, нате Вам от бабы Шуры чего, огурчиков с помидорчиками, забранируйте для нее номерок в царствии божьем. Дура, блин — почем опиум для народа?
