Андрей Аствацатуров - Скунскамера
— И так денег в доме нет, — возмущалась она. — Так еще приходится за их развлечения приплачивать.
Я, когда она так говорила, всегда обиженно молчал. Мишка мне казался чем-то очень важным, но спорить с родителями я не решался.
Однажды на пионерском собрании Клавдия Васильна снова завела разговор об Олимпиаде и вдруг сказала, что у нашей Олимпиады есть враги, «кое-где на Западе». Эта новость меня глубоко потрясла. Враги? У нашего праздника с таким веселым мишкой? Да, призналась Клавдия Васильна, эти «кое-кто», она их еще называла «непрошеные защитники прав человека из-за океана», хотят нам все испортить.
Из-за какого океана?
Даже Старостин не знал. Он сказал мне шепотом, что враги, наверное, китайцы. Так вот, эти враги, говорила Клавдия Васильна, завидуют, что в Советском Союзе все так хорошо, и пытаются сорвать наш праздник. Я страшно расстроился. Скорее даже не за праздник, не за мишку, а за врагов, что они такие придурки. Это означает, — подняла палец Клавдия Васильна, что к Олимпиаде-80 должны готовиться не только спортсмены, но и весь советский народ. И школьники должны подтянуться, учиться еще лучше.
Тут уж я расстроился всерьез. Мне хотелось нового праздника, чтобы, когда он настанет, не думать о школе. А выяснилось, из-за него надо еще больше учиться. После этого собрания мне даже было стыдно думать об Олимпиаде. Я потерял к ней всякий интерес, а заодно и к ее дебильному мишке.
И вот Заяц сочинила песню про Олимпиаду и спела ее на уроке пения. Заканчивалась она так:
Мишка наш любимый,Он спортсменов ждет.Всей душою с ним мыВ олимпийский год!Здравствуй, добрый Миша!Мы с тобой поем.Всех быстрей и вышеМы рекорды бьем!
Учительница ее похвалила и велела нам всем похлопать. Потом Заяц снова спела олимпийскую песню на классном часе в присутствии пионерзажатой. Та пришла в дикий восторг и поручила Артему Лощихину, который учился в художественной школе, красиво оформить стихи — каждый куплет на отдельной странице.
— Твою песню, Инна, — торжественно сказала она и зачем-то погрозила пальцем, — мы разместим на нашем олимпийском стенде.
Действительно, через неделю к олимпийскому стенду в пионерской комнате прикнопили странички со словами песни. Артем Лощихин постарался. Столбики слов были украшены по бокам завитушками, и под каждым из них стояла эмблема Олимпиады — пять переплетенных колец. На последней странице Лощихин изобразил Олимпийского мишку, который нес куда-то большой букет цветов и улыбался.
Мы, Старостин, я и еще несколько ребят из другого класса стояли в пионерской комнате и разглядывали стенд.
— О! — сказал у меня над ухом кто-то. Это оказался Скачков. Я и не слышал, как он подошел. — Тут и мишка, надо же! А хотите стихотворение про мишку?
Скачков, не дожидаясь приглашения, выпрямился и продекламировал:
— Где прошел он с наглой рожей, Там намного все дороже!
Мы захохотали.
— Неправильно, Скачок, — подал голос Старостин, знавший толк в таких делах. — Там на пятнадцать процентов дороже! Где прошел он с наглой рожей, там на пятнадцать процентов дороже! Вот как!
Мы посмотрели на Старостина с большим уважением.
И вдруг в наступившей тишине раздался плач. Так громко, что я вздрогнул от неожиданности и обернулся. И увидел Инну Заяц. Оказывается, она стояла все это время за нами и слушала, что мы говорили. Теперь она плакала, закрыв ладонями лицо, и горестно тряслась всем телом. Мы расхохотались. Заяц ответила нам новой волной рева. Мне вдруг стало ее очень жалко.
— От дура, — с досадой покачал головой Старостин и повернулся к Скачкову. — Че ржешь? Сейчас она ябедничать побежит.
— Что здесь происходит? — в дверях выросла высокая фигура пионерзажатой. Ее большие глаза на длинном лице угрожающе распахнулись. Руки она держала «по швам».
— Я спрашиваю, в чем дело?! — снова громыхнула она.
Мы молчали.
— Ни в чем, — спокойно ответил Скачков.
— А это тогда что? — пионерзажатая кивнула в сторону Инны.
— Это — Инна Заяц, — пожал плечами Скачков.
Пионерзажатая, уже не обращая на него внимания, подскочила к Инне, приобняла ее, усадила на стул и сама присела рядом.
— Инна, ну что ты? — начала она ее утешать и, обернувшись к нам, застывшим у стенда, приказала:
— А ну-ка марш отсюда! С вами потом разберемся!
Мы вышли в коридор.
— Заяц знает, когда реветь, — сказал кто-то.
Я еще тогда успокаивал себя, что ничего страшного. Что Заяц поплачет и перестанет. Уже через несколько минут, сидя в столовой, я совершенно забыл обо всей этой истории и, как оказалось, напрасно.
На природоведении, прямо посреди урока, в класс заглянула Клавдия Васильна и со сдержанным бешенством сказала, чтобы мы после звонка немедленно поднялись в кабинет литературы. Будет классный час.
Когда мы туда пришли и сели по своим местам, Клавдия Васильна поглядела, все ли явились, и отправила Олю Семичастных на третий этаж за пионерзажатой. А нам объявила, что наш товарищ серьезно проштрафился.
— Дело дошло до завуча, — с ледяным спокойствием проинформировала она и остановила взгляд на Скачкове. Тот неуверенно усмехнулся. — Выходи, дорогой, и поведай нам, что ты опять натворил.
Скачков вышел к доске. Тут явилась пионерзажатая. Оля Семичастных из-за ее спины проскользнула в класс и юркнула на свое место. Тяжелый взгляд пионерзажатой упал на Скачкова.
— Так! — сказала она.
С другой стороны Скачкова пристально рассматривала Клавдия Васильна.
— Ну, рассказывай, как дело было, — скрестила руки на груди Клавдия Васильна.
— Ничего такого не было, — настороженно ответил Скачков.
— Как это «ничего не было»? — возмутилась пионерзажатая. — Клавдия Васильна! Скачков ребятам антисоветские стихи читал!
Клавдия Васильна прижала ладонь к правой щеке и покачала головой. Скачков растерянно улыбнулся.
— Нормальные стихи, — сказал он. — Шуточные.
— А ты их вслух почитай! — предложила пионерзажатая. — Чтобы твои товарищи, пионеры, их послушали. Ну-ка, давай!
Скачков молчал.
— Ишь, какие мы стеснительные! — язвительно сказала пионерзажатая. — А в пионерской комнате, значит, не стеснялся?
— А ребята смеялись! — наябедничала со своего места Инна Заяц.
— Так! Кто там был и смеялся? — повернулась к нам пионерзажатая.
Инна Заяц поднялась со своего места, хотя ее никто специально не вызывал.
— А ну сядь, Заяц! — послышалось с задних парт.
— Я не помню. — Она оглядела класс. — Кажется, Тайтуров.
По классу прошелестел легкий ропот.
— Обалдели, что ли? — обиженно подал голос с задней парты Юра Тайтуров. — Меня вообще там не было. Чуть что — сразу Тайтуров!
Тайтурову действительно всегда почему-то доставалось за других. В тот раз в пионерской комнате его с нами не было. Это я помнил точно.
— А кто стекло разбил на втором этаже? А кто анекдоты про Чапаева рассказывал? — напустилась на него пионерзажатая.
— Так это год назад было! — недовольно протянул Тайтуров. — И оно само разбилось. Я просто рядом стоял.
— Само?! — взбесилась пионерзажатая. — А Григорий Филиппович потом стекло вставлял!
Инна Заяц села на место. Тайтуров погрозил ей кулаком. Пионерзажатая, забыв о Тайтурове, снова перевела взгляд на Скачкова.
— Ну, так что будем делать, Скачков?
Скачков к этому моменту уже, как видно, собрался с духом и деловым тоном сказал:
— Я прочитал шуточные стихи про Олимпийского мишку. И ничего в этом страшного нет.
— Нет ничего страшного? — Круглила свои широко открытые глаза пионерзажатая. — А знаете, где сочиняют такие стихи?
Мы не знали.
— Их сочиняют в городе Мюнхене. Там на антисоветском радио работают наши враги, бывшие преступники и шпионы. Сейчас вся страна готовится к Олимпиаде, — продолжила она уже спокойно. Это событие государственного значения! Понимаете? Государственного! И оскорбляя символ Олимпиады, вы оскорбляете всю нашу страну и помогаете врагам, которые хотят помешать Олимпиаде! Международная обстановка, ребята, очень сложная, очень. В Чили — Пиночет! В Иране — этот… как его… Как стоишь?! — вдруг завопила она на Скачкова. — Вот как надо стоять!
Пионерзажатая расставила ноги и наклонила голову, показав нам макушку. Кто-то захихикал.
— А ну — тихо! — прикрикнула Клавдия Васильна и, повернувшись к пионерзажатой, которая уже встала по-нормальному, мягко сказала:
— Татьяна Андреевна! Большое вам спасибо за тревожный сигнал! Меры примем и еще проведем беседу с родителями особо непонятливых.
— Я пошла! — объявила нам пионерзажатая.
Мы дружно встали со своих мест.
— Ну что мне с вами делать? — устало сказала Клавдия Васильна, когда шаги пионерзажатой стихли в коридоре. И, взглянув на Скачкова, махнула рукой.
