Нина Воронель - Ведьма и парашютист
Я не знал, как ему объяснить, почему я сплю здесь, а не дома, - не мог же я ему рассказать, что говорила мамка о нем и о фрау Инге, но он сам догадался и похлопал меня по плечу:
- Из-за мамаши, да? А ты плюнь и разотри, вот так, как я, - он плюнул себе под ноги и растер плевок каблуком. - У меня ведь с моей мамашей тоже есть проблемы, не только у тебя.
Я очень удивился, мне и в голову не приходило, что у Ури тоже есть мамка как у других. Пока я удивлялся, Ури взял свой шланг и пошел к дверям. На пороге он остановился и направил струю из шланга на какую-то грязную точку на стенке:
- Но это не самые страшные проблемы, они смываются потоком времени, как грязь со стены.
С Ури иногда бывает, что он заговаривается - возьмет и скажет что-нибудь невнятное, вроде стихов, которые мы проходили в школе, когда я еще туда ходил. Ури обернулся, посмотрел на меня и, конечно, сразу увидел, что я ничего не понял.
- Ты можешь повторить то, что я сказал? - спросил он.
Повторить-то я точно мог, хоть и не понял.
- Но это не самые страшные проблемы, они смываются потоком времени, как грязь со стены. - сказал я быстро.
- Цены тебе нет, Клаус, - засмеялся Ури и начал мыть подстилки под свиньями, а я взял морковку из ящика на полу и стал грызть.
- Ты, небось, голодный, - сказал Ури. - Я сейчас тут домою и пойду готовить завтрак. Так что приходи через час пить кофе.
Ждать целый час было трудно, очень бурчало в животе, но я погрыз еще немножко морковки и стал придумывать, что Ури может приготовить на завтрак. Пока я смешивал в миксере корм для свиней, у меня в перед глазами проходили разные замечательные картины, вроде сосисок с капустой или шмальценброда с картофельным салатом. Потом среди этих картин появилось лицо фрау Инге, - я так размечтался про завтрак, что даже не заметил, как она вошла. Она почему-то была в том самом нарядном платье, в котором она вчера ходила на праздник, глаза у нее были усталые и волосы не причесаны. Я вспомнил, как Ури ночью тоже спал в кресле одетый, и мне стало казаться, что у них что-то случилось. Тем более, что фрау Инге не улыбалась, как обычно, а смотрела на меня как-то недобро, - наверно из-за мамки. Я только не мог понять, как она узнала, какие ужасные вещи мамка плела про нее ночью Петеру. Но это было неважно, - важно было, что она про это знает и сердится за это на меня.
Она что-то сказала, - я не расслышал, что, - и быстро ушла, и я совсем расстроился, потому что не знал, итти мне к ним завтракать или нет. Я стоял и все крутил, и крутил в миксере похлебку для свиней, хотя она давно уже была готова, и с трудом удерживался, чтобы не заплакать. Как-то вдруг получилось, что никто-никто на свете меня не любит: мамка отпустила меня среди ночи и не попросила остаться, а фрау Инге все равно сердится на меня из-за мамки. И даже к Отто я не могу пойти, как раньше, чтобы все ему рассказать: Отто теперь стал дружить с фрау Штрайх больше, чем со мной, и совсем не радуется, когда я к нему прихожу. Мне даже иногда кажется, что он хочет, чтобы я поскорей ушел.
Тут кто-то налетел на меня сзади и больно ударил под коленки, так что я чуть не упал. Это был мой друг Ганс и мне стало стыдно, что я про него совсем забыл, а ведь он один-единственный меня любит. От этого я огорчился еще больше, потому что мой Ганс за последнее время здорово вырос и я теперь ужасно боюсь, как бы фрау Инге его не зарезала, когда у нее будет большой заказ из колбасной фабрики. Я все время собираюсь попросить ее, чтобы она его вообще не резала, а оставила на развод - у нее есть такие кабаны на развод, они живут в отдельном загоне, их не режут, а кормят специальной едой и запускают к свиньям, когда у маток течка. Карл любил говорить, что у него руки чешутся их всех перерезать, потому что они типичные представители класса паразитов. Но мне все равно, пусть Ганс будет паразит, только бы фрау Инге оставила его жить в свинарнике, чтобы мне было с кем дружить.
Я повез тележку с кормом в свинарник, а Ганс с радостным хрюканьем побежал за мной. Когда я разливал пойло по кормушкам, я подумал, что просить фрау Инге про Ганса не поможет, потому что вспомнил, как она велела, чтобы я прекратил нежничать с Гансом - она так и сказала
"прекрати с ним нежничать, а то ты создаешь моральную проблему ". Я не знаю, что такое "моральная проблема", а когда я спросил про это у мамки, она шлепнула меня по губам и сказала, чтобы я не умничал. Наверно, она тоже не знает, но это точно что-то плохое.
Я решил не рассказывать Гансу про эту моральную проблему - зачем его пугать, что его каждый день могут зарезать, если я все равно не могу его спасти? Я просто присел возле него на корточки и начал чесать его за ухом и тут вдруг громко зазвонил колокольчик у ворот. Я очень удивился, потому что фрау Инге не говорила, что она кого-то ждет, и пошел посмотреть, кто бы это мог быть. На улице моросил противный холодный дождик, из-за которого было трудно разглядеть, кто стоит у ворот в длинном прозрачном плаще, но это точно был кто-то незнакомый. Рядом с незнакомой фигурой в длинном плаще был припаркован незнакомый темно-красный Оппель. Я нарочно шел к воротам медленно, чтобы сперва рассмотреть, кто это приехал - фрау Инге не любит, когда я открываю чужим. Сейчас еще не так, а когда у нас жил Карл, так она просто запрещала мне открывать ворота.
Но когда я подошел ближе, я увидел, что это вовсе не незнакомые люди, а две профессорши из Верхнего Нойбаха, как раз те самые, которые поссорились с фрау Инге из-за начинки лукового пирога. Они очень друг на друга похожи, только одна красивая, а вторая страхолюдная. Страхолюдная звонила в колокольчик, а красивая выглядывала из Оппеля и кричала страхолюдной:
- Звони, звони еще, Доротея, она точно дома!
Потом она заметила меня, - я как раз остановился, чтобы решить, открывать им или нет, - и начала махать мне изо всех сил:
- Отвори ворота, Клаус, мы знаем, что фрау Инге дома!
Я очень испугался - откуда она могла знать, что меня зовут Клаус, разве я был с ней знаком? И я не стал им открывать, а побежал к фрау Инге сказать, что кней приехали те самые профессорши из Верхнего Нойбаха. По дороге я вспомнил, как один раз мамка и Эльза мыли посуду на кухне и думали, что я не слышу, так они говорили про этих двух такое, такое, такое! - нет, я ни за что не мог бы это повторить.
В кухне было тепло и пахло чем-то вкусным, но фрау Инге не позвала меня есть, а спросила, зачем я пришел. Когда она услышала, какие гости явились к ней в красном Оппеле, она нисколько не обрадовалась. Она сперва сомневалась, впускать их или нет, но они все не унимались и трезвонили в колокольчик как ненормальные. Так что она велела мне пойти и открыть им калитку.
- Ничего не поделаешь, - сказала она, - они дамы настырные, они будут стоять у ворот, пока мы их не впустим.
Но я все не уходил и топтался на пороге, потому что не знал, возвращаться мне на кухню или нет, и слышал, как Ури спросил:
- А почему их называют так коллективно - "профессорши"? Они что, профессорские жены или сами профессора?
- Кто как, - ответила фрау Инге. - Твоя прекрасная Доротея - и жена, и профессорша, а Вильма - только профессорша.
Я подумал, что мамка опять наврала, потому что раз у одной из них есть муж, значит того, что они тогда с Эльзой плели, быть не может. Тут фрау Инге заметила, что я все еще не ушел и сказала:
- Иди уже, наконец, впусти их, Клаус, и веди их прямо сюда, не давай им болтаться по двору и все разглядывать. Небось они за тем и явились без приглашения.
И мне сразу стало очень весело и хорошо - я ведь знаю фрау Инге: уж если я приведу этих профессорш на кухню, так она и мне даст поесть. Поэтому я улыбался, когда отворил им калитку, и страхолюдная сказала красивой:
- Ну вот, Вильма, а ты говорила, что она нас не впустит. Причем, ты заметила, что этот идиот к ней ушел хмурый, а от нее вернулся с улыбкой?
Она хоть и профессорша, а тоже, как все, думает, что при мне можно что угодно сказать про меня. Но я не стал рассказывать страхолюдной Доротее, что я о ней думаю, а просто посторонился и молча пропустил ее во двор. Красивая Вильма за нею не пошла, а крикнула мне, нельзя ли открыть ворота, чтобы она въехала во двор на машине. Но я притворился, будто не понимаю, чего она хочет, - раз они считают меня идиотом, пусть им будет хуже, - и сделал вид, что собираюсь запереть калитку. Так что Вильме пришлось быстренько припарковать свой Оппель за воротами и поспешить за мной.
Пока я вел Вильму и Доротею к замку, они ширяли глазами во все стороны, а у входа в старую башню отстали от меня и начали о чем-то шептаться. Тогда я сказал им, чтобы они не останавливались и шли за мной.
- Куда ты так спешишь, Клаус? - спросила красивая Вильма. - То ты полчаса не открывал, а теперь бежишь, будто с цепи сорвался.
- Теперь он бежит к своей хозяйке, - сказала страхолюдная Доротея и обе они противно засмеялись, непонятно над чем.
Мы вошли в кухню, Ури там уже не было, а фрау Инге стояла у стола и составляла тарелки и чашки на поднос. Я остановился в дверях и сказал:
