Джонатан Фоер - Жутко громко и запредельно близко
«Поскольку все документы Шестого округа уплыли вместе с Шестым округом, нам никогда не доказать, что это имена жителей Шестого округа и что их вырезали в то время, когда Центральный парк находился там, а не в Манхэттене. Одни верят в то, что это выдуманные имена, и даже рискуют утверждать, что признания в любви тоже выдуманные. Другие верят в другие вещи». — «А ты во что веришь?»
«Видишь ли, любой, даже самый пессимистичный пессимист, оказавшись в парке, не может не почувствовать себя существующим во времени, которое нельзя назвать просто настоящим, ты согласен?» — «Ну, типа». — «Мы то ли тоскуем по чему-то безвозвратно утраченному, то ли надеемся на воплощение своей заветной мечты. А может, это обрывки снов, оставшиеся от той ночи, когда парк передвинули. Может, мы тоскуем по тому, что дети тогда утратили, и надеемся на воплощение их мечтаний».
«Ну, а Шестой округ?» — «Что именно тебя интересует?» — «Что с ним стало?» — «В нем теперь огромная прямоугольная дырка, в самом центре, там, где когда-то был Центральный парк. Перемещаясь по планете, остров служит рамой для всего, что в ней оказывается». — «А где он сейчас?» — «В Антарктике». — «Правда?»
«Тротуары покрыты льдом, витражи публичной библиотеки проседают под тяжестью снега. В обледеневших дворах ледяные фонтаны, и дети, скованные льдом, застыли в верхней точке разлетевшихся качелей — обледеневшие веревки создают иллюзию полета. Извозчичьи лошади…» — «Это какие?» — «Лошади, которые возят повозки по парку». — «С ними негуманно обращаются». — «Они застыли на всем скаку. На блошином рынке торговцы застыли в разгар торговли. Женщины средних лет застыли посередине своих жизней. Молоточки обледеневших судей застыли во взмахе между обвинением и оправданием. Снежинки на земле — это замерзшие первые крики младенцев и предсмертные хрипы стариков. На обледеневшей полке в смерзшемся шкафу консервная банка, хранящая голос».
«Пап?» — «Да?» — «Я не хочу перебивать, но это все?» — «Конец». — «Крутейшая история». — «Я рад, что тебе понравилось». — «Крутейшая».
«Пап?» — «Да?» — «Я тут подумал. Тебе не кажется, что некоторые из вещей, которые я откопал в Центральном парке, могут быть из Шестого округа?»
Он пожал плечами — я это обожал.
«Пап?» — «Что, старина?» — «Ничего».
МОИ ЧУВСТВА[65]
Я была в гостевой спальне, когда это случилось. Смотрела телевизор и вязала тебе белый шарф. Передавали новости. Время промелькнуло, как взмах руки из окна поезда, ушедшего без меня. Ты едва успел уйти в школу, а я уже ждала тебя назад. Дай Бог, чтобы тебе никогда не пришлось думать о ком-нибудь столько же, сколько я думаю о тебе.
Помню, они брали интервью у отца исчезнувшей девочки.
Помню его брови. Помню его грустное чисто выбритое лицо.
Вы по-прежнему верите, что ее найдут живой?
Верю.
Я смотрела то в телевизор.
То на свои руки со спицами.
То в окно — на твое окно.
Удалось ли следствию на что-нибудь выйти?
Насколько я знаю, нет.
Но вы не теряете веру?
Нет.
Наступит ли день, когда вы ее потеряете?
Почему надо было так его мучить?
Он взялся за лоб и сказал: Если найдут тело.
Женщина, которая задавала вопросы, дотронулась до своего уха.
Она сказала: Я извиняюсь. Секундочку.
Она сказала: Что-то случилось в Нью-Йорке.
Отец исчезнувшей девочки скрестил руки на груди и посмотрел мимо камеры. На жену? На незнакомого? Или во что-то всматривался?
Наверное, это звучит странно, но я ничего не почувствовала, когда показали горящую башню. Даже не удивилась. Все вязала и думала об отце исчезнувшей девочки. Как он не теряет веру.
Из дыры в здании валил дым.
Черный дым.
Я помню ужасную грозу из детства. Стою у окна и вижу, как ветер срывает книги с отцовских полок Они летят. Дерево, пережившее многих людей, повалило в противоположную сторону от дома. А могло ведь и в нашу.
Когда врезался второй самолет, женщина, которая вела новости, завизжала.
Шар пламени выкатился из здания вверх. Миллионы разных бумаг просыпались в небо. Они вились вокруг здания, как кольца. Кольца Сатурна. Кольца следов от кофе на рабочем столе моего отца. Кольцо, про которое Томас сказал, что обойдется и без него. На что я сказала: не ты один обойдешься.
Наутро отец велел вырезать наши имена на пне дерева, которое не упало на дом. Так мы его отблагодарили.
Позвонила твоя мать.
Вы смотрите новости?
Да.
Томас не звонил?
Нет.
Мне тоже. Я волнуюсь.
Что ты волнуешься?
Я же вам сказала. От него не было звонка.
Разве он не в магазине?
У него была встреча в этом здании, и он не позвонил.
Я повернула голову и почувствовала, что сейчас вырву.
Я выронила трубку, добежала до туалета и вырвала.
Не могла на ковер. Вот я какая.
Я перезвонила твоей матери.
Она сказала, что ты дома. Вы с ней только что разговаривали.
Я сказала, что пойду к вам и побуду с тобой.
Не давайте ему смотреть новости.
Хорошо.
Если начнет расспрашивать, говорите, что все будет в порядке.
Я сказала: Все и будет в порядке.
Она сказала: В метро кошмар. Я пойду пешком. Наверное, через час буду.
Она сказала: Я люблю вас.
Она уже двенадцать лет замужем за твоим отцом. А знакомы мы лет пятнадцать. В любви она мне признавалась впервые. В тот момент я поняла, что она знает.
Я перебежала через дорогу.
Швейцар сказал, что ты вернулся минут десять назад.
Он спросил, все ли в порядке.
Я кивнула.
Что с вашей рукой?
Я посмотрела на свою руку. Рукав был весь в крови. Могла ли я не заметить, как упала? Могла ли бессознательно ее расчесать? В тот момент я поняла, что я знаю.
Никто не открыл, когда я позвонила, поэтому я открыла своим ключом.
Я позвала тебя.
Оскар!
Тебя не было, но я знала, что ты есть. Я чувствовала.
Оскар!
Я заглянула в платяной шкаф. Я заглянула за диван. На журнальном столике доска от скрэбла. Слова выехали из ячеек. Я пошла в твою комнату. Там было пусто. Я заглянула в твою кладовку. Тебя в ней не было. Я пошла в спальню твоих родителей. Ведь где-то ты есть. Я проверила в кладовке твоего отца. Я погладила смокинг, который висел там на стуле. Я подержала руки в его карманах. У него такие же руки, как у отца. Как у твоего деда. У тебя тоже будут такие руки? Это я из-за карманов подумала.
Я вернулась в твою комнату и легла на твою кровать.
Звезд на потолке видно не было, потому что было светло.
Я подумала про стены дома, в котором росла. Сколько раз я до них дотрагивалась. Рухнув, они рассыпались вместе с моими прикосновениями.
Я услышала, как ты сопишь подо мной.
Оскар?
Я опустилась на пол. На четвереньки.
Нет ли там и для меня места?
Нет.
Ты уверен?
Абсолютно.
Ничего, если я попробую?
Ну, давай.
Я едва смогла втиснуться.
Мы лежали на спинах. Кровать так низко, что даже головы не повернуть. Свет нас не достигал.
Как было в школе?
Нормально.
Не опоздал?
Я раньше пришел.
Ждал на улице?
Ага.
А что делал?
Читал
Что?
Что что?
Что читал?
«Краткую историю времени».
Хорошая книжка?
Про нее нельзя так спросить.
А домой как дошел?
Нормально.
Погода прекрасная.
Ага.
Не помню, чтобы когда-нибудь была такая погода.
Я тоже.
Грех сидеть дома.
Ну, типа.
А мы сидим.
Я хотела повернуть голову, чтобы взглянуть на тебя, но не смогла. Я подвинула руку, чтобы дотронуться до твоей руки.
Вас отпустили из школы?
Практически сразу.
Ты знаешь, что случилось?
Ага.
Ты с мамой или с папой говорил?
С мамой.
Что она сказала?
Она сказала, что все нормально, скоро придет.
Папа тоже скоро придет. Ему надо закрыть магазин.
Ага.
Ты уперся ладонями в кровать, как будто пытался приподнять ее над нами.
Я хотела что-нибудь тебе сказать, но не знала, что. Только знала, что мне надо что-нибудь сказать.
Хочешь показать мне свои марки?
Нет, спасибо.
Можем побороться на пальцах.
В другой раз.
Есть не хочешь?
Нет.
Хочешь просто ждать маму и папу?
Ну, типа.
Хочешь, будем их ждать вместе?
Не стоит.
Ты уверен?
Абсолютно.
Можно я с тобой буду ждать, Оскар?
О'кей.
Иногда мне казалось, что кровать на меня наваливается. Она не была пустой. На ней прыгала Мэри. Спал твой отец. Анна меня целовала. Мне казалось, что я в могиле. Анна, обхватившая мое лицо. Отец, треплющий мои щеки. Все это сверху.
Когда пришла твоя мать, она так неистово тебя стиснула. Захотелось защитить тебя от нее.
Она спросила, не звонил ли отец.
