Артур Хейли - Вечерние новости
— Да. Достаньте из-под земли Риту Эбрамс — она где-то в Миннесоте — и попросите приехать Минь Ван Каня.
— Если их еще не будет к твоему приезду, они появятся чуть позже. Кого-нибудь еще?
Подумав, Партридж сказал:
— Мне нужен Тедди Купер из Лондона.
— Купер? — В голосе Слоуна прозвучало недоумение, потом он вспомнил. — Это тот, что занимался расследованием в нашем отделении?
— Верно.
Тедди Купер, двадцатипятилетний англичанин, из тех, кого на его родине снобы именуют “выходцами из кирпичных университетов”, был в то же время жизнерадостным кокни, который мог с успехом пройти на роль в фильме “Я и моя девушка”. По мнению Партриджа, он умел гениально превратить обычную поисковую работу в детективное расследование, из которого делал проницательные умозаключения.
Партридж открыл Купера, работая в Европе, — в то время Тедди работал младшим библиотекарем на Би-би-си. Партриджа поразила изобретательность, с которой Купер выполнил для него кое-какую розыскную работу. После чего он помог Куперу устроиться в лондонское отделение Си-би-эй, где тот получал хорошее жалованье и перед ним открывались более интересные перспективы.
— Считай, что он в твоем распоряжении, — ответил Слоун. — Он вылетит из Англии на первом же “конкорде”.
— Если ты в состоянии отвечать, — сказал Партридж, — я бы хотел задать тебе несколько вопросов — мне надо кое-что обдумать по дороге.
— Конечно. Спрашивай.
Вопросы почти полностью совпадали с теми, что уже задавал агент ФБР Хэвелок. Угрозы?.. Злейшие враги?.. Что-нибудь необычное?.. Предположение, пускай самое невероятное, кто?.. Не располагает ли он дополнительной информацией, не включенной в передачу?
Задать эти вопросы было необходимо, однако все ответы на них оказались отрицательными.
— Ну неужели тебе ничего не приходит в голову? — упорствовал Партридж. — Может, был какой-то пустяк, на который ты не обратил внимания или почти не заметил, но который может иметь отношение к тому, что произошло.
— Пока ничего не припоминаю, — сказал Слоун. — Но я подумаю.
Повесив трубку, Партридж возобновил сборы. Еще до звонка Слоуна он начал укладывать чемодан, который распаковал всего час назад.
Он позвонил в “Эйр Канада” и забронировал место на самолет, вылетающий в 14.45 из международного аэропорта Пирсона в Торонто. Он прибывал в нью-йоркский аэропорт Ла-Гуардиа в 4 часа пополудни. Затем Партридж заказал такси, которое обещали подать через двадцать минут.
Уложив вещи, Партридж чиркнул Вивиен прощальную записку. Он знал, что Вивиен, как и он сам, будет огорчена его внезапным отъездом. К записке он приложил щедрый чек на расходы по ремонту квартиры, который они задумали.
Пока он размышлял, куда бы лучше положить записку и чек, раздался звонок. Звонили по домофону из холла внизу, Пришло такси.
Уходя, он увидел билеты на завтрашний концерт Моцарта и с грустью подумал, что они — как, впрочем, и другие пропавшие билеты и приглашения — символизируют извечную непредсказуемость жизни тележурналиста.
В “Боинге-727” компании “Эйр Канада”, вылетавшем беспосадочным рейсом, места были только экономического класса. Пассажиров было мало, и Партридж сидел в своем ряду один, без соседей. Он обещал Слоуну, что постарается собраться с мыслями уже на пути в Нью-Йорк, и сейчас намеревался обдумать стратегию группы расследования Си-би-эй. Однако он располагал лишь обрывочными сведениями, и ему явно не хватало информации. Так что по прошествии некоторого времени он бросил это занятие и, потягивая водку с тоником, предался совсем другим размышлениям.
Он пытался разобраться в своем отношении к Джессике.
За годы, прошедшие с вьетнамской войны, он приучил себя к мысли, что Джессика принадлежит прошлому — когда-то он любил ее, но теперь они далеки друг от друга, по крайней мере она от него. Отчасти Партридж так думал, стараясь совладать с собой, воздвигнуть барьер чувству жалости к себе, которое ненавидел.
Однако сейчас, когда Джессика была в опасности, он признался, что она столь же много значит для него, как и прежде. “Взгляни правде в глаза, ведь ты все еще любишь ее”. — “Да, люблю..” Причем он любил не некое туманное воспоминание, а существующую, живую, реальную женщину.
Какова бы ни была его роль в поисках Джессики — впрочем, Гарри уже знал, что любовь к Джессике, пусть тайная, сжигающая изнутри, не позвонит ему опустить руки и придаст сил.
Тут, с присущим ему мрачноватым юмором, он спросил себя: “Это что, измена?”
Измена кому? Разумеется, Джемме, которой нет в живых. Джемма, милая! Сегодняшнее воспоминание о том единственном случае, когда он смог наконец разрыдаться, чуть было не разбередило душевные раны. Но он тут же отогнал его как непозволительное. Однако сейчас воспоминания о Джемме нахлынули вновь.
По прошествии нескольких лет после Вьетнама и ряда других тяжелых командировок Партридж был назначен постоянным корреспондентом программы новостей Си-би-эй в Риме. Он провел там почти пять лет.
Попасть в римское отделение любой телестанции считалось большой удачей. Уровень жизни здесь был высоким, повседневные расходы по сравнению с другими крупными городами небольшими, а будни, несмотря на неизбежность нервной и напряженной работы, протекали мирно и легко. Освещая самые разнообразные события в стране, Партридж не мог не оказаться в Ватикане. Он даже несколько раз сопровождал папу Иоанна Павла II в его заграничных поездках.
И вот однажды, находясь на борту самолета с папой, он познакомился с Джеммой.
Партриджа часто забавляло бытовавшее среди непосвященных мнение, будто на борту самолета папы следует неукоснительно соблюдать жесткие нормы этикета и благопристойности. На самом деле ничего подобного. Скорее, наоборот, во всяком случае, в хвосте самолета, где летели журналисты. Здесь царило веселье и рекой лилось вино — бесплатной выпивки было в избытке, — а во время долгих ночных перелетов не обходилось и без любовных утех.
Однажды Партридж слышал, как один из его коллег, описывая самолет папы, сравнивал его с дантовым адом — каждый здесь в своем “круге”. (Папа не имел постоянного самолета для своих путешествий, однако всякий раз внутренняя планировка помещений была одинаковой.) Носовая часть самолета неизменно отводилась под просторные апартаменты папы. Здесь стояли кровать и два, иногда три, больших удобных кресла.
Следующий отсек предназначался для приближенных лиц папы: первый министр, несколько кардиналов, личный врач, секретарь и камердинер. Затем — салон для епископов и прочего духовенства.
Где-то в головной части — в зависимости от типа самолета — отводилось место для подарков, врученных папе во время путешествия. Подарки всегда были дорогими и многочисленными.
И наконец, в самом хвосте — салон для журналистов. Это был типичный туристический класс, с той лишь разницей, что сервис здесь соответствовал первому — сонмы стюардесс, превосходная еда и напитки. Журналистам тоже преподносились щедрые подарки, обычно от авиакомпаний — как правило, это была “Алиталия”. Искушенные в рекламе авиакомпании не упускали шанс заработать лишние очки.
Что же до самих журналистов, то среди них присутствовали все представители этой профессии: газетные, радио- и телерепортеры из разных стран — последних сопровождали съемочные группы — со свойственными им интересами, скептицизмом и склонностью поозорничать.
Все телестанции придерживались неписаного закона: считалось, что корреспондент, освещающий религиозную тематику — в частности, зарубежные поездки папы, — не должен быть истово верующим. Набожность в данном случае была чревата слащавыми репортажами. Предпочтение отдавалось здоровому скептицизму.
В этом смысле Гарри Партридж был просто находкой.
Примерно через семь лет после собственного опыта общения с папой Партридж пришел в восторг от телерепортажа Эй-би-си, сделанного в 1987 году Джадом Роузом о визите папы Иоанна Павла II в Лос-Анджелес. Роуз удачнейшим образом сочетал строгую объективность в обзоре новостей со скепсисом комментариев:
“В столице средств массовой информации, каковой является Голливуд, происходит событие, ниспосланное самим небом. Здесь и вся пышность королевской свадьбы, и все великолепие церковного праздника — в этом спектакле заняты тысячи актеров, а исполнитель главной роли — звезда первой величины… Технические достижения космической эры в сочетании с глубиной образа по душе Иоанну Павлу и по вкусу телекамере.
Для папы не допускается отклонений от скрупулезно разработанного сценария. Он много говорит, но с ним заговаривают редко. У репортеров есть только одна возможность обратиться к нему с вопросами — во время коротких пресс-конференций на борту самолета… Средства массовой информации не скупятся на подробности. Визиты папы римского стали чем-то вроде эффектного шоу, сродни передачам “Живая помощь” или “Свободный выходной”. Некоторые католики недоумевают — а есть ли между ними разница?
