Марианна Гончарова - В ожидании Конца Света
— Понимаешь, Эллина, — вот так просто назвала имя, и это как-то убедило Эллину, что сон этот неслучайный, — тут ведь все по-другому устроено. Ну представь себе большую, очень широкую лестницу… Нет, ты представь себе пирамиду, — сама себя исправила Люся, видя, что дочка ее не совсем понимает, — и вот каждый, кто сюда пришел, находится на той ступеньке, в том месте, которое заслужил. Ну вот, всё. Пока, — сказала красавица Люся своей дочке Эллине. И Эллина проснулась. И с этого дня ей становилось все легче и легче, потому что она поверила в то, что не может уходить человек навсегда в никуда. Потому что такого места «Никуда» просто нет.
Да, так я о любви. Какая же она бывает разная! Та самая Степашкина Евдокия однажды возмутилась:
— Любовь?! Что за любовь?! Мужчины как плохо выдрессированные собаки, понимаешь?
Я не понимала.
— Ну как, ну вот у них чуть что — сразу падает планка, вываливается язык, и, поскуливая от вожделения и в предвкушении будущих радостей, он срывается с поводка и, метя углы на своем пути, удирает, задрав хвост, к друзьям, на рыбалку, в бар, на охоту, по бабам, абсолютно забывая дорогу назад. Ну или не забывая, но легкомысленно откладывая свое возвращение. И даже если ты будешь ему звонить каждые полчаса и, на удивление, у него не будет отключен телефон, — так говорила Степашкина Евдокия, — то дозваться его домой практически невозможно, Он строго и деловито отвечает, что «щас будет», что «уже выезжает», но на самом деле будет сидеть, ходить, пить, купаться, разговаривать, любезничать, кокетничать и хвастать до последнего, как будто у него единственные ключи от этого бара, от этой сауны или от стадиона. И он должен все закрыть и поставить на охрану.
— И только инстинкт самосохранения, — говорила Степашкина Евдокия, — когда захочется кушать, спать или где-нибудь заболит или выскочит, только инстинкт может пригнать его назад. И он притащится с поджатым хвостом, приползет на брюхе, а потом тихо замрет, свернувшись на диване, и будет там отдыхать до следующего срыва.
— И что, — спрашиваю я Степашкину Евдокию, — ты его такого любишь?
— Ну ра-зу-ме-ет-ся! — Она высокомерно закатила глаза и добавила горячо: — Я ж его два года добивалась, я ж наряжалась и по его улице ходила, встречи искала, я ж его обула-одела, я ж его пою-кормлю, я ж ему все на блюдечке, я ж ему кофе в постель, а он скотина такая! — И вздохнув, помягчела: — Я ж его от первой жены увела…
На веревке, подумала я, поэтому он и срывается теперь, бегает. А когда он изменил Степашкиной Евдокии с первой женой, Евдокия отлупила сначала мужа, следом дала в глаз его первой жене, а потом поплакала да и простила, потому что он, Степашкиной муж, его первая жена, сама Степашкина Евдокия — они все свои, чего уж там. Хорошая Степашкина, отходчивая.
— Так я же его люблю.
— Ты что, Степашкина, — жалела я ее, — это же унижение какое, какая же это любовь!
— Ты про козла знаешь? Что любовь зла? — мрачно интересовалась Степашкина.
— А ты в школе на уроках физкультуры что, не училась через козла перепрыгивать?
— Нет. У нас такой был забавный учитель физкультуры. Пухлый, смешной. Показывал, как надо перепрыгивать через козла. Разбегается, выдыхает энергично, ка-а-ак побежит, ка-а-ак добежит до козла, ка-а-ак… остановится, шлепнет его, козла, такого бокастого, по тугому бочку и громко объявляет: «А потом надо через него перепрыгнуть…» Вот я и не научилась. И потом, какая такая любовь? Нет ее вообще!
Бедная моя Степашкина, измученная, не раз обманутая, утомленная, ожидающая только новых предательств, всегда готовая к отпору, ни во что уже не верящая, а что она должна была мне сказать, что? Если так радостно встретила новость о конце света. Она, конечно, хотела рядом с собой другого, нет, не предмет мечты из книжки, а нормального, достойного, за которым чувствуешь себя надежно и не боишься даже конца света. За которым хочется идти куда угодно, далеко-далеко, в Порт-Артур, и если наконец обнаружишь, не дай бог, что погиб он в бою, прийти на его могилу и написать на плите надгробной, такому драгоценному и единственному, без которого и жизни нет: «Милый, я дошла к тебе. Мария». А моя несчастная Степашкина Евдокия скорее, как Анна Керн, сказала бы, что в ад пошла бы, если бы знала, что его, ее постылого мужа, там не будет, потому что это не тот мужчина, ради которого ей стоит дышать, ради которого ей хочется быть красивой, которому ей хочется рожать детей. А совсем другой. Из-за которого ей хочется, хочется, чтобы наступил уже конец света.
Ну, словом, с этой самой любовью я зашла в тупик. Потому что любовь к мужчине — не так важно, знаешь ли ты его с детства, или влюбилась ты в него в институте, или на работе, знаешь ли ты его всю жизнь, или познакомилась месяц назад. Потому что это чувство сомнительное, почти всегда безответное. Потому что в обычном среднестатистическом образце мужчины любовь не зреет и не взрослеет. Она в нем постепенно мелеет, как речка летом. Неизвестно ведь, как жили потом Его Величество принц Сказочного Королевства и маленькая трудолюбивая юная его жена Золушка или как жили бы Ромео и Джульетта, если бы две равноуважаемые семьи неожиданно помирились.
Однако радует, что у меня, например, есть константа: любовь моя к моей высшей драгоценности, к моим детям и внуку, к родителям. Любовь к родным, к сестрам, к племянницам. Любовь к Чаку — моей преданной покойной собаке. Этого никто у меня не отнимет, эта любовь меня никогда и ни в чем не разочарует, не обманет. Она величина постоянная.
05.12
Где мои очки? Где очки?
Что это? Ааа, книги. Три новые книги. Купила и положила на ночной столик, думала, вот сделаю все, что наметила, лягу и буду читать… Или проснусь, сварю себе кофе, опять лягу и буду читать потихоньку. А сколько книг я мечтала просто перечитать. А сколько фильмов пересмотреть! «Римские каникулы». «Старший сын». Или «Мимино»…
Вот! «Мимино»!
Там есть такой отрывок, в этом фильме. Такой теплый, такой человеческий, такой хрупкий… В фильме «Мимино».
Значит, Валико Мизандари звонит в Телави, а ему р-раз! и перепутали — дали Тель-Авив. Ну, оно же на слух похоже. Telavi — Tel-Aviv. И там, в Тель-Авиве, снимает трубку тоже грузин. Случайно так получилось. А может, и не случайно. И они вдвоем — Валико и тот Исаак — поют песню. Тихонько и душевно поют. Как будто одни на всей планете. Как будто под летним низким звездным небом рядом сидят и поют. Это с ума сойти как сердечно. Сколько смотрю, все время плачу. Потому что очень честно, просто, без пафоса:
Жужуна цвима мо-о-о-овида,Диди миндори данама.ДАнама, данама, данамА,Диди миндори данама.
И как они придумали такое? Они, эта прекрасная компания, Виктория Токарева, Георгий Данелия и Резо, прекрасный, мудрый, восхитительный Реваз Леванович Габриадзе. Не придумали, нет. Зачем придумали? Списали из жизни. Это ведь сейчас сел, поехал, встретился, обнялся, песню поешь. А тогда только случайно по телефону можно было спеть.
Жужуна цвима моо-о-овида…
— Эта песенка, — говорит Тинико, моя подруга любимая Тинатин Мжаванадзе, — про грибной дождик. Про свежий теплый дождик, что смочил лужайку, большую лужайку.
Вот они в этом кино стоят вдвоем, Исаак и Валико, на планете стоят, один в одном конце планеты, второй в другом, и поют про грибной дождик.
Данама, данама, данама,Диди миндори данама.
Исаак плачет. И я плачу. Зрители плачут. На сердце теплеет. И мне так хорошо. А когда мне хорошо, значит, моим родным и друзьям хорошо, если моим друзьям хорошо — вокруг них всем хорошо… Я так думаю.
* * *Дорогое Мироздание, умоляю, прошу…
Нет.
Где тот портал, тот самый портал. Я бы попросила. Я бы осмелилась. Хоть один раз, лично, потому что это очень важно. Это очень важно.
Бог-Бог, слушай, можно, мы соберемся всей семьей, так? Позовем друзей и еще друзей наших друзей позовем, да? И накроем стол, ладно? И посмотрим «Мимино». И все. Больше ничего не прошу. Ну хорошо, если не весь фильм, только этот отрывок, можно? Вот этот вот, где Исаак и Валико поют песню про грибной дождик. А?
* * *Странно. Уже почти утро. Половина шестого… Но почему же так темно?! Почему же так темно?
Что за шум? Что там за шум за дверью? Господи, ну что там такое? Кто там? Сейчас, сейчас, я посмотрю, надо пройти по центральной половице, чтобы пол не скрипел, чтобы не будить никого, тихо, тихо… Надо нащупать дверную ручку. Где, где дверная ручка. Свет? Что это за свет? Откуда свет?! Что это? Куда я попала? Что это за длинный гулкий коридор? В моем доме нет такого коридора… Кто эти люди? Куда они идут? Кто вы? Девушка, вы… Скажите, кто вы? А вы, дети? Чьи вы? Почему вы плачете? Не бойтесь, не бойтесь, идите ко мне. Мама? Мама, куда ты идешь? Почему… Я кричу? Я не кричу. А где все? Где родители этих детей?! Не плачь, девочка, держись за руку, иди ко мне, мальчик, я тебя понесу, иди, не бойся, сейчас найдем, найдем вашу маму. Держитесь…
