Николь Бернье - Незавершенное дело Элизабет Д.
«Дейв уже называет ребенка Джоной, потому что я напоминала ему библейского Кита. Мы посмеялись – «какое ужасное имя», – но оно как будто приклеилось.
Дейв прошел отборочные круги квалификационного турнира АПИГ в надежде заработать приглашение в высшую лигу. Сражаться пришлось всерьез – его соперниками были голодные до успеха любители и топовые игроки Национального тура. Между страницами дневника обнаружилась вырезка из спортивного журнала. На фотографии Дейв завершал круг у последней лунки. Чуть в стороне, по другую сторону веревочного ограждения, стояла Элизабет на позднем сроке.
Чтобы рассмотреть получше, Кейт поднесла вырезку к настенному светильнику. Волосы у Элизабет были длинные, как и тогда, когда они познакомились, а еще она носила круглые солнцезащитные очки в стиле Джона Леннона. Под ярким цветастым платьем выпирал громадный живот, а канаты, к которым она прижималась, придавали ей сходство с монахом в перевязанной веревкой рясе. Ладони сложены у рта в молитвенном жесте, но глаза широко открыты. Автор снимка запечатлел момент, когда надежда оборачивается ликованием.
22 января 1966 года
Джона Уильям Мартин появился на свет шесть дней назад, с опозданием в девять дней. Схватки начались в тот момент, когда Дейв поднялся на борт самолета, следовавшего из Тусона. На первый взгляд – идеальное совпадение, но ребенок родился только через тридцать шесть часов, едва успев познакомиться с папочкой, прежде чем папочка улетел в Палм-Спрингс. Он вернулся вчера и снова улетает завтра. Я понимаю, что ему необходимо вернуться на турнир, что им движет жажда реванша, что он держится за свою карту и так далее. Но это не значит, что мне это должно нравиться. Однако приходится держаться и делать хорошую мину.
Ребенок – прелесть. Все эти инстинкты и неиспорченная природа. Как он щурится, стараясь удержать меня взглядом, как сжимает кулачки. У него пухлые ножки и такие крохотные пяточки. Одно ушко немного заворачивается, как будто он лежал на нем, пока рос. Когда он спит, покусывает нижнюю губку. Смотрю на него и не могу насмотреться.
15 февраля 1996 года
Сходила на первое собрание в группу новеньких, к которой я приписана. Нас там восемь матерей, собрания – по средам. Главная идея такая: дети возятся на полу и понемножку знакомятся, а мамочки устраивают вечеринки на Хэллоуин и вместе отмечают дни рождения. Сегодня мы собрались в доме Бриттани, большом, просторном и заставленном скульптурной мебелью, наверняка называвшейся по имени какого-нибудь французского короля, а не по категории из каталога «Поттери Барн». Мы сидели кружком на полу в игровой комнате, а детишки лежали перед нами на одеяльцах, как будто на занятиях по системе Ламейза.
Есть, оказывается, много такого, что мне положено делать и чего не положено, но о чем я услышала впервые. Например, использовать матерчатые салфетки вместо тех, что продаются в магазине, поскольку последние содержат вредные химические соединения и грубые волокна. Под вопросом оказалась и программа вакцинации, хотя педиатры всячески рекомендуют делать прививки, а власти даже требуют их проведения. Записывайте вашего ребенка в детский сад, или он всю жизнь будет подавать бургеры в дешевой забегаловке. Женщины были милые, может быть, даже немножко чересчур, но они постоянно говорили о детях. Ни одна из них не обмолвилась и словом о своих интересах или работе, возвращаться на которую никто, похоже, не собирается, а когда я упомянула о своих увлечениях, меня выслушали вежливо, но не более.
Мы пили кофе из раскрашенных вручную европейских чашек. Кофе был без кофеина, поскольку все присутствующие кормили грудью. Я, наверно, пропустила вступительный инструктаж и потому допустила оплошность, попросив обычный. Оказалось, Бриттани такой даже не варит. После того как она приготовила его для меня – несмотря на мои протесты, что сойдет и бескофеиновый, – и стала наливать, все повернулись в нашу сторону. Потом Петра сказала: «Добавь-ка и мне обычного». Благослови ее Господь.
Я чувствовала себя так, словно материнство застало врасплох только меня одну. Никто не говорил о вещах, о которых я думала постоянно: скучают ли они по прежней жизни, замечают ли какие-то изъяны в своих малышах, и если да, надеются ли, что со временем все пройдет, или, наоборот, разрастется в нечто безобразное. Не возникает ли у кого желания отхлестать мужа пеленкой, когда он дрыхнет, словно и не слыша, как заходится плачем ребенок. И не бывает ли так, что иногда ты не чувствуешь ни любви, ни нежности, ни желания нянчиться бесконечно с этим рожденным тобою чудом, а хочешь хотя бы на часик вернуться в прошлое, чтобы никто тебя не трогал, не будил и не требовал твоей заботы и внимания.
В детской спальне кто-то закашлялся. Наверно, Джеймс – у него весь день было бронхиальное раздражение. Пока кашель оставался сухим, и Кейт надеялась, что ситуация не ухудшится и не потребует визита к врачу. Она спустилась вниз, поправила подушку под головой у сына и поднесла к его губам стакан с водой. Он выпил, сонно моргая и, наверное, плохо понимая, что происходит.
Женщины в группе, в которую записалась Кейт, показались ей немного манерными, но никак не склочными. Возможно, они и были немного зажатыми вначале, до ее прихода. Она без труда представила, как волновалась Бриттани, готовя к первой встрече свои лучшие блюда. Вполне возможно, что в первые месяцы материнства Элизабет чувствовала себя более изолированной, чем в действительности. К счастью, она быстро вписалась в группу. К тому времени, как Кейт перебралась в Саутбрук, через десять месяцев после первого собрания группы, Элизабет уже стала ее фактическим лидером.
Пока Джеймс пил воду, Кейт поглаживала его по голове, а потом, когда сын откинулся на подушку, осталась и подождала, пока выровняется дыхание. Потом она поднялась и тихонько прошла к двери. Когда дети болеют и просыпаются среди ночи от кошмаров, меньше всего им хочется видеть спину уходящей матери.
13 марта 1996 года
Сегодня утром группу принимала я. Все втиснулись в нашу многофункциональную гостиную. Я убрала лишнее – перенесла в ванную ручные полотенца и деревце бонсай, купила несколько чашек и запаслась кофе без кофеина. Получилось неплохо, так что я даже прониклась гордостью.
«А чем твой муж зарабатывает?» – спросила Бриттани, оглядывая гостиную. Наверно, она хотела бы увидеть и остальное, но поняла, что остального-то и нет. Я ответила, что он – профессиональный спортсмен, играет в гольф. Им это показалось странным. В их представлении хобби – это лепить керамику в подвале и продавать ее потом на углу.
Уходившая последней Петра предложила помочь прибраться в гостиной и кухне. Она из Италии, и мы поболтали немного на итальянском, так что мое пребывание во Флоренции бесследно не прошло. Потом, пока дети сидели в надувных креслицах, мы выпили еще по чашечке кофе («caffe normale, grazie a Dio»). Я сказала, что жутко устала и сейчас усну прямо за столом. Все в группе казались безумно счастливыми, и только я чувствовала себя совершенно вымотанной и несвежей.
Да, сказала она: «Belle dal fuori. Что ты будешь делать?»
Я могла бы ее расцеловать.
6 апреля 1996 года
11:30 вечера. Пожарная машина только что отъехала, все еще поблескивая «мигалкой». Даже не знаю, что делать. Вот и сижу со стаканом мерло и то смеюсь, то плачу. Уложив Джону, я поправляла столик для пеленания и уронила термометр, старенький, ртутный, вроде тех, какими пользуются в школе. Он упал на деревянный пол и разбился. Я собрала осколки, но не увидела никакой ртути и подумала, что она, должно быть, защищена и находится в какой-то внутренней камере. Но нет, я не увидела ее, потому что ОНА РАСКАТИЛАСЬ ПО ВСЕМУ ПОЛУ КРОХОТНЫМИ ШАРИКАМИ.
Совсем недавно читала, что в некоторых штатах планируют запретить ртутные термометры, и тут меня осенило: а если она не только такая токсичная, но еще и переносится по воздуху? Что, если я выпустила некое подобие вируса и малюсенькие шарики вот-вот проникнут в легкие Джоны? И я позвонила в службу спасения. «Не двигайтесь и ни к чему не притрагивайтесь, – сказали мне, – особенно это касается ребенка, – они уже высылают бригаду. – Передняя дверь не закрыта?»
Не прошло и трех минут, как я услышала вой сирен, а потом увидела в окно мигающие огни. По стене запрыгали отсветы. В дверь трижды постучали: «МИССИС МАРТИН, МЫ ВХОДИМ». Тяжелый топот по лестнице, и на пороге появились трое в желтых защитных костюмах. Я бы, наверно, обмочилась со смеху, если бы не тряслась от страха; выглядели они так, словно прибыли сражаться с вирусом Эбола, – скафандры, как у космонавтов, сапоги до колен и шлемы с пластиковыми окошечками.
Первый поднял меня, босую и перенес на другое место; двое других прошли в комнату и остановились перед рассыпавшейся ртутью, словно узрели хранилище ядовитых отходов. Третий вызвал по рации токсикологический центр. Выяснилось, что ртуть не абсорбируется человеком через прикосновение, а летучей становится только при очень высокой температуре.
