Дмитрий Вересов - Дети белых ночей
С одной стороны приближалась «зеленогорская» электричка, с другой к ним подходил своей топающей походкой Иволгин. Рядом с ним шла умопомрачительная девушка в красной короткой курточке, джинсах и красных же сапожках на высоком каблуке. По ее осанке можно было бы равнять стрелки вокзальных часов ровно в полдень. Это было какое-то недоразумение! Просто Иволгин шел рядом с незнакомой красавицей к электричке в одном темпе. Сейчас она остановится, а Дима подойдет к ним один, будет оправдываться, просить прощения за свое одиночество. Нет! Иволгин подошел к ним со своей обычной простодушной улыбкой, от которой смешно топорщились его усики, и девушка подошла тоже с улыбкой, совершенно обворожительной.
– Поздравляю с днем рождения,– сказал Дима, смущаясь и сердясь на себя за это смущение.– Подарок мы с Наташей вручим попозже. А сейчас разреши тебе пожать руку...
Иволгин всегда придавал большое значение таким ритуалам. В это пожатие он вложил очень многое: и обиду, и одиночество, и привязанность...
– А мне разрешите вас поцеловать,– девушка запросто подошла к Кириллу и чмокнула его в щеку.
Она сделала это очень легко и естественно, совсем буднично, но Кирилл почувствовал, как напряглась стоявшая рядом с ним Киса.
– Ну и Иволгин! – сказал вдруг Костя Сагиров.– Ну и сукин сын!
Что это значило, поняли все, не только парни, но и сразу потускневшие девчонки, даже яркая Киса.
В электричке девчонки разместились на коленях у парней. Только Наташа и Иволгин сидели у окна напротив друг друга. Кирилл вдруг неизвестно почему подумал, что можно было бы посадить Наташу на колени к Диме, и тогда освободилось бы место еще для одной пары... Для Жени Невского и Альбины Вихоревой.
– Ты чего насупился? – спросила его чуткая Киса.– Можешь не говорить. Я тебе сама объясню почему. По гороскопу самый плохое время приходится на месяц перед днем рождения. У тебя сейчас такой период. Ничего, терпи – немного осталось.
– Наша встреча – это несчастье, что ли? – усмехнулся Марков.– А ты, оказывается, в гороскопах разбираешься. А вот Дима у нас умеет гадать. На картах и по руке...
Киса тут же протянула Иволгину ладонь.
– Дима сейчас нагадает,– заворчал Сагиров.– Вы ему верьте, верьте. Мне он напророчествовал, что я после первой сессии вылечу из института. Ни фига подобного!
– Во-первых, я гадал на кофейной гуще от растворимого кофе, поэтому получилось искажение,– деловито пояснил Иволгин.– Во-вторых, тебя, как всегда, спасла кафедра физвоспитания. Без нее тебя бы Ястребов склевал...
– Еще бы! Я за ЛИВТ морду подставляю, кровь проливаю, а еще должен ходить на экзамены и даже лекции учить. Предлагал мне мой старый тренер: «Иди, Костя, в текстильный институт имени Кирова. Будешь как сыр в масле кататься». Говорю родителям: «Может, пойти в текстильный?» А отец кроссворд разгадывал, как закричит: «Вот, очень кстати! Как называется текстильный банан? Пять букв!» Я как услышал про это, решил, что текстильным бананом быть не хочу, и пошел в водники.
– И правильно сделал,– сказали хором братья Никишкины.
– А теперь дайте мне правую руку,– попросил Дима Кису.
– Так! Ребята, давайте-ка все на «ты»,– приказала Киса.– Откуда у тебя эти буржуйские замашки?
– А ты что, не знала? Иволгин как раз из тех самых буржуинов происходит, которые Мальчиша-Кибальчиша замучили. Сейчас он тебе, Киса, нагадает смерть пионерки.
– Вообще-то, линия жизни у... у Кисы не совсем правильная...
– Не совпадает с линией партии? – спросил Кирилл.
– А это хорошо, что она неправильная,– сказала Киса.– Терпеть не могу людей правильных, у которых все по пунктикам и графикам. Что там еще у меня на руке?
Но голос Кисы при этом дрогнул. Только братья Никишкины и их девушки не почувствовали возникшего напряжения. Иволгин посмотрел на Кирилла умоляюще. Марков понял, что тот увидел нечто такое, что говорить девушке было нельзя, но что она сама про себя хорошо знала, а придумать что-то другое Дима не мог или не хотел.
– Димыч, скажи лучше, поженимся мы с Кисой или нет? – Кирилл протянул ладонь, решив пожертвовать для пользы дела своей рукой.
Иволгину нужно было только сказать «да». А Костя Сагиров уже приготовился добавить что-то вроде: «Чур, мы с Иришой идем свидетелями», и странная, невысказанная неприятность пролетела бы мимо, как станция Шувалово за окном электрички.
– Нет,– сказал Дима.– Вы не поженитесь.
– Не очень-то и хотелось! – сказала Киса с чувством и так громко, что на нее стали оборачиваться пассажиры.
– А я думаю, что все это не так,– неожиданно сказала Наташа.
Это были первые слова, сказанные ею за время поездки в электричке.
– Если и есть судьба,– продолжила она,– то человек все равно хитрее ее. Древние или индейцы умели судьбу обманывать. Они меняли имена, пускали ее, как хищника, по ложному следу. Вот и Киса выйдет замуж за Кирилла, возьмет его фамилию, и твое гадание, Дима, уже будет не про нее. Написано на ладони про смену фамилии? Нет. Судьба, значит, не в курсе этого.
Киса смотрела на Наташу почти влюбленно. Она даже не обиделась, когда парни, как будто только и ждали, чтобы Наташа дала им повод, набросились на нее с расспросами, то есть выбрали ее центром внимания до самого Солнечного.
Наташа рассказывала им о Дальнем Востоке, о своем поселке, окруженном лесистыми сопками и воинскими частями, о художественной гимнастике, об ежедневных изнурительных тренировках, о подготовке к первенству страны. Красивая девушка могла говорить о чем угодно. Парни имели возможность открыто рассматривать ее, делая вид, что внимательно слушают и очень интересуются природой Уссурийского края и понимают, какой коварный предмет гимнастическая булава. Когда Наташа стала говорить о растяжении икроножной мышцы, их руки дрогнули и почти протянулись к предмету описания. Но тут Ириша сказала, что они едут слишком долго, и это было как раз вовремя. Электричка уже тормозила у платформы, и маленькая девочка читала по слогам на весь вагон: «Сол-неч-но-е...»
Глава 7
У Марковых была большая, можно сказать, шикарная дача, хотя несколько запущенная. Отец часто говорил, что, уйдя на пенсию, переедет в Солнечное, приведет дом и территорию в порядок и займется, наконец, серьезно семьей. Он надеялся, что с помощью Кирилла она к тому времени удвоится или утроится. Алексей Петрович мечтал собирать всех вместе за большим обеденным столом. Кирилл представлял отца на председательском месте, как тот проводит регулярные планерки, оперативки и летучки с внуками, размахивая вилкой с забытым на зубце маринованным грибочком.
Кирилл поэтому внимательно перечитывал несколько строк о предупреждении беременности в книге «Молодым супругам» и не ленился переводить большую главу на эту же тему из американского пособия Man and woman. Его очень интересовал этот вопрос, потому что таким образом он показывал розовой мечте отца бордовый кукиш.
Пока же отец был на пике своей карьеры, на дачу Марковы приезжали наездами. Такое нерегулярное хозяйствование чувствовалось и в доме, и на территории. Даже сосны, казалось Кириллу, пробегали через их дачный участок к Финскому заливу и замирали только на время, чтобы их бег не заметили люди.
– Это твоя дача?! – изумились девчонки, стоя перед большим деревянным домом с верандой и балконом, и посмотрели почему-то на Кису.
Кирилл почувствовал, как в их глазах он превращается в кого-то другого.
– Не моя, а моего отца,– ответил Марков.
Возникла пауза. Ребята стояли перед этим домом, словно перед строгим родителем.
– А вы что, не знали, что Кирилл у нас тоже буржуин? – Костя Сагиров взбежал на крыльцо и обратился к слушателям с возвышения: – Иволгин – скрытый буржуй, а Марков – самый настоящий. Правда, Кирилл все время пытается устроить самому себе революцию, экспроприировать самого себя... Ггаждане габочие и матгосы! – закричал он, закладывая одну руку под мышку, а вторую протягивая перед собой.– Давайте возьмем штугмом это бугжуйское гнездо! Матгосы пусть газожгут огонь геволюции в печах, а пголетагки накгывают на геволюционный стол. Впегед, товагищи!
С песней «Смело, товарищи, в ногу!» дом был взят штурмом. Парни принесли дров и затопили печи. Девочки стали накрывать на стол в гостиной. Народу было много, и все предпраздничные приготовления совершались споро, гораздо быстрее, чем просыпался после зимней спячки дом, наполнялся теплом и сухим воздухом.
Первые тосты за новорожденного произносились в куртках и шарфах. Веселее трещали дрова в печках, громче и беспорядочнее разговаривали за столом. Скоро в старое плетеное кресло через стол полетели куртки. Кассетник «Филипс», между прочим, подарок Маркова-старшего, уже заглушал всех говорящих. Наконец, до всех присутствующих дошло, что никого из них не слышно и никто никого уже не слушает. Тогда все просто стали орать, как мартовские коты, и стучать посудой по столу, подражая голландским гезам из недавно вышедшего на экраны фильма о Тиле Уленшпигеле.
