Сергей Довлатов - Речь без повода... или Колонки редактора
Издал мою книгу американец Проффер. И тоже — совершенно бескорыстно.
Более того, претерпевая убытки на многих русских изданиях.
Переводят мои сочинения две американки. И обе работают бесплатно. В сомнительном расчете на грядущие пулитцеровские барыши.
В одном мой друг прав. Последней рубашкой здесь со мной не делились. И слава Богу! Зачем мне последняя рубашка? У меня своих хватает.
Я уж не говорю про огурцы…
«Новый американец», № 28, 19–26 августа 1980 г.КР В ДЕТСТВЕ Я БЫЛ…
В детстве я был невероятным оптимистом. В дневнике и на обложках школьных тетрадей я рисовал портреты Сталина. И других вождей мирового пролетариата. Особенно хорошо получался Карл Маркс. Обыкновенную кляксу размазал — уже похоже…
Маршируя в пионерских рядах, я не щадил голосовых связок.
Я рос оптимистом. Мне говорили:
«Жить стало лучше, жить стало веселее!»
Я верил.
Вспоминается такой задорный марш:
Мы будем петь и смеяться, как дети,Среди всеобщей борьбы и труда…
Эти слова я выкрикивал десятки раз. Выкрикивал, выкрикивал, а потом задумался. Что же это получается? Все кругом работают, а мы поем и хохочем, как слабоумные…
В общем, стал мой оптимизм таять. Все шло — одно к одному. Деда расстреляли. Отца выгнали с работы. Потом меня — из комсомола. Потом — из университета. Потом — из Союза журналистов. И так далее. Потом оказалось, что далее — некуда… И пессимизм мой все крепчал.
Окружение мое тоже состояло из людей печальных. Весельчаков я что-то не припомню. Весельчаков мои друзья остерегались — не стукач ли?..
Наконец мы эмигрировали. Живем в Америке. Присматриваемся к окружающей действительности. Спросишь у любого американца:
— Как дела?
— Файн! — отвечает.
Вроде бы — не дурак. И уж, как минимум, — не стукач.
Может, у него и в самом деле — файн? Почему бы и нет? Говорит, что думает. Живет, как считает нужным. Молится, кому хочет. Сыт, одет, обут… Каждому, что называется, по труду…
Так наметился у меня поворот к оптимизму. Теперь уже на мрачных людей смотрю подозрительно. Чего это они такие мрачные? Как бы галоши не украли? А может, КГБ их сюда засылает для увеличения напряженности?..
И коллеги у меня подобрались соответствующие. То и дело — улыбаются. Порой смеются. Изредка даже хохочут.
И газету делают — принципиально оптимистическую!
Конечно, бывают и у нас огорчения. То анонимное письмецо от какого-нибудь уязвленного дурака. То из Союза придут дурные вести. Или дочь презрением обдаст за то, что не умеешь водить автомобиль…
Но главная проблема решена. Будущее наших детей — прекрасно. То есть — наше будущее.
Поэтому наша газета взывает к мужеству и оптимизму.
А истинное мужество в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду!
«Новый американец», № 31, 9—14 сентября 1980 г.КР НА АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ…
На английском языке вышла замечательная книга Солженицына — «Бодался теленок с дубом».
Произведение это — документальное, автобиографическое. Перед нами — хроника духовной и литературной борьбы с тоталитаризмом, цензурой, госбезопасностью и функционерами ССП.
Мы узнаем, чего достигает великий писатель, единственное оружие которого — слово. Единственное преимущество — вера. Единственное достояние — мужество. Единственная ставка — жизнь…
Вот уже шесть лет Солженицын на Западе. На множестве языков изданы его книги. Широко обнародована его нравственная программа.
Исключительный художественный талант Солженицына не вызывает разногласий. Идеи Солженицына, его духовные, нравственные, политические установки вызывают разноречивую обоснованную критику.
Что может быть естественнее и разумнее? Ведь предмет дискуссии — будущее нашей многострадальной родины.
Солженицын не одинок. У него имеются значительные, талантливые, влиятельные единомышленники. Его позициям во многом следует лучший русский журнал «Континент».
Голос Солженицына звучит на весь мир. А значит, голоса его критиков и оппонентов тоже должны быть услышаны. Этому принципу следует наша газета…
Всякое большое явление обрастает суетной и мелочной накипью. То и дело раздается грозный писк бездумных и угодливых клевретов Солженицына:
— Кто посмел замахнуться на пророка?! Его особа священна! Его идеи вне критики!..
Эти люди привыкли молиться очередным богам. (Неизменно расшибая при этом свои узкие лбы.) И менять убеждения, прочитав свежий номер газеты.
Десятилетиями они молились Ленину. А теперь готовы крушить его монументы, ими самими воздвигнутые.
Мы устроены по-другому. Слишком горек наш опыт, чтобы бездумно разделять любые идеи. Принимать на веру самые убедительные доктрины. Поспешно обожествлять самые яркие авторитеты.
Мы прозрели и обрели слух. Переиначивая буквари, нам хочется сказать:
МЫ — НЕ РЫБЫ! РЫБЫ — НЕМЫ!А у нас есть право голоса. Право на критику. Право на собственное мнение.
Мы восхищаемся Солженицыным и потому будем критически осмысливать его работы.
Слишком ответственна функция политического реформатора. Слишком дорого нам будущее России!
«Новый американец», № 32, 15–20 сентября 1980 г.КР ЗАТЕВАЯ ГАЗЕТУ…
Затевая газету, мы предвидели всяческие трудности. Знали, что не хватает средств, американского опыта, деловитости…
Нам хотелось преодолеть инерцию собственного тоталитарного мышления. Покончить с врожденной безответственностью. Уничтожить в себе цинизм, неверие, хамское пренебрежение к идеалам.
Мы беседовали с читателем доверительно, откровенно. Избегали директивного тона. Воздерживались от назойливых прямолинейных доктрин. Предоставляли ему возможность обрести собственное мнение.
Мы даже отваживались шутить. (Что ужасно раздражало бывших партийных функционеров…)
Казалось, мы предвидели все. И тем не менее редакцию ожидали всяческие сюрпризы.
Увы, бывало всякое. Тягостные внутренние раздоры. (С оттенком мордобоя.) Денежные кризисы. Творческие неудачи. Крушения ослепительных финансовых и рекламных затей. Предательства бывших коллег. Справедливые и несправедливые претензии друзей…
Ну кто, спрашивается, мог ждать вероломства от… почты. Казалось бы, тут все должно происходить автоматически. Конверт запечатал, марку наклеил и привет…
Мы забыли о главном. Почта в Америке — государственная. А все государственное здесь…
Короче, поначалу нареканий было мало. Ведь число подписчиков было совсем незначительным. Затем подписка стала расти. И соответственно росли претензии читателей. Кто-то получал газету с опозданием. (А бывало, что и не получал совсем.) Кто-то получал два или три экземпляра. (Что вызывало тревогу и недоумение.)
Иногда доставка шла рывками. Какими-то не подвластными разуму и арифметике зигзагами…
Все это нервировало редакцию. Рождало ощущение вины и неудовлетворенности.
Затем подписка увеличилась настолько, что мы вынуждены были сделать радикальные шаги. Мы обзавелись замечательным устройством под названием адресограф. Подпиской у нас ведает компьютер. (Как человек сугубо гуманитарный, объяснить механику этого дела — затрудняюсь.)
Дела пошли лучше. Претензий стало гораздо меньше. Вскоре они прекратятся совсем.
Но это потребовало времени. И денег.
А денег по-прежнему мало. Еще несколько месяцев сотрудники решили трудиться бесплатно.
И все-таки, положение неуклонно стабилизируется. Будущее вызывает оптимистические прогнозы. Число наших подписчиков, то есть друзей газеты, — растет.
Так и должно быть. Это — ваша газета, она делается вами и для вас.
«Новый американец», № 33, 21–26 сентября 1980 г.Я ХОЧУ ВАМ РАССКАЗАТЬ
Из выступлений на конференции в Лос-Анджелесе
Уважаемые господа! Друзья мои!
Мне бы хотелось заинтересовать вас удивительнейшим парадоксом нашей культуры. Он заключается в следующем.
Самая объемистая русская газета издается не в Москве. Не в Ленинграде. Не в степях Казахстана и не в предгорьях Урала…
Самая объемистая русская газета издается в Нью-Йорке. На углу 35-й стрит и 8-й авеню.
Вот эта газета — «Новый американец»! Выходит она еженедельно. По вторникам. На 48 листах таблоидного размера…
Три года назад в Америку прилетел ленинградский журналист Борис Меттер. Быстро и трезво оценил свои незавидные перспективы.
Несколько месяцев он вяло топтался у подножия социальной лестницы. В буквальном и переносном смысле. А именно — был лифтером.
