Марк Леви - Где ты?
— Не хочешь поговорить, Филипп?
— Тебе не о чем волноваться, — ответил он, вздрогнув. — С Лизой в Канаде все будет нормально.
— Я не об этом, Филипп.
— А о чем?
— О том, что привело тебя в такое состояние.
Он поставил тарелку в сушку, подошел к жене и предложил ей сесть.
— Мэри, я хочу тебе кое-что сказать. Я должен был тебе это сказать уже давно.
Она тревожно заглянула ему в глаза.
— Поосторожней со сногсшибательными признаниями! Что еще стряслось?
Филипп, пристально глядя ей в глаза, нежно провел по ее щеке. Слова не давались ему, и он замолчал. Уловив выражение его глаз, она спросила по-другому:
— Филипп, что ты хочешь мне сказать? Я тебя слушаю.
— С того дня как в нашей жизни появилась Лиза, я очень многое понял и почувствовал, Мэри. Поднимаясь каждое утро, глядя, как ты спишь, встречая твой взгляд, держа твою руку, как держу ее вот сейчас, я понимаю, как я счастлив, как я люблю тебя, Мэри, и понимаю, как сильно я тебя люблю. Ты отдала мне столько сил, делила мои радости и тревоги, преодолевала свои сомнения, отметала безграничным доверием мои, дарила мне улыбки и терпение. Ты подарила мне самый лучший в мире подарок: не так уж много в мире мужчин, которые удостоились такой изумительной привилегии — любить и быть любимым.
Мэри положила голову ему на грудь, словно для того, чтобы послушать, как бьется его сердце, а может, просто потому, что устала, так долго дожидаясь этих слов.
— Филипп, тебе нужно поехать, — она обвила руками его шею. — Я не смогу. Да и не должна. Ты сам ей все объяснишь.
— Куда поехать?
— Ты сам знаешь. Лиза так на нее похожа, просто поразительно! Я и без бумажки, которую ты прятал в руке всю дорогу, догадалась, где она назначила тебе свидание.
— Я не пойду.
— Пойдешь. Не ради себя, ради Лизы.
Позже, в спальне, они долго разговаривали, прижавшись друг к другу, о них самих, о Томасе, о Лизе.
Поспать им толком не удалось. Поднялись на рассвете, Мэри тут же помчалась на кухню, чтобы скоренько приготовить завтрак, а Филипп, как только оделся, отправился к Лизе. Подойдя к кровати, он ласково погладил ее по щеке, осторожно стараясь разбудить. Лиза открыла глаза и улыбнулась.
— Сколько времени?
— Давай, малышка, быстро поднимайся, одевайся
и присоединяйся к нам внизу.
Она взглянула на будильник и тут же закрыла глаза.
— Мой самолет улетает в шесть вечера, пап! Я уезжаю всего-навсего на два месяца! Право же, вам с мамой надо немного расслабиться, а мне как следует выспаться. Я поздно легла!
— Скорее всего, ты улетишь другим рейсом. Вставай, детка, и не теряй времени, у нас его не так много. Я все объясню тебе по дороге.
Поцеловав ее в лоб, он взял лежащий на столе рюкзак и вышел из комнаты. Лиза потерла лицо, потом встала, натянула штаны, рубашку и торопливо завязала шнурки. Совсем заспанная, вскоре она спустилась вниз. Филипп поджидал ее у входной двери. Сообщив, что идет к машине, он ушел.
Мэри, выйдя из кухни, остановилась в нескольких шагах от девушки.
— Я приготовила завтрак, но, по-моему, у вас на него нет времени.
— Да в чем дело-то? — спросила Лиза, уже начав волноваться. — Почему я еду так рано?
— Папа все тебе объяснит в машине.
— Но… я даже не попрощалась с Томасом.
— Он еще спит. Не волнуйся, я попрощаюсь с ним за тебя. Ты ведь будешь мне писать, да?
— Что вы от меня скрываете?
Мэри подошла, крепко обняла ее и прошептала на ухо:
— Я не смогу сдержать обещание до конца, но я старалась как могла.
— Да о чем ты?
— Лиза, что бы ты ни делала в жизни, помни всегда, как сильно я тебя люблю.
Мэри разжала объятия, распахнула дверь и ласково подтолкнула Лизу к поджидавшему ее на крыльце Филиппу. Встревоженная и озадаченная, девушка некоторое время стояла неподвижно, пристально глядя на Мэри и пытаясь понять, почему в глубине ее глаз таится боль. Отец взял ее за плечо и повел к машине.
Накрапывал дождик. Филипп крепко держал Лизу за руку, в другой она несла рюкзак, который стал гораздо увесистей.
Такой увидела Мэри Лизу в день отъезда, в сумеречном свете дня, когда вдруг снова остановилось время. Черные волосы падали Лизе на плечи, капли дождя стекали по смуглой коже. С одеждой на этот раз проблем не было. Они медленно удалялись по дорожке. Мэри стояла на крыльце, ей хотелось сказать Лизе что-то еще, но это было все равно ни к чему. Дверцы машины захлопнулись, Лиза в последний раз помахала ей рукой, и машина исчезла за поворотом.
По дороге Лиза засыпала Филиппа вопросами, на которые он не отвечал, не находя подходящих слов. Они свернули на дорогу, которая вела к терминалам аэропорта, и Филипп снизил скорость. Лизой овладела паника, потом она разозлилась и твердо решила, что ни за что не выйдет из машины, пока отец не объяснит ей причину скоропалительного отъезда.
— Какая муха вас укусила?! Вас до такой степени нервирует мой отъезд? Папа, да объясни ты мне, в конце концов, что происходит?!
— Я высажу тебя перед терминалом и поставлю машину на стоянку.
— Почему Мэри не поехала с нами?
Филипп поставил машину у тротуара, потом, взяв лицо дочери в ладони, заглянул ей в глаза.
— Лиза, послушай. Ты войдешь в терминал, поднимешься по правому эскалатору, пройдешь по коридору и войдешь в бар…
Лицо девушки напряглось. По странному поведению отца Лиза поняла: приоткрывается завеса над ее прошлым.
— …пройдешь до конца зала. Там, за столиком у окна, тебя будет кто-то ждать.
Губы у Лизы задрожали, тело сотряслось от глубинного рыдания, а глаза наполнились слезами. У Филиппа тоже повлажнели глаза.
— Помнишь красную детскую горку? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Вы не могли так со мной поступить! Папа, скажи, что это неправда!
И, не дожидаясь ответа, она схватила лежавший на заднем сиденье рюкзак и выскочила из машины, громко хлопнув дверцей.
* * *Аэропорт Ньюарка. Машина только что высадила ее на тротуар и растворилась в транспортном потоке, наводнявшем пространство вокруг терминалов. Сквозь пелену слез она проводила машину взглядом. Огромный зеленый рюкзак, стоявший у ее ног, весил чуть ли не больше ее самой. Поморщившись, она подняла его и вскинула себе на плечи. Вытерла глаза, миновала двери терминала номер один и почти бегом перебежала зал. Правый эскалатор вел на второй этаж. Сгибаясь под тяжестью рюкзака, она поднялась по ступенькам и решительно двинулась по коридору. Остановилась у залитого оранжевым светом бара и через стекло заглянула внутрь. В такую рань у стойки ни посетителя. Старый бармен вытирает стаканы.
На экране телевизора, висящего у него над головой, мелькают результаты каких-то матчей. Толкнув деревянную дверь с круглым окошком-иллюминатором, она вошла и окинула взглядом красные и зеленые столики.
И увидела ее: Сьюзен сидела в глубине зала, у самого окна. Перед ней на столе лежала газета, а сама она, опершись подбородком о правую руку, левой теребила висящий на шее медальон. Ее глаза, невидимые Лизе, были обращены к бетонному полю, расчерченному желтыми линиями разметки, куда неспешно выруливали самолеты, готовившиеся к разбегу перед взлетом. Сьюзен повернулась, прижала ладонь ко рту, словно желая подавить невольный возглас, и встала. Лиза, поколебавшись, двинулась по проходу слева мягкой и бесшумной походкой. Мать с дочерью не сводили друг с друга покрасневших глаз, не зная толком, что сказать. Сьюзен увидела огромный рюкзак, который волокла Лиза. Точно такой же, но принадлежащий Сьюзен, лежал под столом. И тогда Сьюзен улыбнулась.
— Ты такая красивая!
Лиза, застыв, молча смотрела на Сьюзен, затем, не отрывая от нее глаз, уселась на стул. Сьюзен села. Она потянулась, чтобы коснуться щеки дочери, но Лиза резко отшатнулась.
— Не трогай меня!
— Лиза, если бы ты только знала, как я по тебе скучала.
— А ты… Ты знаешь, что твоя смерть сделала мою жизнь кошмаром?
— Я все тебе объясню.
— Можно ли объяснить то, что ты со мной сделала? Хотя, впрочем… Объясни, что сделала я! Из-за чего ты меня забыла?!
— Я никогда тебя не забывала, Лиза. Все случилось не из-за тебя, а из-за меня, из-за моей любви к тебе.
— Значит, так ты представляешь себе любовь? Бросить — значит любить?
— Ты не имеешь права судить меня, Лиза, ты не знаешь…
— А ты, значит, думаешь, имела право на чудовищный, бесчеловечный обман?
— Ты должна меня выслушать, Лиза!
— А ты? Ты слышала меня, когда я звала тебя по ночам в моих кошмарах?
— Да.
— Тогда почему ты за мной не приехала?
— Потому что было слишком поздно.
— Поздно для чего? Разве между матерью и дочерью существует «слишком поздно»?
— Об этом судить тебе, Лиза.
— Мама умерла!
— Не говори так, прошу тебя.
— Но именно эти слова определили мою жизнь, они были первыми, которые я произнесла в Америке.
— Если хочешь, я уйду, но любить тебя не перестану никогда, хочешь ты этого или нет.