Генри Миллер - Сексус
Я уселся поудобнее и приготовился к промыванию. Он вставил трубку и повернул переключатель. Ощущение было такое, будто он промывал мой мозг раствором синильной кислоты. Гной вытекал из уха вместе с тонкой струйкой крови. Боль терзала меня.
– Неужели в самом деле так больно? – воскликнул врач, видя, как я побелел.
– Невмоготу, – сказал я. – Если вы сейчас не перестанете, я расколочу вдребезги всю эту вашу штуковину. Пусть меня всего перекосит, как раздутую лягушку.
Он выдернул трубку и вместе с ней все содержимое моих ушей, моего мозжечка, по крайней мере одну почку и весь костный мозг моего копчика.
– Отлично сделано, – проговорил я. – Когда мне снова прийти? Он немного подумал и решил, что лучше всего прийти завтра – надо будет взглянуть, как развивается процесс.
Мара пришла в ужас, увидев меня. Ей захотелось сразу же оттащить меня домой и взяться за мной ухаживать. Но я был настолько вывернут наизнанку, что мне не хотелось, чтобы кто-нибудь оставался рядом. Кое-как я попрощался с ней: «До завтра!»
Как пьяный я доплелся до дома и рухнул в кровать, в тяжелый, без сновидений, сон. Проснулся я на заре и в великолепном состоянии. Встал и отправился прогуляться по парку. Лебеди были полны жизни, они понятия не имели об отростках височной кости.
Когда боль отпускает, жизнь кажется великолепной, даже без денег, без друзей, без грандиозных замыслов. Всего лишь легко дышится, гуляешь себе без всяких там спазм и судорог. И лебеди красивы донельзя. И деревья тоже. И даже автомобили. Жизнь катит мимо на роликовых коньках. Земля полна чудес и раскапывает все новые и новые магнитные поля в пространстве. Взгляни, как наклоняется ветер к былинкам! И каждая былинка – чувствующая и говорящая, – все они отвечают ему. Если бы земля знала боль, мы ничего не могли бы с этим поделать. Но планеты не подвержены болям в ушах; у них иммунитет, хотя они и несут в себе бессчетные страдания и муки.
В виде исключения я появился на работе раньше всех. И героически трудился весь день без малейших признаков усталости. В назначенный час я встретил Мару. Она сидела все на той же парковой скамейке.
На этот раз доктор только заглянул мне в ухо, снял образовавшийся струпик, протер и снова заткнул тампон.
– Отлично смотрится, – пробормотал он. – Приходите через неделю.
Мы были в превосходном настроении, я и Мара. Обедали в придорожном ресторане, пили кьянти. Это был целительный вечер, весь, сверху донизу, созданный для прогулок влюбленных. Мы лежали в траве и смотрели на звезды.
– Ты думаешь, она на самом деле останется там на несколько недель? – спросила Мара.
Если бы так!
– Может быть, она вообще больше не вернется, – сказал я. – Может быть, она это и хотела мне сказать, когда попросила проехать с ней в поезде. Может, у нее нервы сдали в последнюю минуту.
Мара и не помышляла о такой жертве со стороны Мод. Наверное, она вообще не думала об этом. Просто на какое-то время мы могли быть счастливы, могли вообще забыть о существовании Мод.
– Я хочу, чтоб мы могли уехать отсюда вообще, – сказала Мара. – Перебрались бы куда-нибудь, совсем в другую страну, где никто бы нас не знал.
Да, это было бы отлично.
– В конце концов мы так, наверное, и сделаем, – сказал я. – Здесь нет ни единой души, о ком я мог бы пожалеть. Вся моя жизнь была бессмысленной, пока я не встретил тебя.
– Пошли покатаемся на лодке, – вдруг предложила Мара. Мы поднялись и неспешно отправились к лодочной пристани.
Поздно, все лодки были уже заперты. Мы побрели бесцельно по тропинке вдоль озера, подошли к маленькому дощатому павильончику над самой водой. Он был пуст, вокруг никого не было. Я сел на струганую деревянную скамейку, и Мара устроилась у меня на коленях. На ней был мой любимый швейцарский костюмчик, а под ним ровным счетом ничегошеньки. Она привстала на секунду, задрала юбку и решительно оседлала меня. Получилась чудная сцепка. Потом, когда все кончилось, мы долго еще сидели в молчании, покусывая друг другу губы и мочки ушей.
Потом мы спустились к воде и кое-как, с помощью носовых платков, обмылись. Я как раз вытирал член кончиком рубашки, когда Мара схватила меня за руку и показала в сторону кустов. Я ничего там не увидел, какой-то слабый проблеск – и только. Быстро застегнул штаны, и – Мару за руку – мы снова поднялись на дорожку и степенным шагом двинулись прочь.
– Это точно копы, – сказала Мара. – У них так заведено: спрячутся в кустах и подглядывают, извращенцы поганые.
И в тот же момент мы и в самом деле услышали тяжелые шаги, типичную походку толстокожего, тупого Мика 42.
– Эй вы, двое, – раздалось за нашей спиной. – Минуточку! Куда это вы спешите?
– Что вы имеете в виду? – Я повернулся к нему с возмущенным видом. – Мы гуляем, не видите разве?
– Самое время для прогулок. – Полицейский подошел к нам. – Я охотно прогуляюсь с вами до участка. Вы что думаете – здесь племенная ферма?
Я прикинулся непонимающим. Но он был Мик, и это его взбесило окончательно.
– Ишь, какой наглый! – сказал он. – Лучше-ка отпусти эту даму до того, как я тебя заберу.
– Это моя жена.
– Так это ваша жена, вот как? Ну-ну, значит, все отлично. Можно малость приголубить друг дружку, но подмываться в общественных местах – будь я проклят, если видел когда-нибудь этакое! Ну, тогда спешить особенно не будем. Ты, парень, совершил серьезное правонарушение, и раз она в самом деле твоя жена, она тоже за это ответит.
– Послушайте, неужели вы хотите сказать…
– Фамилия? – оборвал он меня, приготовившись записывать в блокнотик.
Я сказал.
– Где живете? Я сказал.
– Ее фамилия?
– Та же, что у меня. Она моя жена, я же вам говорил…
– Говорил. – Он гнусно осклабился. – Все верно. Так, теперь – на что вы живете. Вы работаете?
Я вытащил из бумажника свое космодемоническое удостоверение и предъявил ему – я всегда носил его с собой. Там было сказано, что я пользуюсь правом бесплатного проезда на всех видах общественного транспорта Большого Нью-Йорка. Это его слегка озадачило, он сдвинул фуражку на затылок.
– Так вы заведующий отделом. Очень ответственная должность для молодого человека вроде вас. Я думаю, что надо крепко держаться за эту должность, не так ли?
И тут перед моими глазами возникли аршинные буквы моей фамилии в завтрашних газетах. Хорошенькую историю состряпают при желании из всего этого репортеры. Пришла пора что-то предпринять.
– Послушайте, начальник, – сказал я. – Давайте обсудим все спокойно. Я живу совсем рядом – почему бы вам не зайти к нам? Может быть, мы с женой были немного легкомысленны, мы ведь поженились совсем недавно. Мы никогда не будем так себя вести в общественном месте, но ведь было темно и никого не было вокруг…
– Ладно, это все мы, может, и уладим, – сказал он. – Так вы, я вижу, не хотите потерять свою работу?
– Конечно, не хочу, – согласился я, мучительно соображая сколько у меня имеется в кармане и берет он или нет.
Мара копошилась в своей сумочке.
– Не надо так суетиться, леди, – произнес он. – Вы ведь знаете что нельзя предлагать взятку должностному лицу. Кстати, если я не слишком назойлив, в какую церковь вы ходите?
Я не задумываясь назвал католическую церковь на углу своей улицы.
– Так вы из паствы отца О'Мэйли! Что ж вы мне сразу не сказали? Конечно, вы не хотите опозорить свой приход, правильно я понимаю?
Я ответил, что если отец О'Мэйли узнает о моем поведении, я этого не переживу.
– Вы и венчались у отца О'Мэйли?
– Да, свят.. я хотел сказать «начальник». Мы венчались в этом апреле.
Я все старался не извлекая их на свет, сосчитать деньги в своем кармане. Получалось не больше четырех долларов. Интересно, сколько же у Мары?
Коп зашагал в сторону, и мы пристроились за ним. Вдруг он резко остановился и ткнул куда-то вперед своей дубинкой. И так, держа дубинку на весу и кивая головой в одном направлении, он начал тихий монолог о наступающем празднике нашей Матери Богородицы Всепомогающей и тому подобных вещах, левую же руку он вытянул таким образом, что кратчайший путь к выходу из парка лежал как раз мимо нее и воспользоваться этой дорогой зависело от нашей сообразительности и правильного поведения.
Мы с Марой поспешили сунуть ему в лапу по нескольку бумажек и, благодаря его за доброту, пулей вылетели на волю.
– Думаю, тебе лучше пойти ко мне домой, – сказал я. – Если мы ему дали мало, он может притащиться за доплатой. Я не верю этим грязным ублюдкам. Отец О'Мэйли, дерьмо!
Мы поспешили домой и заперлись там. Мара никак не могла унять дрожь. Я отыскал на кухне немного портвейна.
– Теперь только не хватало, – сказал я, отхлебнув портвейна, – чтобы Мод вернулась домой и застала нас.
– А она и вправду может вернуться?
– Один Бог ведает, что она может.
– Я думаю, мне лучше спать внизу. Мне будет не по себе в ее постели.
