Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Снизу доносились голоса. Один высокий, возбужденный, другой низкий, пытающийся что-то объяснить. Мать с отцом ругались. Он слишком устал, и ему все было безразлично, но заснуть он уже не мог и невольно стал прислушиваться.
Мэри Пейс Джордах перебиралась в комнату Гретхен. С трудом переставляя больные ноги, она выносила из спальни, которую ненавидела двадцать лет, все свои вещи и сваливала их на кровать, где когда-то спала Гретхен.
— Хватит, — бубнила она свой нескончаемый монолог, — с этой комнатой покончено. Я, конечно, опоздала на двадцать лет, но теперь уж наконец избавилась. Никому нет до меня никакого дела. С сегодняшнего дня буду жить, как захочу. Больше не собираюсь плясать под дудку дурака, который — подумать только! — ездил через всю страну, чтобы отдать совершенно незнакомому человеку пять тысяч долларов! Сбережения всей жизни! Моей жизни. Я гнула спину день и ночь. Во всем себе отказывала. Чтобы скопить эти деньги, состарилась раньше времени. Мой сын собирался поступать в колледж, стать джентльменом. А теперь он никуда не поступит и никем не станет, потому что моему распрекрасному муженьку приспичило показать свое благородство и отдать миллионерам в Огайо тысячи долларов, чтобы его драгоценный братец с толстухой женой не краснели, отправляясь в оперу на своем «линкольне».
— Я сделал это не ради своего брата и не ради его толстухи, — сказал Аксель Джордах. Он сидел на кровати, бессильно свесив руки между колен. — Я уже объяснял тебе, я сделал это для Руди. Какой ему смысл поступать в колледж, если потом вдруг выяснится, что у него брат в тюрьме?
— А ему там самое место. Если ты намерен отдавать по пять тысяч долларов каждый раз, когда его хотят посадить в тюрьму, бросай пекарню и займись лучше нефтяным бизнесом или стань банкиром. Ты наверняка думал, что делаешь доброе дело, когда отдал этому человеку деньги! Небось еще и гордился! Как же! Твой сын. Яблочко от яблони… Весь в отца. Одной девушки ему мало! Нет, он же сын Акселя Джордаха! Ему подавай сразу двоих! Что ж, если Аксель Джордах хочет показать, что он великолепный мужчина в постели, пусть лучше подыщет себе пару девочек-близнецов. В этом доме ему больше ничего не перепадет. Моя Голгофа кончилась.
— Господи, — вздохнул Рудольф. — Голгофа?
— Мерзость! Скотство! — взвизгнула Мэри. — Из поколения в поколение. Твоя дочь тоже хороша — шлюха! Я видела деньги, которые она получила от мужчины за свои услуги. Восемьсот долларов! Я их видела собственными глазами. Она прятала их в книге. Восемьсот долларов! Твои дети продают себя задорого! Ничего, я теперь тоже назначу себе цену. Если тебе от меня что-нибудь нужно, если хочешь, чтобы я торговала в булочной или пускала тебя к себе в постель, — плати! Мы платим этой вдове тридцать долларов в неделю, а она выполняет только половину моей работы — ночью она спит у себя дома. Так вот, моя цена — тридцать долларов в неделю! И это еще по-божески. Но только сначала верни мне то, что ты уже задолжал. По тридцать долларов в неделю за двадцать лет — это тридцать тысяч. Когда положишь эти тридцать тысяч мне на стол, тогда и буду с тобой разговаривать, не раньше. — Она схватила последние узлы со своими вещами, стремительно вошла в комнату Гретхен и с шумом захлопнула за собой дверь.
Джордах покачал головой, встал и, хромая, поднялся к сыну. Тот лежал на кровати, глядя в потолок.
— Ты, наверно, все слышал? — спросил Джордах.
— Да.
— Извини, — не глядя на него, сказал отец. — Ну ладно. Я схожу в булочную, посмотрю, как там дела.
— Я вечером спущусь тебе помочь, — сказал Рудольф.
— Не надо, спи. Там тебе делать нечего. — И он вышел из комнаты.
11
Лампочки в подвале у Бадди Вестермэна горели тускло. Ребята сделали из подвала что-то вроде клуба и часто устраивали там вечеринки. Сегодня собралось человек двадцать девушек и парней. Одни танцевали, другие обнимались в темных углах, третьи просто слушали музыку.
Посреди комнаты, тесно прижавшись друг к другу, покачивались в танце Алекс Дейли и Лайла Белкамп. Все знали — в июне, после окончания школы, они собираются пожениться. Рудольф жалел, что не записал на пленку речь матери в тот вечер, когда отец вернулся из Элизиума, — стоило бы дать послушать Алексу. Такую речь следовало бы давать слушать всем женихам. Может, тогда они не спешили бы идти под венец.
Рудольф сидел на старом поломанном кресле в углу, а Джули устроилась у него на коленях. Кое-кто из девушек тоже сидели на коленях у парней, но Рудольфу не хотелось, чтобы это делала Джули. Ему было неприятно, что его видят в такой ситуации и еще наверняка строят догадки насчет того, какие он испытывает ощущения. Есть вещи слишком интимные, и их нельзя позволять себе при людях. Он не мог себе представить Тедди Бойлана, сидящего при посторонних с девушкой на коленях. Но если бы он намекнул на это Джули, она бы тут же взорвалась.
Джули подала заявление в Барнардский колледж и была уверена, что поступит. Она отлично училась. Рудольфа она убеждала идти в Колумбийский университет. Тогда они были бы в Нью-Йорке совсем рядом. Рудольф делал вид, что пока не решил, в какой университет подавать — Гарвардский или Йельский, у него не хватало мужества признаться Джули, что он вообще не будет никуда поступать.
Джули прижалась к нему, касаясь головой его подбородка, и мурлыкнула. Будь они дома, он бы рассмеялся. Он глядел поверх ее головы на ребят, собравшихся у Бадди Вестермэна. Наверное, он здесь единственный еще ни разу не переспал с женщиной. Бадди, Дейли, Кесслер, как, впрочем, и большинство остальных, конечно, уже прошли через это, хотя, может быть, кое-кто и врал. Но он отличался от всех них не только этим. Интересно, пригласили бы его на эту вечеринку, если бы знали, что его отец убил двоих людей, брат побывал в тюрьме за изнасилование, сестра беременна — она написала ему об этом, чтобы избавить от неприятного сюрприза, — и живет с женатым человеком, а мать согласна лечь в постель с отцом, только если тот заплатит ей тридцать тысяч долларов?
Да, Джордахи необычная семья. В этом сомневаться не приходится.
Почти у всех присутствовавших здесь ребят были четкие планы на будущее. У отца Кесслера была своя аптека, и Кесслер собирался окончить фармацевтическую школу, чтобы затем унаследовать дело отца. Отец Смаррета занимался куплей-продажей недвижимого имущества, и сын намеревался поступить в Гарвардский университет, а потом на коммерческие курсы. Семья Лоусонов владела промышленным концерном, и Лоусон-младший решил изучать инженерное дело. Даже у туповатого Дейли все было уже распланировано: вместе со своим отцом он займется поставкой санитарно-технического оборудования.
Рудольф почувствовал жгучую зависть ко всем своим друзьям. С пластинки слетали серебряные кружева кларнета — играл Бенни Гудмен. Рудольф завидовал ему тоже. Пожалуй, больше, чем всем другим.
Сейчас он понимал тех, кто грабил банки.
Ему захотелось уйти отсюда. Все эти дни он страшно уставал. Вдова не могла больше работать полный день, так как ей надо было приглядывать за детьми, и Рудольф теперь не только развозил по утрам булочки, но сразу после школы с четырех дня до семи вечера стоял за прилавком. Спортивные тренировки, конечно, пришлось бросить, как и дискуссионный клуб. Учить уроки не хватало сил, и отметки у него стали хуже. Ко всему прочему он после рождества простудился, и простуда до сих пор не проходила.
— Джули, пошли домой, — предложил он.
Она удивленно выпрямилась у него на коленях.
— Почему? Еще совсем рано, и такая удачная вечеринка.
— Знаю, знаю, — нетерпеливо сказал Рудольф. — Мне просто хочется уйти отсюда.
— Твое дело, я тебя не держу. До дома меня кто-нибудь проводит, — рассердилась она и вскочила с его колен.
Рудольфа подмывало излить ей все, что накопилось у него на душе. Может, тогда бы она поняла.
— Господи! — сказала Джули. На глазах у нее заблестели слезы. — Мы с тобой первый раз за столько месяцев куда-то выбрались, и, едва вошли, ты уже хочешь уйти.
— Просто я отвратительно себя чувствую, — ответил он, вставая.
— Странно. Именно в те вечера, когда ты со мной, ты себя отвратительно чувствуешь. Я уверена, с Тедди Бойланом ты чувствуешь себя прекрасно.
— Оставь Бойлана в покое, Джули. Я с ним уже бог знает сколько не виделся.
— А что случилось? У него кончились запасы пергидроля?
— Очень остроумно, — устало сказал Рудольф.
Джули повернулась и отошла к группе ребят, собравшихся возле проигрывателя.
Рудольф надел пальто и, ни с кем не прощаясь, вышел за дверь. На улице лил дождь. С реки дул холодный февральский вр. Рудольф закашлялся, поднял воротник, чувствуя, как за шиворот текут капли, и медленно пошел домой. Ему хотелось плакать.
