Артур Хейли - Клиника: анатомия жизни

При всех своих капризах и чудачествах Старая Косточка был хирургом экстра-класса. Занимался он в основном коррекцией костных дефектов у детей-инвалидов. Его успехи в этой области сделали его звездой мировой величины. Но и с детьми он ни на йоту не менял своего поведения — обращался так же грубо, не говоря уж об их родителях. Но дети почему-то его не боялись. Детский инстинкт в отношении человека, поняла тогда Люси, лучший барометр, чем оценки взрослых.

Будущее Люси определило влияние именно этого старого грубияна. Увидев, какие чудеса может творить ортопедическая хирургия, она решила, что примет в их сотворении посильное участие, осталась в трехлетней интернатуре и ассистировала Старой Косточке всякий раз, когда это было возможно. Она копировала его во всем, кроме его ужасных манер. Отношение старика к Люси было таким же, как и ко всем остальным, но в конце интернатуры Люси гордилась тем, что на нее Старая Косточка орал меньше, чем на других.

С тех пор прошло много лет, и Люси сама достигла успеха на выбранном ею поприще. Направления от других врачей Берлингтона, посылавших к Люси своих больных, сделали ее одним из самых занятых докторов клиники Трех Графств. В Монреале она побывала с тех пор только один раз — два года назад — на похоронах Старой Косточки. Люди говорили, что ни на одних похоронах врача не было столько людей. Практически все, кого когда-либо оскорбил старик, собрались в тот день в церкви, где отпевали умершего хирурга.

Она вернулась к реальности. Биопсия практически закончилась. Люси разрешила интерну ушить кожу, и сейчас он накладывал последний шов. Люси взглянула на настенные часы. Вся процедура заняла тридцать минут. Часы показывали три пополудни.

В семь минут пятого в серологическую лабораторию виляющей походкой, весело насвистывая, вплыл шестнадцатилетний курьер клиники. Обычно он именно так входил в лабораторию, чтобы вывести из себя Баннистера, с которым находился в состоянии постоянной войны.

И действительно, старший лаборант тут же окрысился на парнишку:

— Я тебе в последний раз говорю: прекрати эти чертовы представления, когда приходишь сюда!

— Я очень рад, что этот раз — последний. — Парень был непробиваем. — По правде, твои причитания изрядно действуют мне на нервы. — Продолжая как ни в чем не бывало насвистывать, он поднял над головой лоток с пробирками из поликлинического отделения: — Куда прикажете это поставить, мистер Дракула?

Джон Александер невольно улыбнулся. Баннистера, напротив, эта выходка нисколько не позабавила.

— Ты же знаешь, куда, умник. — Он ткнул пальцем в свободное место на одном из лабораторных столов: — Ставь сюда.

— Господин капитан, слушаюсь, сэр. — Парень изысканно поставил лоток на стол и дурашливо отдал честь. Потом, вильнув задом, он запел, направившись к двери:

Как я люблю тот дом, где вирусы живут,Где спят микробы и бактерии гуляют,Где старый кровосос так лыс и худИ где пробирки на столе весь день воняют!

Дверь захлопнулась, голос затих.

Александер расхохотался. Баннистер одернул молодого коллегу:

— Не смейся, ты его только раззадоришь.

Он подошел к столу и взял пробирки, заодно пробежав глазами список анализов. Посередине лаборатории он остановился:

— Эге, здесь есть анализ некой миссис Александер. Это твоя жена?

Джон положил на стол пипетку и встал.

— Вероятно, — сказал он. — Доктор Дорнбергер назначил ей анализ. — Он взял в руки список. — Да, это и в самом деле Элизабет.

— Там написано, что надо определить резус-принадлежность и антитела к резус-фактору.

— Значит, доктор Дорнбергер решил удостовериться, нет ли у Элизабет антител, ведь у нее отрицательный резус, а у меня положительный.

— Ну, в большинстве случаев с этим не бывает никаких проблем, — с чувством и по-отечески покровительственно изрек Баннистер.

— Да, я знаю, но все равно хочется быть уверенным.

— Да, вот и кровь. — Баннистер извлек из штатива пробирку, на которой значилось: «Александер, миссис Э.», и поднял ее. — Хочешь сам сделать этот анализ?

— Да, если ты не возражаешь.

Баннистер никогда не возражал, когда его избавляли от работы, которую в противном случае пришлось бы выполнять ему.

— Нет, я не против. — Он взглянул на часы. — Но сегодня уже поздно, рабочий день закончился. — Баннистер поставил пробирку на место и вручил штатив Александеру. — Отложи это дело до завтра.

Александер послушно поставил пробирки в лабораторный холодильник, закрыл его дверь и задумался.

— Карл, я давно хотел поговорить с тобой об одной вещи.

Баннистер сосредоточенно убирал лабораторию. Он никогда не задерживался на работе после пяти часов.

— О чем же? — спросил он, не повернув головы.

— Я хотел поговорить о том, как мы делаем анализ на антитела к резусу.

— И что же тебя интересует?

Александер принялся лихорадочно подбирать подходящие слова. Он сразу, с самого начала, понял, что своими приобретенными в колледже знаниями может невзначай обидеть своего менее образованного коллегу, тем более такого, как Баннистер, и изо всех сил старался соблюсти корректность.

— Я заметил, что мы проводим только два анализа на присутствие антител — в физиологическом растворе и в насыщенном растворе белка.

— И что?

— Ну… — робко начал Джон. — Разве такой подход уже давно не устарел?

Баннистер закончил уборку, обошел стол и вытер руки бумажным полотенцем.

— Будь любезен, объясни почему? — резко спросил он.

Александер пропустил мимо ушей раздражение Баннистера.

— Сейчас в большинстве лабораторий используют и третий тест — непрямую пробу Кумбса — после анализа в физиологическом растворе.

— Какой тест?

— Непрямую пробу Кумбса.

— Что это такое?

— Ты что, шутишь? — Александер осознал свою ошибку, когда эти слова уже сорвались с его губ. Но он произнес их, будучи твердо уверенным, что ни один лаборант не может не знать, что такое непрямая проба Кумбса.

— Не умничай! — негодующе прикрикнул на Джона старший лаборант.

Александер принялся поспешно исправлять ошибку:

— Прости меня, Карл, я не хотел, чтобы ты так это воспринял.

Баннистер смял полотенце и бросил его в мусорную корзину.

— Но я воспринял это именно так. — Он агрессивно наклонился вперед, лысина заблестела в свете висевшей под потолком лампы. — Слушай, парень, что я скажу тебе ради твоей же пользы. Ты только что окончил школу и пока не знаешь, что то, чему там учат, не всегда работает на практике.

— Это не просто теория, Карл. — Александер говорил серьезно, собственная оплошность теперь казалась ему не важной. — Было доказано, что некоторые антитела в крови беременных женщин невозможно обнаружить ни в физиологическом, ни в белковом растворе.

— И часто такое случается? — с самодовольной улыбкой спросил Баннистер, заранее зная ответ.

— Очень редко.

— Ну, вот видишь.

— Но третий тест все равно необходим. — Александер говорил убежденно, стараясь пробить броню невежества Баннистера. — На самом деле это очень просто. Закончив тест в физиологическом растворе, берешь ту же пробирку…

— Не читай мне лекций, — перебил его Баннистер. Сняв лабораторный халат, он потянулся к висевшему на вешалке за дверью пиджаку.

Понимая, что тратит время даром, Александер все же продолжал:

— Это почти не прибавляет работы. Я с радостью буду делать ее сам. Все, что нам нужно, — это сыворотка Кумбса. Правда, от этого анализ становится немного дороже…

Это было уже нечто знакомое. Теперь Баннистер отчетливо понимал, о чем идет речь.

— О да! — Баннистер вложил в свое восклицание всю язвительность, на какую был способен. — Это очень понравится доктору Пирсону. Конечно же, все, что дорого, то мило.

— Разве ты не понимаешь? Все другие способы ничего не доказывают. — Александер говорил напористо, не замечая, что срывается на крик. — С помощью тестов, которые мы здесь делаем, можно получить отрицательный результат, в то время как в действительности в крови матери циркулируют антитела, а ребенок находится в опасности. Так можно убить новорожденного.

— Не твоя забота тревожиться об этом, — грубо и злобно ответил Баннистер.

— Но…

— Никаких «но»! Пирсон не любит нововведений, особенно если они дорого стоят. — Баннистер посмотрел на часы, увидел, что уже без одной минуты пять, и заговорил тише и без агрессии: — Слушай, детка, мы не врачи, и ты поступишь умно, если не станешь корчить из себя доктора. Мы лаборанты, и наша обязанность — делать то, что нам велят.

— Но это не значит, что я не имею права думать, не так ли? — разозлился Александер. — Я знаю одно: анализ моей жены должен быть сделан в физиологическом растворе, в белке и с сывороткой Кумбса. Для нас этот ребенок важнее всего на свете.