Пауло Коэльо - Дневник мага
Каждые пятнадцать минут приходил новый гость — австралиец, пятеро испанцев, еще один голландец. Если не считать нескольких вопросов о времени церемонии, — оказалось, не я один мучился сомнениями, — беседы мы не вели. Присев все вместе в полуразрушенном дворике, где в старину хранили съестные припасы, мы решили ждать, что же за всем этим воспоследует. Даже если ждать придется еще один день и одну ночь.
Но поскольку ожидание все длилось, все же завязался разговор о том, кто по какой причине явился сюда. Вот тогда я и узнал, что Путь Сантьяго используют различные ордены, в большинстве своем связанные с Традицией. Собравшиеся здесь люди прошли через множество испытаний и обрядов инициации, которые я, впрочем, узнал давным-давно, в Бразилии. Так что высшую степень Первого Пути искали только я да австралиец. Он не вдавался в подробности, но я понял, что ритуалы его сильно отличались от ритуалов, принятых в RAM.
И примерно в 8:45, когда мы собрались наконец поговорить о жизни каждого из нас, раздался удар гонга. Он донесся из бывшей часовни замка. Туда мы все и направились.
А то, что предстало нашим взорам, производило сильное впечатление. Часовня — или то, что еще оставалось от нее, ибо она являла собой почти сплошные развалины, — была освещена многочисленными факелами. Там, где некогда высился алтарь, стояли в ряд семеро в стальных шлемах и кольчугах, с мечами и щитами в руках. У меня перехватило дыхание: показалось, что время потекло вспять, и единственное, что вернуло меня к действительности, была наша собственная одежда — джинсы и рубашки с вышитыми на них раковинами.
Даже в тусклом свете факелов в одном из семерых тамплиеров я узнал Петруса.
— Подойдите к своим наставникам, — произнес тот, кто казался старше других. — Смотрите только им в глаза. Разденьтесь и получите новую одежду.
Я направился к Петрусу и взглянул ему в глаза. Он пребывал в некоем трансе и вроде бы не понял, кто стоит перед ним. Однако в глазах его я прочел печаль — ту самую печаль, что звучала в его голосе прошлой ночью. Сбросил с себя одежду, и Петрус протянул мне черную надушенную тунику, свободно ниспадающую с плеч. Я подумал, что у одного из этих наставников должно быть больше одного ученика, но у кого именно — проверить не смог, потому что не сводил пристального взора с Петруса.
Первосвященник велел нам выйти на середину часовни, а двое рыцарей принялись очерчивать магический круг, освящая его заклинаниями:
— Тринитас, Созер, Мессия, Эммануэль, Саббах, Адонай, Атанатос, Иису…
И вскоре, суля нам необходимую защиту, круг замкнулся. Тут только я заметил, что четверо были облачены в белые туники, что означало — они принесли обет полного целомудрия.
— Амидес, Теодониас, Анитор, — провозгласил первосвященник. — Силою ангельской, Господи, облачаюсь я в одежды спасения, и пусть все, чего я ни пожелаю, станет явью по воле Твоей, трижды священный Адонай, да будет царствие твое вечным. Аминь.
И он набросил на кольчугу белый плащ, на плече которого был вышит красный крест Ордена Храма. Прочие рыцари последовали его примеру.
Было ровно девять — наступил час Меркурия, божественного вестника. И снова стоял я в центре круга Традиции. В часовне воскурялись благовония — росный ладан, базилик, мята. Началось большое заклинание, произносимое всеми рыцарями:
— Великий и могущественный царь Н., правящий по воле Всевышнего над всеми духами горними и дольними, и в особенности — над Адским Орденом Владычества Восточного, заклинаю тебя <опущено>, явись и исполни волю мою, какова бы ни была она, могуществом Всевышнего и Создателя, Творца и Повелителя всего сущего в небесах, на земле и в преисподней.
Глубочайшая тишина осенила всех нас, и, даже не видя, мы почувствовали присутствие того, кто был вызван. Таково было освящение Таинства, знак, позволяющий продолжать магические ритуалы. Мне доводилось сотни раз участвовать в подобных церемониях, и результаты их бывали куда более ошеломительными, нежели в этот час. Но, должно быть, часовня в замке Храма подхлестнула мое воображение, ибо я был уверен, что вижу, как парит в левом углу часовни нечто вроде никогда прежде не виданной мною птицы в блестящем оперении.
Первосвященник, не заступая за магическую черту, окропил нас водой. Потом священной тушью вывел на полу 72 имени, которыми в Традиции зовется Бог.
И все мы — пилигримы и рыцари — начали произносить эти священные имена. Пламя факелов трещало, и это был знак того, что дух, которого мы заклинали, покоряется нам.
Пришел черед Танца. Я понял теперь, почему Петрус накануне обучил меня совсем другому танцу, столь отличному от того, к которому я привык на этом этапе церемонии.
Нам никто не продиктовал правил, но каждый и сам знал, что нельзя выходить за пределы этого защитного круга, ибо у нас, в отличие от рыцарей, под одеждой не было кольчуг. Прикинув радиус окружности, я сделал в точности то, чему научил меня Петрус.
И начал вспоминать детство. Где-то в душе у меня зазвучал далекий женский голос, напевавший песенку, под которую водят хоровод. Опустившись на колени, я весь съежился, приняв положение ростка, и вскоре ощутил, как начинает танцевать моя грудь — пока только грудь. Я хорошо себя чувствовал и уже полностью предался ритуалу Традиции.
Но вот мелодия внутри меня изменилась, движения мои стали более резкими и порывистыми — и я вошел в экстаз. Все потонуло во тьме, и тело мое утратило вес. Я полетел над цветущими полями Агаты и на них встретился с дедом и дядей — в детстве моем оба значили для меня чрезвычайно много. Я улавливал колебания Времени, окутанного лоскутной тканью дорог, которые перемешивались, перетекали одна в другую, становились — при всей разности своей — единым целым.
Спустя какое-то время мимо, блистая красным, стремительно пролетел австралиец.
Следующий образ, явившийся мне в целостном виде, был чашей для причастия и дискосом — подносиком, на котором во время мессы священник подносит прихожанам кусочки священной гостии, — и он стоял у меня перед глазами так долго, словно хотел сказать мне что-то. Я попытался было расшифровать этот образ, но не смог, хоть и не сомневался, что он каким-то образом связан с моим мечом. Потом я увидел, как нож RAM засверкал во тьме, сгустившейся после исчезновения чаши и дискоса. Клинок приблизился и стал лицом Н., вызванного нами духа и моего давнего знакомца. Но с ним не возникло никакой связи, и лицо его пропало во тьме, то появлявшейся, то исчезавшей.
Не знаю, сколько продолжался этот танец. Но вот внезапно раздался голос:
— ЯХВЕ, ТЕТРАГРАММАТОН…
Я не хотел выходить из транса, но голос настаивал:
— ЯХВЕ, ТЕТРАГРАММАТОН…
И я узнал голос Первосвященника, заставлявший меня и всех кругом выйти из транса. И это приводило меня в бешенство. Традиция оставалась корнем моего бытия, и я не хотел возвращаться к действительности. Однако Первосвященник был упорен:
— ЯХВЕ, ТЕТРАГРАММАТОН…
И, не в силах удержаться, я против воли спустился на землю и вновь очутился в магическом круге, в древней замковой часовне.
Мы — пилигримы — переглянулись. Внезапность перехода огорчила всех. Мне ужасно хотелось рассказать австралийцу, что я видел его. Но, встретившись с ним глазами, понял, что в этом нет нужды: он тоже видел меня.
Рыцари окружили нас, оглушительно стуча мечами о щиты, покуда не заговорил Первосвященник:
— Дух Н., покорствуя моей воле, ты явился сюда и потому я даю тебе свое торжественное позволение удалиться, не чиня никакого вреда и ущерба ни зверю, ни человеку. Ступай, говорю тебе, но будь готов вернуться по первому зову — когда в соответствии со Священными Ритуалами Традиции ты будешь вытребован к нам сюда снова. Заклинаю тебя — удались спокойно и тихо, и да почиет Божий Мир неизменно и вечно между тобой и мною. Аминь.
Круг разомкнулся. Мы преклонили колени, опустили головы. Один из рыцарей вместе с нами прочел семь раз «Отче наш» и семь раз «Аве Марию». Первосвященник прибавил к этому еще семь «Верую», заявив, что так решила Пречистая Дева Междугорская, явления которой отмечались в Югославии с 1982 года. Теперь мы начинали Христианский Ритуал.
— Эндрю, встань и подойди сюда, — сказал Первосвященник.
Австралиец приблизился к алтарю, перед которым стали семеро рыцарей.
И один из них — наверно, его проводник — спросил:
— Брат, нуждаешься ли ты в Доме?
— Да, — отвечал австралиец.
И тогда я понял, что мы присутствуем при посвящении в рыцари Храма.
— Знаешь ли ты, сколь велики тяготы для вступающего в пределы его? Знаешь ли, какие законы милосердия правят в нем?
— Я готов вынести все во имя Божье и хочу стать слугой и рабом Дома навсегда, до последнего часа моей жизни, — отвечал австралиец.
