Брэдли Дентон - Лунатики
Она вновь перевела взгляд на лицо Лили и увидела, что та все еще смотрит заинтересованно. Даже сочувственно.
– Четырнадцать лет – это ведь ужасно рано, разве нет? – спросила Лили.
– Конечно, рано, – фыркнула Хэлли. – Если моя дочь сделает это в четырнадцать, я убью не только парня который ее сломает, но и любого самца человеческого рода в радиусе двенадцати миль. С чего это мы вообще об этом заговорили? Не хочешь зайти?
Лили испугалась. К такому ее лицо тоже не привыкло.
– Ты уверена, что хочешь видеть меня в своем доме? – спросила она. – У меня сложилось впечатление, что я тебе не нравлюсь.
Хэлли поразмыслила.
– Я так думала, – наконец сказала она. – Но только что я рассказала тебе историю как-я-потеряла-цветок-невинности, так что мое подсознание, должно быть, уверено, что с тобой все в порядке, хотя у тебя немного едет крыша. – Она отошла от дверей и поманила за собой Лили.
Лили помялась, но затем перешагнула порог. Ее высокие каблуки зацокали по кафелю в прихожей. Хэлли посмотрела на черные полуботинки и чулки Лили и удивилась, на кой черт они ей сдались.
– Я не часто захожу к людям домой, – нервно сказала Лили. – По крайней мере, к женщинам.
Хэлли вошла в кухню и позвала Лили за собой жестом.
– Ага, я так и знала. Ты заходишь лишь к мужчинам, а это означает, что ты все-таки суккуб. Без обид.
– Никаких обид, – неуверенно сказала Лили. Она прошла за Хэлли в кухню, цокая каблуками.
Хэлли остановилась, оглянулась и посмотрела на ноги Лили.
– На самом деле тебе не доставляет удовольствия ходить на каблуках, правда?
– Смотря что понимать под удовольствием, – слабо улыбнулась Лили. – Я нахожу их неудобными. Но мои ноги некрасивы, по человеческим меркам, а обувь это скрывает.
– Ты хочешь сказать, что носишь их ради Джека? – спросила Хэлли. Ее поразила такая идея. Не то чтобы угождать Джеку так уж плохо – она сама этим когда-то занималась, – но есть же пределы, и физический дискомфорт – один из них.
Лили покачала головой, и волна черных волос перекатилась с одного плеча на другое. На миг Хэлли ее возненавидела. Никому не позволено иметь столь роскошные волосы.
– Я ношу их не ради Джека, – сказала Лили. – С Джеком я… ну, босиком. Обувь нужна, когда я появляюсь на людях, а это происходит не часто.
– Ладно, теперь ты не на людях, – сказала Хэлли. – Не стесняйся их скинуть. Сейчас я скину свои. – Она сбросила кроссовки, не развязывая, и пошевелила пальцами ног, стоя на полу. – Видишь? Мои узловатые старые ножки тоже прекрасными не назовешь.
Лили засмеялась. Как серебряные колокольчики.
– Но по крайней мере, они человеческие, – сказала она.
– Извини, я забыла, – сказала Хэлли с легким сарказмом. – Ты же богиня.
Лили так посерьезнела, что лицо ее напоминало теперь белый мрамор, инкрустированный двумя темными камнями.
– Нет, – сказала она. – Наверное, ты была права. Я – суккуб. Демон.
Хэлли почувствовала легкое раздражение.
– Слушай, перестань, – сказала она. – Я тебя просто подразнила. – Она повернулась к кухонным шкафчикам. – Тебе кофе или чай? Или что-нибудь другое?
– Спасибо, ничего не надо, – тихонько произнесла Лили. Голос грустный, и Хэлли это не понравилось. Она не знала Лили достаточно близко, чтобы разбираться ее печалях.
– Тогда давай перейдем в гостиную, – сказала она. – Если будем говорить здесь долго, наши голоса раз. будят детей. И ты об этом пожалеешь, поверь мне.
Она пошла в гостиную и слышала, как позади нее Лили цокает сначала по плитке, а потом по паркету. Звучало жутковато.
Хэлли шлепнулась в ободранное, уродливое зеленое кресло, а Лили села на краю кушетки. Настолько на краю, что выглядела она как птица на насесте.
– Спасибо, что нашла время встретиться со мной – сказала Лили. – Твои друзья и этого не сделали. Кэти и Кэролин, похоже, ненавидят меня, а Арти боится.
– А Стив? – спросила Хэлли. – Я видела, как ты вышла из его машины.
– Ты подсматривала? – Лили подняла брови.
– Ты еще предъяви мне иск, – пожала плечами Хэлли. – Я беспокоилась за него, поэтому глянула через кухонные занавески – хотела убедиться, что он уехал без проблем. Можешь называть меня Глэдис Кравиц.[15]
– Кем? – нахмурилась Лили.
– Нищее детство? Не было телевизора? – удивилась Хэлли.
– Там, где я жила, не было.
– Извини, опять забыла. – На этот раз сарказм Хэлли был не таким легким. – Ты выросла на Луне.
Лили опешила снова:
– Я вообще не росла. Я появилась точно такой же, как сейчас.
– Ясно, – сказала Хэлли. Она вытянула ноги, скрестила лодыжки и сложила руки на животе. – Ладно, тогда позволь мне тебя спросить: почему же вечноживущая – и потому неизмеримо мудрая – богиня хочет говорить с недоделанной смертной идиоткой вроде меня.
Лили помолчала, затем посмотрела в пол и облизнула губы.
– Потому что я чувствую довольно странные вещи. По крайней мере, странные для меня. Это касается Джека, и его друзей, и его жизни, и этого города, и… – Она посмотрела на Хэлли. – Я надеялась, что разговор с тобой мог бы мне помочь начать хотя бы что-то понимать. Если я услышу, что смертный – и друг Джека – мне расскажет, возможно, мне станут яснее мои собственные чувства.
Хэлли решила подыграть.
– Ты утверждаешь, что хочешь поговорить именно со мной? – спросила она. – Или же со всей подозрительной компашкой, с которой ошивается Джек? Поскольку то, что скажу тебе я, не обязательно совпадет с тем, что скажет тебе кто-то другой.
Я хотела бы поговорить со всеми вами, – сказала Лили, – но прежде всего с женщиной. Арти и Стивен не лишены интереса, и я думаю, что, не будь у меня предубеждений, я могла бы узнать от них столько же, сколько и от тебя. Но для меня они те, кем всегда были для меня мужчины: примитивные существа. По мне, их желания слишком очевидны и слишком легко удовлетворяются, чтобы высоко ценить их мнение.
Хэлли засмеялась:
– Ты не богиня, Лили. Ты просто хорошо знаешь жизнь.
– Если не считать того, что к Джеку я чувствую нечто другое, сказала Лили. – Отсюда и проблема.
Хэлли не нужно было долго искать причину.
– Ну, фигня, – сказала она. – По-моему, это означает, что ты в него влюблена. И это естественно, когда ты не понимаешь или не принимаешь, что с тобой происходит. На самом деле женщина в твоем явно взрослом возрасте должна усвоить одно: любовь к мужчине вообще не предназначена для понимания. Ее надо перенести и выстрадать. Ее нужно перетерпеть. – Она на мгновение замолчала, мысленно возвращаясь к тем своим связям, которые терпела. – И если тебе повезет, – продолжила она, – ты все-таки получишь немного удовольствия от процесса.
Лили, похоже, задумалась.
– Иными словами, – сказала она, – если я смогу это пережить, оно пройдет и я стану такой же, как прежде?
– О господи, нет! – сказала Хэлли. – Оно останется в прошлом, но ты всяко можешь быть уверена, что не станешь прежней. Если ты кого-то любишь – это тебя меняет. И даже если это заканчивается и ты с этим справилась, однажды ты посмотришь в зеркало и увидишь, что просто больше не похожа на прежнюю себя. И я не только о старении говорю.
Лили встала и подошла к окну, которое выходило на крошечный задний двор. Казалось, она уставилась на детей, раскачивающихся на качелях, – но тут Хэлли поняла, что Лили на самом деле смотрит на свое отражение. Она уже искала эту перемену.
– А с мужчинами случатся то же самое? – спросила Лили.
– Думаю, что да, – сказала Хэлли. – По крайней мере с теми, которые действительно влюбляются, а не с тупыми козлами.
Лили продолжала смотреть на свое отражение.
– А Джек, он ведь не тупой козел?
Хэлли решила, что теперь знает, из-за чего на самом деле переживает Лили.
Лили боится потерять Джека.
– Нет, – сказала Хэлли. – Джек – не козел. Когда я была с ним, он любил меня так сильно, как я того желала. И я думаю, Кэти и Кэролин сказали бы то же самое. Он никогда не разбивал нам сердца. И мы тоже не разбивали его сердце. По крайней мере я.
Хэлли вытянула ноги, наклонилась вперед и поставила локти на колени, уткнув подбородок в руки.
– Но Натали разбила. Я хочу сказать, что Джек любил Кэролин, меня и Кэти очень приятным и совершенно естественным образом. Но Натали он любил, как Ромео любил Джульетту, а шпинат – оливковое масло. Знаешь, страстно, пылко и с рабской преданностью.
– Она была его женой? – прошептала Лили.
Хэлли кивнула:
– Да, недолго. Пока сама себя не убила. И не просто убила, а убила по невероятной глупости. Она повернула влево на красный свет в грозу и угодила под бетономешалку. Богом клянусь, под гребаную бетономешалку. Это было бы смешно, если б не было так жутко.
