Александра Стрельникова - ТАСС не уполномочен заявить…
— Не заключить джентльменское соглашение? — мгновенно продолжил ее мысль собеседник.
— Да, — вздохнула с облегчением женщина, — ты правильно понял ход моих мыслей…
— И это, наше соглашение, — продолжил осторожно прощупывать почву спортивный журналист, — должно как-то помешать планам ненавистного начальника и его племянника?
Лариса кивнула и уже без всякого кокетства опустила глаза.
— А венцом интриги этого служебного детектива должно стать…
Аристарх запнулся, а потом добавил: «Короче, мужчина должен быть мужественным, а женщина — замужней. Так?»
Он замолчал.
Лариса опять молча кивнула.
«Провалиться бы мне вместе со стулом, — подумала в это мгновение журналистка, — а я сижу».
«Да, актрисы мы никудышные. Но, а мне-то что сейчас делать? — лихорадочно соображал Аристарх. — С радостью согласиться — оказаться мерзавцем. Отказаться — и тем самым унизить ее, предложившую себя в жены, пусть и фиктивные! И она тут же меня возненавидит, и, конечно же, сейчас убежит… Матка боска! Знать бы, куда этот нечаянный разговор его заведет, соломки бы подстелил»…
— Мне очень приятно, — осторожно начал Аристарх, — что из всех тассовских мужчин именно я оказался самым мужественным…
Лариса слабо улыбнулась, и это помогло атлету плести вязь разговора дальше.
— Вопрос настолько деликатный, настолько… мужчина не знал, какая фраза выскочит следующей, — что без комплиментов никак не обойтись, — сказал он, вдруг понимая, что второе предложение никак логически не вытекает из предыдущего.
Журналистка замерла.
— Всё дело в том, что джентльменское соглашение, в моем понимании, предполагает компаньона-мужчину, — продолжил атлет. — А, ведь, ты — леди. Очаровательная, соблазнительная. Ну, словом, сама знаешь, какая ты…
И мужчина невольно глянул в область манящих перламутровых пуговиц на женской кофточке.
Лариса мгновенно приободрилась от приятных слов.
— И поэтому я не уверен, — продолжил Аристарх, — точнее, как раз наоборот — абсолютно уверен, что просто не смогу… сдержать такое соглашение рядом с красавицей. Это бы противоречило всему моему естеству… Извини, но какие-то фиктивные отношения между нами невозможны.
— Ах, вот оно что, — Лариса обворожительным жестом в глазах мужчины при этих словах дотронулась до своих волос. — Ты как-то не совсем правильно всё понимаешь…
«Всё я правильно понимаю, — подумал мужчина, — чувствуя, что сейчас начнется вторая „попытка“, когда он и с первой-то едва совладал.
— Тебе не кажется, что мы здесь засиделись? — сказала Лариса. — Пойдем?
Они вышли из столовой и медленно пошли по коридору.
— В моем курятнике сейчас полно народу, — сказала женщина, — мы не сможем там продолжить наш разговор.
— Пойдем в мой кабинет, я сегодня один, — тихо пригласил Аристарх, понимая, что ведет его всё же она, ведет, словно, бычка на привязи.
Шаг влево, шаг вправо — ничего не изменят. Его воля парализована, а сердце то замирает, то бухает неимоверно. Какое-то странное коленце выбрасывала сегодня его судьба. Очень странное…
Когда они поравнялись с тем местом, где висела фотография юной гимнастки, совершающей кульбит, Ларису неожиданно качнуло, и в глазах на мгновение потемнело. Словно, она, как в детстве, перекувыркнулась через себя и из глаз ее полетели искры. Журналистка „ойкнула“ и атлет инстинктивно поддержал ее за руку.
— Это давление опять упало, сейчас пройдет, — сказала она, остановившись на пару секунд.
— После только что выпитой чашки крепкого кофе? — удивился Аристарх.
— Даже после двух, — сказала Лариса.
Он покачал головой и сказал: „Я сейчас тебя чаем индийским с лимоном напою“.
— С удовольствием, — и Лариса сдвинулась с места, бережно поддерживаемая мужчиной под руку.
Сдвинулась с того самого места, где совсем недавно, в минуту невозможного отчаянья, она попыталась совершить свой мысленный кульбит. Только сейчас она не заметила ни фото юной гимнастки, ни то, что прошла точку невозврата.
— Садись, — предложил спортивный обозреватель, когда они вошли в кабинет, — через пять минут электрический самовар закипит.
— Да насиделась я уже в столовой, — ответила женщина и пошла по кабинету, разглядывая фото и грамоты на стенах. — Давно я у тебя не была…
— С того самого дня, как мы здесь с тобой и Антониной обсуждали ее предстоящее новоселье.
— И ты помнишь? — спросила она чуть игриво.
— Помню, — ответил мужчина, отрезая лимон.
А про себя подумал: „Я про тебя такое помню, что ты бы очень удивилась, если бы узнала, что я знаю“.
— А Тонька сейчас в Карелии в командировке, — сказала, как бы, между прочим, Лариса.
И тут ее снова настигла тоскливая волна: ведь вспомнив подругу, она с болью подумала об Антонио и актрисе, знакомству с которыми она, по воле случая, тоже была обязана коллеге.
— Если бы я знал, что у меня сегодня будет такая гостья, то позаботился бы о сладостях, — с искренним сожалением в голосе признался Аристарх. — А так вот: только сахар-рафинад к чаю.
— Ух, ты, рафинад! — воплощенная мечта перестройки, — усмехнулась Лариса, положив один прямоугольный кусочек белого кристалла в чашку, где плавал лимон.
„Сейчас что-то начнется. Будь начеку, на провокации не поддавайся“, — приказал себе спортсмен.
— Чай пусть пока остывает, — сказала женщина и вдруг спросила, — а ты никого не ждешь, случайно?
„Начинается, держись“, — пронзило мужчину. А вслух он произнес:
— Ты моя гостья сегодня, присаживайся, — и кивнул на кресло отсутствующего сотрудника.
Но в кресло Лариса садиться не хотела. Это было как-то банально. Покружившись, послонявшись по кабинету в своем сексапильном наряде, она изящно присела на краешек стола всё того же отсутствующего сотрудника прямо напротив Аристарха. Абсолютно естественно и абсолютно непреднамеренно…
— Тебе так удобно? — попытался улыбнуться журналист, сознавая, что такую пытку он долго не выдержит.
— Вполне.
И Лариса вдруг поняла, что просто невозможно растягивать эту неопределенно-пикантную паузу дальше. Тем более, пока чай остывает…
— А давай предположим, что у нас служебный роман. Действительно, мы так давно знаем друг друга, чего…
„Я пропал“ — было последнее, о чем подумал атлет, когда со словами „чего уж там, располагайте, пан Рачинский“, женщина эффектно, одним движением расстегнула ряд перламутровых пуговиц на кофточке, обнажив красивую грудь в белоснежном бюстгальтере. (К встрече она готовилась тщательно, хотя совсем с другим).
Наверное, сидеть на краешке стола было, всё же, не совсем удобно, и она соскочила, тем самым приблизившись к Аристарху.
Мужчина сначала повернул голову к двери, а затем резко приблизился к Ларисе. Приподняв ее легко и вертикально перед собой, как негнущийся пластмассовый манекен, быстро переставил в угол к окну, на котором висела плотная штора. При этом, он нечаянно одной рукой коснулся ее груди, ощутив, как на мгновение его „закоротило“. Аристарх быстро, как кокон, закрутил женщину в штору и со словами — „застегнись, сюда могут войти“, пошел и закрыл дверь в кабинет. Затем, вернулся в кресло и залпом выпил обжигающий чай.
Лариса вышла из-за занавески уже с застегнутыми пуговицами. Она села в кресло и взяла чашку чая в руки. И сознание, упорно продолжающее работать автономно, применительно к ситуации, выдало: „Да, ладно. Раскомандовался тут. А сам дотронулся нечаянно до женской груди, как школьник, и левый глаз так сразу и окосел. Я заметила“.
Молчание явно затянулось. И Аристарх, наконец, его нарушил.
— Я сохну по тебе уже три года. Но не нужно меня так провоцировать…
— Три года, — тихо повторила Лариса. — Я не знала. Вернее, я знала, что ты ко мне с симпатией относишься…
— Теперь это так называется, — мужчина усмехнулся.
— Но я не знала, что так давно, — сказала она.
— Ну, вот теперь будешь знать, — вздохнул Аристарх.
Он, наконец, развернулся в кресле и немного с опаской посмотрел в сторону непредсказуемой и обожаемой мадам.
— Я сейчас чай допью и пойду, — сказала, словно, успокоила его, Лариса.
„Только не это, только не это, — ужаснулся атлет. — Она сейчас уйдет!“
— Я надеюсь, всё останется между нами? — тихо спросила журналистка.
— Ну, вот, скажешь еще, — растерялся Аристарх, не зная, что ему говорить дальше. — Я столько нового о тебе узнал сегодня. Теперь вот буду знать, что временами тебя заносит, как… бешеного мустанга.
(„И что ж ты такое плетешь, идиот, сам, не ведая что. Это от отчаянья“).
— Мустанг — мужского рода, — как-то глухо и отстраненно сказала журналистка.
— Ну, бывают же еще и женские особи…
— Кобылок объезжают, а женщин завоевывают, — тихо, словно, на опять подсевшей батарейке, подсказала Ларисина мозговая „автономия“. — Что ж ты не попытался меня завоевать, раз уж я тебе так давно нравлюсь?
